полукилометра, но я слышу, отчетливо слышу голос Осипа. Подкидывает мне
Егдо чудо за чудом. Хорошо, что раньше, в горах Памира, на озере Плавучих
Айсбергов, я встречался с таким вот явлением, а в новинку-то, чего
доброго, в себе усомнишься. Не знаю, изучено ли сейчас это явление.
челюсть висит под черепом медведя, легко поднимается из глубин и один
вялым и безразличным движением вспарывает берестяное донышко моей
лодчонки. Только тоненькая-тоненькая пленочка некогда живой ткани отделяет
меня от вечностей ледников, от глубинных тайн миллионов лет, от всего, что
пришло ко мне с догадкой там, на берегу странного озера Егдо, значащего на
языке маленького рода "щучье".
движение. Берестянку больше, чем нужно, раскачивают мои нелепо поспешные
гребки, и она медленнее, чем надо, плывет к берегу.
кажется, даже его дыхание касается моей щеки.
берестянку на плаву. Я выбираюсь на твердь, поскольку уже уверен: черный
камень под нашими ногами ничего не имеет общего с землей. Не земной он,
черный камень.
необыкновенный звуковой эффект, когда расстояние перестает быть преградой
для звука, надеюсь просчитать шагами окружность воронки и все-таки
попробовать сделать несколько забросов блесны. Я спешу, отсчитывая шаги,
слышу тихий говорок Василия и Осипа, дошел уже почти до половины
окружности, а могу разобрать даже отдельные слова, во всяком случае, слышу
ясно: "Егдо", часто повторяемое в разговоре моих проводников. Хлещу
потихоньку озеро, выбрасывая далеко блесенку, и веду ее то поверху, то в
глубине. И вдруг там, куда в очередной раз падает блесна, горбом вспухает
водная гладь и громадный круг разбегается по неподвижной доселе воде.
Какая-то рыба заинтересовалась приманкой, поднялась из глубин, наверное,
выслеживает блесну. И я, охваченный азартом, начинаю и так и эдак
подкидывать приманку, играть ею и чувствую - следит, следит за ней рыба.
заслонить даже любимую работу.
блесной, вроде бы даже чуточку уже и ударила, едва коснувшись пока только
лесы, разом переключила меня на себя. Наверное, главное во мне начало -
охотник.
блесны большую естественность, игру, вызвать к ней влечение. Тень от
дерева легла на воду, глубоко ушла от берега. Недвижимо лежит тень.
вокруг, по крайней мере, в радиусе четырех километров. Откуда тень?
озеро. Не видно противоположного берега, не видно ребят, и голосов их не
слышно. Съел туман, съели испарения людские голоса, определили расстояние.
Но почему же тень на воде? Откуда? Я сматываю леску, все еще
бессознательно стараясь найти предмет, отбрасывающий тень на воду, и
разглядеть ее. И вдруг осознаю - тень разглядывает меня. И не тень это...
Нет! Щука?.. Таймень? Рыба? Что это?..
из мрака... Сам мрак поднялся длинной полосою, черным, сброшенным в пучину
каменным деревом. Щелкнула блесна по кольцам на удилище, подтянул ее,
выбрал до предела. Словно бы фонарик - были такие в моем детстве, с
крупной круглой головкой над лампочкой, - направлен на меня из глубины
озера. У самого берега светится белым глазом он.
надо! Шибко спешить, однако, надо. Не должен, не должен я глядеть в этот
белый зрачок. Пусть пожалею потом, пусть, коли расскажу, будут смеяться
надо мной друзья, но надо уходить... И я бегу от тайны, как бежал тогда от
доброты старой женщины в черном. Тоже в черном... Во сне ли, наяву была
она?
дымокура горят. Три высоких костерка, всю вязаночку, что принес Осип,
запалили.
отсюда. Замечаю - туман над озером черный.
расползается по всему цирку черный туман, и только тремя ранками сочатся в
нем живым светом оставленные костерки. Тут гореть нечему. Тут все сгорело.
Да и внутри у меня тоже словно бы выжгло все холодным огнем. Уйти бы
только побыстрей отсюда. Знаю, что сам потом буду смеяться, вспоминая это
состояние. Но сейчас только бы уйти, унести ноги... и образцы. А может
быть, не брать образцов - выкинуть? Нет, шалишь, паря! Этого я тебе не
разрешу. Умирать буду, а черненькие камешки не выброшу. Или донесу, или с
ними лягу в землю. Шалишь, Егдо! Этого ты у меня не отберешь. Не я со
своей тайной пришел к тебе, но ты ко мне со своей. К нам, к Земле.
россыпи, откуда увиделся впервые громадный овал лазурита. Нет его позади.
Ничего нет. Чадный белый туман с черной окалиной поверху затопил впадину,
словно бы гонится за нами, и огней уже не видно, живых наших огней.
его нет, нет его за туманом.
плохо.
Всекта, - объясняет Осип и, как Василий, улыбается. - Пронес бок.
Оськой Инаригда говорили, спорили - не увидишь Егдо, туман увидишь. Оська
сказал: "Ладно. Пытать будем". Вот видел ты? Ну, однако?
вспомнил отчетливо, словно увидел наяву, недавно умершего профессора
Журавлева, отдавшего почти всю жизнь разрешению этой тайны, так и не
разрешив ее, так и не найдя подтверждения своей дерзкой смелой гипотезе;
туда, где тайна эта, явившись мне, не перестала быть тайной. Ничего не
увидел я там, кроме дальних хребтиков, что поднимались из черной хлипи
болот.
оглядываясь, все убыстряя и убыстряя шаг, пока не почувствовали под ногами
родную землю.
Осип, и ему ворчливо, совсем рядом, ответил гром. Из-за тайги медленно
выплывала синяя туча, красные трещины молний рвали ее брюхо.
Василий.
мари, заспешили навстречу грозе, что покрывала мир великой, но все-таки
живой темнотою...
мне в тех милых сердцу стенах было тогда внове. Мы, первокурсники,
толкались в коридорах и вестибюлях, почти с обожанием вглядывались в
загорелые, обветренные лица студентов, вернувшихся с поля. Казалось, от
них так и веяло мужеством, здоровьем, дикими ветрами, опасностями. Лица
преподавателей-полевиков казались нам тогда лицами чародеев, хранящих в
себе тайны земли.
болезненно-желтым загаром. На облупленном носу сидели большие дымчатые
очки, а седые вихры торчали за ушами ласточкиными хвостиками.
но за спиною почти все одинаково улыбались, а студенты начинали шептаться,
провожая его восторженными взглядами.
него. - Автор Сагджойской катастрофы. Лучший специалист по метеоритам. Но
маленько свихнутый старик. Утверждает, что Сагджойский метеорит - это
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Пехов Алексей
Андреев Николай
Флинт Эрик