мостков осколки мрамора. Непонятно, проникся ли он таким же, как и Кнышко,
настроением или просто видел, что старается человек вовсю, отчего и не
помочь!
дрался с камнем за Лицо, за девчат-сборщиц, дрался умно и точно разя то
лишнее, что скрывало почти видимые дорогие черты.
позиции и напрягая тело для ударов. Пропуска, конвейеры, режимы. А каждая
Мона Лиза, каждая Мадонна, только не написанные! Каждая Ассоль и Наташа
Ростова, леди Макбет или Катюша Маслова только не рассказанные, не
воспетые!.. Они могли бы не хуже и любить в полную силу, и страдать, и
жертвовать. Они не хуже!..
Когда выделывал левую сторону Лица, щеку и скулу, движения замедлились. "Не
так надо, не так, протестовал в нем опыт хорошо набившего руку гарпунщика,
височная кость не так идет. И надбровие не по анатомии... а тем самым и не
по жизненной правде!"
выражало мысль и неправильностями тоже. "К чертям эти черепа из учебников,
унылое педантство!" Он вернулся к работе, уверенный, что делает верно, и
получится хорошо.
удары по камню. Выше правды талант, сила его сила созидания!
делам, по домам. А другие шли к проходной на вечернюю. Но все
останавливались у Лица, замолкали, смотрели. Новые, появлявшиеся с проходной
или из ближних улиц с оживленными разговорами и смехом, тоже
останавливались, смолкали, смотрели. Необычна была эта тишина.
смотрел на небо и деревья, на здания, компрессор, на толпу около его
скульптуры. Только на работу свою он не смотрел, боялся, хотя и знал в душе,
что не показалось ему, действительно вышло хорошо.
санитарной шапочке на мраморных волосах, полупрофилем выступающее из глыбы.
Если подходить со строгих позиций, то скульптура вроде не завершена: ни
бюст, ни барельеф, трудно определить даже, где кончаются линии лица и
начинаются вольные изломы камня. Но и в этой незавершенности был свой смысл,
что-то от рождающейся из пены Афродиты... Что еще опишешь словами:
габаритные размеры? Если бы то, что художники выражают линиями и красками,
музыканты звуками, актеры движениями и интонациями, если бы все это было
четко переводимо в слова, искусство утратило бы смысл. Но оно живо и жить
будет вечно, потому что выражает мысли и чувства тоньше слов и не сводимо к
ним.
скульптуры. Они просто смотрели и каждая что-то поняла о себе.
отпущаеши..." Он протиснулся к мосткам, собрал раскиданный инструмент,
сложил в чемоданчик.
Спрашивавшая подошла ближе. У Кнышко сбилось сердце: лицо ее строгое и
нежное было похоже на то, что изваял он. Григорий Иванович оставил
чемоданчик, распрямился.
перед женщинами.
крепко, по-настоящему, как знающая и любящая его женщина, поцеловала;
никогда ему не был так сладок женский поцелуй. Потом растрепала ему волосы
над лбом и ушла, смешалась с другими. В глазах у скульптора все расплылось,
он отвернулся. Что-то я сегодня слаб на слезу... Григорий Иванович глубоко
вздохнул, подхватил чемоданчик и пошел прочь.
Гетьман. Григорий Иванович... я, конечно, понимаю: творческая
индивидуальность, самовыражение натуры и все такое но ведь это что же
получается?! Согласно договору вы подрядились исполнить из мрамора
полновесную статую работницы, так сказать, в полный рост. Руки, ноги,
корпус... и модельки такие показывали нам. А сделали-то что?! он
драматическим жестом указал на Лицо.
соответствует пункту три!
договора и вознаграждения я отказываюсь.
величественного администратора, а захлопотанного и сбитого с толку старика.
глаз, по тонким сухим губам, по редким, просвечивающим в лучах низкого
солнца волосам скульптор прочел, что нету у него личной жизни, поскольку
дети выросли, разъехались, обзавелись семьями и подзабыли родителя; что
посему служебные дела для него последнее пристанище личности, отступить от
них значит потерять себя; только этим он и держится, этим сокрушает темное
стариковское одиночество, а, оставшись не у дел, сразу помрет; что он угрюмо
привык к тому, что его не любят, не понимают и не стремятся понять, а лишь
боятся. "Как его зовут: как имя-отчество? попытался припомнить Кнышко. А то
все Гетьман да Гетьман". Но не вспомнил.
сухие плечи. Что договор, что все сделки! Живем-то мы на земле не на
договорных началах, а так, по милости природы... Трудно вам, папаша? Ну да
что ж надо держаться. Надо жить! И, не зная, как еще утешить старика,
Григорий покрепче прижал его, отпустил и пошел не оглядываясь.
морщинистыми веками.
и чихнул так, что вокруг носа возникла на миг игрушечная радуга. Помотал
головой от удовольствия, снова закрутил ногами.
сказал. У девушки от смеха напряглась спина.
с Трегубовской, грузовой ЗИЛ с Космонавтов. Затормозили опешив. Грузовик
рыкнул мотором. "Москвич" тоже рыкнул да так, что окутался синим дымом. ЗИЛ
поднатужился, рыкнул еще страшней. Порычав друг на друга, машины
разъехались.
контуры бычьей головы с устремленными на врага рогами-трещинами. "Все-таки
не профиль, мимолетно подумал Григорий. Впрочем, я мог бы и такое вырезать
из черной бумаги".
наполненности, в котором любой намек на образ порождает образ, любой
намекающий звук вызывает в памяти мелодию. Мир был полон всем этим, мир был
интересен. Тысячи раз прежде Кнышко видел, как чихают дети, смеются девушки,
порыкивают друг на друга машины, дыры в штукатурке и многое другое, а все
будто не видел. "Прохлопал, что называется, сорок лет глазами!"
была: сохранить это радостное чувство наполненности жизнью, чувство
раскованности, свободы, соразмерности всего сущего. А для этого не надо
возвращаться домой. Скульптор и думать не хотел, что пора идти домой. Он
чувствовал себя мальчишкой, удравшим сразу и из школы, и из дому от всех
обязанностей. "Будьте как дети" это ведь не зря сказано.
пирожка, запил пивом натрудившееся тело благодарно приняло пищу. Потом сидел
на скамье, смотрел на облака в синем небе, на деревья, слушал, как шелестят
листья под ветром. В шелесте тоже угадывались образы. "Ныне отпущаеши..."
прошумел порыв ветра от края до края парка. "Вот ты и пришло ко мне,
настоящее, думал Григорий. Теперь я хоть знаю, какое ты, как это бывает.
Ныне отпущаеши... нет, не отпускай, не надо. Пусть остальное все отпустит, а
ты нет. Да я теперь и сам тебя искать буду. Еще не вечер!.."
бодрость. Он вышел из парка, на секунду остановился: как же дальше-то
быть?.. И вдруг счастливо понял, что застарелая проблема, мучившая его еще
сегодня утром, более не проблема; никогда он теперь не расстанется с этим
чувством жизни, потому что легко принесет в жертву ему все: благополучие,
заработки, соблюдение приличий, сытость... Лишь бы так, как сейчас, легко
шагалось, дышалось, думалось, лишь бы так чувствовать, чувствовать до
стеснения в сердце образную суть мира в каждой линии тела человеческого, в
жилках листка, в каждой складке земли, в красках заката или восхода. Он
теперь не сможет иначе!
Прозоров Александр
Эриксон Стивен
Афанасьев Роман
Мурич Виктор
Ильин Андрей
Сертаков Виталий