Спектаклях большую опасность.
отвалил мягкую челюсть. Режиссер дернул бокал так, что из него плеснула
жидкость. У Элги остановилось дыхание.
темные губы.
создаете новый мир. То есть, вы используете не само искусство, а лишь
часть его. Эссенцию. Эссенция входит в искусство, но заменить его не
может. - Режиссер открыл было рот, но ничего не сказал.
этот суррогат - намного ярче и доступнее обычного мира. Главное -
доступнее. Потому что ваш мир человек в какой-то мере создает сам,
согласно своим потребностям. Далеко не каждый может эти свои потребности -
в том числе и неосознанные - контролировать. Не каждый может отказаться от
них во имя достаточно абстрактных этических принципов.
Элга расслабленно вздохнула. Режиссер потянулся к бокалу. Советник занялся
салатом.
обрадовались.
- Но вы заполняете сферу между ними и сознанием; заполняете настолько
плотно, что сознание уже не способно контролировать их.
рассеянно:
начиная с ритуальных танцев первобытных людей, где участвующие впадали в
транс, кончая современными гала-мистериями на сто тысяч человек.
вязкая музыка, она обволокла зал. Свет изменился, стал серебряным. Элга
тянула сок. Хрупкие полупрозрачные стебли откуда-то сверху свешивались ей
на плечи. Она обрывала их, бросала - тут же отрастали новые.
прошептал настойчиво. Элга сузила глаза:
ненавидящий взгляд.
чувствовал, что говорю слишком много, но как-то не мог остановиться:
принять предлагаемую ему сущность или отвергнуть ее. А ваши Спектакли
порабощают полностью: выбора не остается. Человек может лишь варьировать
навязанную ему конструкцию.
разозлился:
руководствуясь при этом лишь собственными критериями. Это рабство. Это
тирания культуры. Она ничем не отличается от исторических тираний -
фараонов, Чингисхана или Великих Моголов.
политическим. Сейчас вы хотите навязать ему диктат культуры - более
опасный, потому что он неявный. Под властью вашего Спектакля хуже, чем под
властью Великих Моголов, - повторил я.
громче. Появились танцующие, - они стояли неподвижно, обнявшись. Анна с
долговязым тоже встали, прильнули друг к другу.
мышцах: оно отклонялось то влево, то вправо, как маятник. Донесся вялый
голос:
качающуюся маску.
Моголов и я буду ставить Великих Моголов.
уплотнялся и как бы замуровывал меня.
окаменевшими парами - худой, взъерошенный, в нелепой одежде из
переплетенных лент.
серебром, ничего не освещая. Цветы казались черными. Я обнял Элгу - под
ладонями было голое тело. Элга смотрела насмешливо: серой накидки не
существовало. Это было сложная фигурная запись, - мои руки вошли в ткань.
Элга была безо всего. Подняла лицо, губы ждали.
мне очень нравилась. Мне все очень нравилось. Мне все очень нравились. И
директор, и советник, и долговязый режиссер. Он странно одевается. Но это
ведь ничего. Может же человек странно одеваться. И напрасно они меня
боятся. Это совершенно незачем. Они боятся, потому что ты не инспектор,
сказала Элга. А почему я, собственно, не инспектор? Откуда известно, что я
не инспектор? А потому что Бенедикт все Министерство наизусть знает. Ну и
правильно, я не инспектор. Может же человек не быть инспектором? Они
решили, что ты специалист-психоэмоциолог или волновик. Боялись, что
запретишь Спектакли. Ну и глупости, почему я должен запретить их? Там
эмоциональный фон выше нормы. Вот они и перетрусили. Дураки. Они же тут
все идиоты - и Бенедикт, и этот гениальный Витольд, и толстый Герберт.
Подумаешь, фон выше нормы. Это еще не причина, чтобы запрещать такие
чудесные Спектакли. Может же фон быть выше нормы? А собственно, почему он
выше нормы? Этого я не знаю. Ладно, пусть он будет выше нормы. Я разрешаю.
Все равно они мне все нравятся. И Анна мне очень нравится. Я наверное ее
люблю. То есть, тебя я тоже люблю. Я поцеловал Элгу. У меня кружилась
голова. Она же дура, сказала Элга. Истеричка. Упросила, чтобы я устроила
ее в Дом. А разве не она тебя устроила? Я же говорю: она тебе все наврала.
Дура. Связалась с "саламандрами", бегает к ним на собрания. А что плохого
в "саламандрах"? Это прекрасные ребята. Они немного заблуждаются, но может
же человек немного заблуждаться? И потом у нее такой приятный отец. Он ей
такой же отец, как я тебе... И кто он тогда? Муж. Ей зачем-то понадобилось
выйти за него. Муж? Как странно. Значит, она замужем? Но я все равно ее
люблю.
зеленью. Элга нажала кнопку, передняя стена опустилась до половины. Хлынул
прохладный воздух. Город внизу был черен. Мерцали крыши. Светлячками
ползли такси. Вдали, в новостройках подымались пирамиды света. Обещали
дождь с десяти до десяти ноль трех, сказала Элга. Тропический ливень. Я
люблю дождь. И я люблю дождь, сказал я. Я вас всех люблю. И еще я люблю
Августа. Он вытащил меня из воронки для пауков в Синей пустыне. Ты видела
когда-нибудь воронки для пауков? А самих пауков ты видела? У них
восемнадцать ног. Я лежал два дня без воды и думал, что уже конец. Они
сидели вокруг и ждали. У меня губы растрескались. И я люблю Кузнецова. А
ты знал Кузнецова? Конечно знал. Мы четыре года жили в одной комнате,
каждый день в шесть утра он стаскивал с меня одеяло и гаркал в ухо. Или я
это уже рассказывал? Нет, ты этого не рассказывал. Нет, мне кажется, что я
все-таки рассказывал. Ну все равно. Гера - мой друг. Жаль, что его убили.
Его убили? Говорили - сердце. Да, его убили, какие-то сволочи, фантомы,
нелюди. И еще жаль, что он ошибся. Весь Дом говорит о Великих Моголах и
ничего не происходит. Придется отказаться от этой версии. Но тогда нам
даже не за что зацепиться. Должен же человек за что-то зацепиться? Вот вы
зацепились за Спектакли. Кстати, у вас в Доме есть волновой генератор? Нет
у нас генератора, генераторы запрещены. У вас есть волновой генератор. Я
это знаю. Если ты меня любишь, ты должна сказать, что у вас есть
генератор. Но у нас в самом деле нет генератора.
водопадом, сплошной стеной сумасшедшей воды. Струи захлестывали веранду.
Элга протянула обе руки в дождь. Волосы ее прилипли к лицу.
Стремительно тяжелела голова. Из желудка поднимался тошнотворный комок.
тихо, лишь капало с крыш.
сушиться.
генератор?
таращили пустые глаза. Элга взяла меня за руку:
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Влодавец Леонид
Каменистый Артем
Доценко Виктор
Белогорский Евгений