распространять их кому попало и где попало, да еще и непременно с
комментариями... При его великолепной памяти и с сумеречным его
воображением... Нет, подумать страшно - читать ему из синей папки.
год, - про спринтера, гениального спортсмена и несчастного человека. Этот
его герой бьет все рекорды на расстояниях до километра, все им
восхищаются, все ему завидуют, но никто не знает, почему он эти рекорды
бьет. А дело в том, что на тартановой дорожке немедленно просыпается в нем
слепой первобытный ужас преследуемого животного. Каждый раз рвется он к
финишу, забыв в себе все разумное, все человеческое, с одной только целью
- во что бы то ни стало спасти жизнь, оторваться и уйти от настигающей его
своры хищников, стремящихся догнать, завалить и сожрать заживо. И вот он
получает призы, мировую известность, почести - и все за свою
патологическую, атавистическую трусость, а человек он честный, и любит его
славная девушка...
нравятся. Это вам не бурный романчик между женатым начальником главка и
замужним технологом на фоне кипящего металла и недовыполнения плана по
литью.
завтракать. Мною же придуманный ядовитый пример насчет бурного романчика
вдруг занял мое воображение. Десятилетия проходят, исписываются тысячи и
тысячи страниц, но ничего, кроме откровенной халтуры или, в лучшем случае,
трогательной беспомощности, литература такого рода не демонстрирует.
Действительно, металл льется, планы недовыполняются, и на фоне всего этого
и даже в связи со всем этим женатый начальник главка действительно
встречается с замужним технологом, и начинается между ними конфликт,
который переходит в бурный романчик, и возникают жуткие ситуации, зреют и
лопаются кошмарные нравственно-организационные нарывы, и все это вплоть до
парткома...
это, наверное, достойно отображения никак не меньше, нежели бурный
романчик бездельника-дворянина с провинциальной барышней, вплоть до дуэли.
Но получается лажа.
советского писателя. Вон и у Хемингуэя высмеян бедняга халтурщик, который
пишет роман о забастовке на текстильной фабрике и тщится совместить
проблемы профсоюзной работы со страстью к молодой еврейке-агитатору.
Замужний технолог, еврейка-агитатор... язык человеческий протестует против
таких сочетаний, когда речь идет об отношениях между мужчиной и женщиной.
"Молодая пешеход добежал до переход..."
политико-воспитательной работы среди офицерского состава Н-ского
танко-самоходного полка. И это ужасно. Я из-за этого собственную книгу
боюсь перечитывать. Это же нужен какой-то особенный читатель - читать
такие книги! И он у нас есть. То ли мы его выковали своими произведениями,
то ли он как-то сам произрос - во всяком случае, на книжных прилавках
ничего не залеживается.
кустарники - все было белое. Гасли огни в доме напротив, спешили к
автобусной остановке черные человечки по нерасчищенным тропинкам среди
сугробов. Машины неслись, подфарники у некоторых были уже погашены.
любви нет. Некогда в наше время любить: автобусы переполнены, в магазинах
очереди, ясли на другом конце города, нужно быть очень молодым и очень
беззаботным человеком, чтобы оказаться способным на любовь. А любят сейчас
только пожилые пары, которым удалось продержаться вместе четверть века, не
потонуть в квартирном вопросе, не озвереть от мириад всеразъедающих мелких
неудобств, полюбовно поделить между собой власть и обязанности. Вот как
Валя Демченко со своей Сонечкой. Но такую любовь у нас не принято
воспевать. И слава богу. Воспевать вообще ничего не надо. Костя Кудинов
пакость воспевает. Или Ойло Союзное...
вслух.
грязная тарелка. Для нормальной работы необходимо, чтобы мойка была пуста
и чиста. Особенно, когда речь идет о работе над сценариями или над
статьями. Я люблю писать сценарии. Из всех видов литературной поденщины
мне более всего по душе переводы и сценарии. Может быть, потому, что в
обоих этих случаях мне не приходится взваливать на себя всю полноту
ответственности.
отвечает режиссер - человек, как правило, молодой, энергичный, до тонкости
понимающий, что кино имеет свой язык и главное в кино - не слова, которые
я сочиняю, а образы, которые изобретает он. А если что-нибудь не так, он
махнет рукой и скажет беспечно: "А, сойдет за мировоззрение!" А что
касается другого его афоризма - "Ни кадра на родной земле", - то пусть-ка
он попробует отснять кадры танковой атаки где-нибудь на Елисейских полях!
И фильм у него, в конце концов, получится. Это будет не Эйзенштейн и не
Феллини, конечно, но смотреть его будут, и я сам посмотрю не без интереса,
потому что и в самом деле интересно же, как у него получилась моя танковая
атака.
парочка штурмбанфюреров СС, чтобы огонь велся по возможности из всех видов
стрелкового оружия и чтобы имела место хор-р-рошая танковая атака,
желательно массированная... Киновкусы у меня самые примитивные, такие, что
Валя Демченко называет их совокупность инфантильным милитаризмом.)
пока не раздался снова телефонный звонок.
и в телефонную трубку не сказал я, а рявкнул. Однако это оказался наш
Федор Михеич, и мне, японисту, свято соблюдающему принцип "сяо",
немедленно пришлось взять тоном ниже.
известно ли мне о конфликте между Олегом Орешиным и Семеном Колесниченко.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переключиться, а затем я сказал,
что да, знаю я об этом конфликте, была у нас такая склока на приемной
комиссии в прошлом месяце. Тогда Михеич сообщил, что Орешин подал на
Колесниченко жалобу в секретариат и что он, Михеич, хотел бы знать мое,
Сорокина, мнение по этому конфликту.
который уже раз позабыв твердое свое решение никогда не вмешиваться, не
впутываться и не вступаться.
брани-ругани, что от меня ждут объективного мнения по конкретному делу.
прошлом заседании приемной комиссии этот Олег Орешин, холеный и гладкий
мужчина лет пятидесяти, в отлично сшитом костюме, сверкая запонками,
толстым кольцом и золотым зубом, потребовал вдруг слова и провозгласил
жалобу на прозаика Семена Колесниченко, который совершил злостный плагиат.
У кого? Да у него, Олега Орешина, поэта-баснописца, члена приемной
комиссии, лауреата специальной премии журнала "Станкостроитель". Он, Олег
Орешин, два года назад опубликовал в упомянутом журнале сатирическую басню
"Медвежьи хлопоты". Каково же было его, Олега Орешина, изумление, когда
буквально на днях в декабрьском номере журнала "Надежный транслятор" он
прочитал повесть "Поезд надежды", переведенную с иврита, в точности
повторяющую всю ситуацию, весь сюжет и всю расстановку действующих лиц
его, Олега Орешина, басни "Медвежьи хлопоты"! Пораженный, он предпринял
самостоятельное расследование и установил, что упомянутый С.Колесниченко,
произведя плагиат, написал повесть, а потом подсунул ее в редакцию журнала
под видом перевода с иврита. С.Колесниченко при этом обманул редакцию,
сказавши, что перевод повести прогрессивного израильского писателя имярека
осуществил якобы его прикованный к постели друг и т.д., и т.д., и т.п. Он,
Олег Орешин, требует, чтобы его товарищи по приемной комиссии помогли ему
и т.д., и т.д., и т.п.
мере треть приемной комиссии горячо приняла к сердцу жалобу О.Орешина и
тут же стала с живостью предлагать меры одна другой жутче. Однако силы
разума возобладали. Председатель наш, моментально сообразив, что волочь
эту склоку на горбу придется лично ему, очень строго объявил: он лично
понимает возмущение товарища Орешина, но дело это в компетенцию приемной
комиссии никак не входит, и отвлекаться на него приемная комиссия никак не
может.
видимо, пределов человеческой глупости. Не кончилось это дело. Впрочем,
Михеич был прав: бранью-руганью, как и бесплодными сентенциями по поводу
пределов глупости, здесь не обойдешься. Я подобрался и, тщательно
взвешивая слова, высказался в том смысле, что аргументы Олега Орешина для
меня неубедительны. Превращение басни в повесть, даже если таковое имело
место, лежит, по моему мнению, за гранью понятия о плагиате. Мне, с другой
стороны, бывалому переводчику, было бы очень интересно узнать, как это
Колесниченко удалось выдать собственное произведение за перевод. На мой
взгляд, это просто невозможно.
перебивая, поблагодарил и повесил трубку. О Банной так и не было
вспомнено.
лучах солнца. Я чувствовал себя опустошенным, усталым и ублаготворенным.
Так или иначе, а сегодняшний урок был выполнен, и даже с походом. Теперь