чепухе, но изнывающего со скуки Света его болтовня приводила в восторг.
Когда Репня унес грязную посуду после ужина, Свет с нетерпением стал ждать
обещанного молебна.
воздавать хвалу Семарглу.
молились, вставали на колени, кланялись стоящему в углу кумиру Сварога,
благодарили Дажьбога и жену его Мокошь за жизнь и прожитый день,
вспоминали и других богов. Кроме Семаргла. Мама говорила, что Семаргл не
любит, когда ему молятся простые люди. Он не их бог, у него даже жены нет.
И потому Свет спросил:
Семаргл - повелитель и защитник всех волшебников.
сложностей. Они шли по скудно освещенным газовыми светильнями коридорам.
Вдоль коридоров тянулись деревянные двери. Из дверей выходили люди:
мальчишки в серых рубашках и штанах, подростки в темно-синих одеждах,
похожих на халаты, мужчины в таких же балахонах, но голубого цвета. Все
двигались в одном направлении.
Вошедшие в зал поворачивались в одну сторону и становились на колени.
Опустился на колени и Свет.
голубых одеждах. Лицо кумира было удивительное - не строгое, как у
Дажьбога, и не злобное, как у Перуна; не мрачное, как у Велеса, и не
веселое, как у Ярилы. Лицо этого бога было ДОБРОЕ. Доброту излучали его
глаза, ею дышала каждая черточка божьего лица.
видел никогда - ведь боги призваны карать за грехи или помогать людям, но
отнюдь не любить их. А то, что этот бог любит его, Свет понял сразу, хотя
ему и было всего лишь девять лет: ведь таким же взглядом смотрела на Света
иногда мама.
потом обнаружил, что в зале звучит мощный голос человека, одетого в
оранжевые одежды волхва. Правда, многие слова из проповеди были непонятны,
и потому Свет тут же перестал его слушать. Он смотрел в лицо Семарглу и
словно бы растворялся в этих добрых глазах, уносился куда-то далеко-далеко
без надежды на возвращение...
убьем в себе Додолу!
же отозвались:
молящиеся. На второй раз, охваченный чувством единения со всеми, пропищал
и Свет:
ему знать многое из того, чего не знают простые мужи-волшебники, Свет
выяснил, что кумиры Семаргла закляты таким образом, чтобы вызывать особое
чувство только у людей, отмеченных искрой Таланта.
своей квалификации, Свет перестал испытывать это чувство. Зато он научился
понимать пересыпанные специфическими терминами проповеди. Проповеди эти
были разными - в зависимости от того, что происходило в прожитый день.
Позже, когда он стал мужем-волшебником, ему пришлось бывать на
еженедельных богослужениях, проводимых в храме Семаргла самим Верховным
Волхвом Бояном IV. Проповеди Верховного Волхва тоже были разными. Но во
все времена любые проповеди заканчивались одними и теми же словами:
вещи, в которые твердо верил сам. И потому к восьми годам Репня Бондарь
твердо знал: а) мать его Лада и сестра Купава - женщины и как всяких
женщин их необходимо любить, уважать и защищать; б) волшебники -
единственные счастливые в этой жизни люди. Первый постулат был законом для
большинства словенских мужчин, а второй стал естественным выводом для
словенского рубежника, у которого содержанием всей жизни была работа и
который был не слишком близок даже к обычным людям.
княжества проходила в нескольких сотнях саженей от избы, где жили два
Бондаря и две Бондаревы. Впрочем, самого Микулы в тот день дома не
оказалось: он уже несколько дней находился верстах в пятидесяти от семьи,
на другой заставе, куда получил новое назначение. Через день-другой он
собирался прислать за женой и детьми экипаж.
провокаций, затеянных в то лето Ордой на юго-восточных рубежах княжества.
Нападение на заставу было хорошо подготовлено и прекрасно спланировано.
Конная полусотня вырезала рубежников в течение десяти минут.
проснулись от сухого треска выстрелов. Восьмилетний Репня уже прекрасно
разбирался в оружии - как-никак сын рубежника! - и сразу узнал голоса
ордынских "чингизов". Голоса звучали солидно и во множестве. Пару раз,
правда, им ответили и словенские "онеги", но быстро затихли. Конечно,
мушкет "чингиз" по сравнению с винтовкой "онега" выглядит стареньким
дедушкой, но когда этих дедушек вдесятеро больше, а стрелять надо в упор,
недостатки мушкетов как-то скрадываются...
все как один чернявые и узкоглазые - чистопородные монголы, сильные,
опытные. Пока они ломали дверь, мама успела запихать перепуганного Репню в
шкаф. Купава вскарабкалась на чердак. Дверца в шкафу оказалась закрытой не
полностью, но Репне поначалу ничего не было видно. Он токмо понял, что
зажгли светильню: по стоящей напротив шкафа родительской кровати побежали
неверные тени. А потом грубый голос спросил по-словенски:
Так и быть, я его заменю. Скидай одежду. Попробуем, сколь ты сладка.
послышался треск раздираемой материи. А потом Репня увидел в щель мамино
обнаженное до пояса тело. В поле зрения появились двое ордынцев. Они
держали маму за руки. Мама смотрела в сторону шкафа - Репне показалось,
она глядит ему прямо в глаза - и что-то беззвучно шептала. Ордынцы содрали
с ее стегон остатки разорванной ночной рубашки и опрокинули маму на
кровать. А потом Репня увидел еще одного ордынца. Ордынец был без штанов.
Внизу живота у него торчала огромная коричневая изогнутая, болтающаяся из
стороны в сторону палка. Ордынец сказал грубым голосом: "Послушная,
ягодка", - упал на маму, схватил ее за волосы. Репня зажмурился, ожидая,
что сейчас случится что-то страшное, и страдая от собственного бессилия:
ведь он должен был ее не только любить и уважать, но и ЗАЩИЩАТЬ.
собой гортанными голосами, да слышалось чье-то шумное дыхание. И тогда
Репня не выдержал и открыл глаза.
тихо, повернув голову влево и глядя на шкаф. Нижняя губа ее была закушена,
шуйца свисала с кровати до полу. Ордынец прыгал все быстрее. И тут мама
вдруг облизнула языком губы и закрыла глаза. Репня подумал, что она сейчас
умрет, и от ужаса затаил дыхание. Но мама снова облизнула губы и вдруг
заурчала, как урчал списанный по ранению со службы и с тех пор ошивавшийся
при кухне пес Полкан, когда повар Бермята давал ему свежую кровь. А потом
мамина рука поднялась с пола, схватила ордынца за спину. Мама задергалась
под ордынцем, закинула ему на задницу ногу. Репня услышал ее визгливый,
какой-то ненормальный - такого он ввек не слышал - голос:
его, что он чуть не вылез из шкафа, желая понять, от чего же маме приятно.
Но побоялся.
Ордынец слез с мамы, палки внизу его живота уже не было, там висел такой
же, как у Репни, токмо большой и мокрый корень. А потом на маму взобрался
другой ордынец...
сопротивлялась, когда ее насиловали. Она рассчитывала, что изверги
насытятся ее телом и уберутся из избы. И таким образом Купава избежит
поганых ордынских лап. Понять маму Репня понял, но ее визгливого "Еще!
Еще" не простил никогда.
осмотреть чердак. И тогда мама, корчащаяся под другим ордынцем, завыла. А
Орловский Гай Юлий
Никитин Юрий
Лукин Евгений
Никитин Юрий
Никитин Юрий
Роллинс Джеймс