отзывы наших научных руководителей, он ахнул, такими мы расписаны
начинающими гениями.
в отличие от вас троих... Ибо вы только еще обещаете что-то сделать, а я
широкими мазками живописую реальные последствия ваших пока нереальных
проектов. Это ли не научный подвиг - воздвигнуть гигантское здание на
фундаменте, которого еще нет!
подвешенным языком мог, как колоколом...
колокол красноречия не звучал. Было совсем другое. Был сутулый мужчина с
длиннющими ногами и носом размером и конструкцией с боевую секиру предков
и был застенчивый юноша, семенящий мелкими шажками рядом с широко шагающим
по коридору академиком. И были отзывы, которые робкий юноша совал
академику, роняя их от смущения на пол и не мешая академику самому
поднимать их. И был трудный возглас академика: "Да если что здесь написано
хоть наполовину правда, то вы четверо - гении, друзья мои!" Я из
скромности не протестовал против обвинения в гениальности. И тогда он
подвел итог нашей встрече: "Непременно приду на защиту и задам несколько
вопросов". Вот так было.
сказал я. - И возможность оскандалиться на ответах.
Кондрат, - постановил Эдуард. - В себе и Адели я уверен, Кондрат одним
своим хмурым видом покажет такую мыслительную сосредоточенность, что любой
ответ примут как откровение. А за тебя, Мартын, побаиваюсь. Ты от обычного
человеческого слабоволия, которое почему-то именуешь научной честностью,
способен на вопрос: "Уверены ли вы, что дважды два четыре?" - нерешительно
промямлить: "Сомнения, конечно, есть, и довольно обоснованные, но с другой
стороны..."
сторон одной темы. Один за другим мы выходили на трибуну - первым Кондрат,
за ним Адель, потом я, завершал цепочку Эдуард. И хорошо завершил, говорил
он лучше нас всех.
и рядом с ним большеголовый, широколицый блондин. На него я сразу обратил
внимание, даже красочный Ларр так не заинтересовал меня, как этот
невыразительный человек, - несомненное предчувствие будущих стычек с ним.
Я спросил Эдуарда:
серый? Он, скорее, желтый.
духовника Ришелье, втихаря подсказывавшего своему владыке многие решения.
В общем, тайная сила. Та самая левая рука, о действиях которой ничего не
знает правая. У Ларра он духовник. В смысле - главный заместитель по
второстепенным делам. Понятно?
вопросов. Он задал один и адресовал его мне. Уверен ли я, что генератор
ротоновых ливней будет работать надежно. Я ответил, что, пока генератор не
сконструирован, остается доверять теоретическому расчету. Ларру понравился
мой неопределенный ответ.
солидная. Мы с моим другом Карлом-Фридрихом Сомовым, - он кивнул на
желтоволосого соседа, - хотели бы видеть вас в коллективе нашего
института. Возражения будут?
предел мечтаний для начинающего ученого.
собираетесь трудиться.
энергии.
говорили, это была отсебятина Кондрата. Ларр, вероятно, удивился не
меньше, чем мы трое, но не стер улыбки.
особая лаборатория для четырех юных талантов? Название ей уже дано, так
что остается немного - выделить помещение, заказать оборудование,
разработать программу экспериментов, утвердить штат...
вас, кажется, разработана на несколько лет, принесите и ее.
программу! Да нам месяца не хватит. Все, что ты Ларру наговорил, -
несерьезно.
лабораторию - успех. Но успех может превратиться в провал, ибо без
обоснованной программы...
работа. И утомительная работа. Проще действовать у стенда руками, чем
перекатывать мысли, как валуны. Я снял оба датчика мыслеграфа,
закрепленные за ушами. Все, что я думал и что разворачивалось в мозгу
живыми картинами, зафиксировано на пленку. Если захочу, она заговорит моим
голосом, покажет, что видели мои глаза в прошлом и сегодня. Интересно,
заметил ли Сомов, что я слушаю его, навесив датчики? Вряд ли! Хоть волосы
у меня не так длинны и не так кудрявы, как у Эдуарда, но уши они
прикрывают. Я засмеялся. КарлФридрих Сомов дьявольски умен. Он мог и не
заметить двух крохотных датчиков за ушами, но он не мог не знать, что я
ими непременно воспользуюсь. Программу воспоминаний на экране дисплея он
заметил сразу. И что любые мои мысли и слова будут фиксироваться, он знал
заранее. Значит, и сам говорил не только для меня, но и на запись.
забывал и об обеде, и об ужине. Сегодня забывать о еде резона не было.
Бывая тут, он чаще садился на диван, а не за стол. Я поглядел на научный
иконостас над столом: четыре гения, четыре лика - Ньютон, Эйнштейн, Нгоро
и Прохазка, - и сел на диван.
Фредерик Жолио и Энрико Ферми. И я вспомнил, что великая четверка была над
столом с первого дня лаборатории, а эти двое появились незадолго до ухода
Адели и Эдуарда. Эдуард тогда удивился:
отношения не имеют.
как они.
часто всматривался с дивана в оба портрета, что-то выискивал в тонких,
одухотворенных лицах. Я как-то тоже поинтересовался, чем они так
привлекают его.
Доменико Нгоро и Клода-Евгения Прохазки больше отвечают тематике нашей
лаборатории. Будем поклоняться тем, кто нам ближе.
чем у Ньютона, Эйнштейна и Нгоро. Те просто творили, шли от одной великой
теории к другой. И Прохазка таков же. А эти отреклись от собственных
великих достижений. Научная трагедия двух гениев, разве не интересно? Тема
для литературного произведения.
литература, живописующая личные драмы. Биографии великих ученых занимали
его гораздо меньше, чем их научные труды.
к ушам датчики мыслеграфа и принялся восстанавливать в памяти прошлое.
просто сотрудниками, а работниками собственной лаборатории. Однако
оказалось, что в этом есть свои неудобства. Лаборатория существовала лишь
на бумаге. Помещения не было: все свободные комнаты давно освоили другие
лаборатории и мастерские.
корпус? - спросил Карл-Фридрих Сомов.