Чтение 12–й страницы книги ~Господин Великий Новгород~

еще скажу, велел Ратибор поклон тебе от Озвада, Жирохова ключника,
передать.

Потускнел Олекса. Холодно чегой-то стало, запахнул епанчу. Спросил
хрипло:

- Чего надо боярину?

- Вот так-то лучше! Не боись, поговорить ему надо с тобой. Идем!

И будто небо уже не голубое, и будто солнце за тучку зашло... Подумал
только: <Эх, предупреждал меня Тимофей, вот и погнался за наживой, дурак!>

Усмехнулся невесело:

- Поговорить можно, чего не поговорить... Да ты, никак, держать меня
вздумал? Не сбегу!

Стряхнул руку боярского прихвостня с плеча, прошел вперед. Подумал:
<Словно татя меня поймали!>

- Ты нашим боярином не брезгуй! - говорил мужик дорогою. - Он у
самого князя Ярослава в чести! Зовет, стало, надобно ему. Ты кто? Смерд. А
он - боярин!

Олекса молчал. Старался собрать мысли: <О Дмитровом железе знает ли?
Дмитр бы не подвел. Ну, а коли так, виру заплачу ему, псу!> Когда решил -
полегчало.

Перед крыльцом Ратиборова терема Олекса приосанился. Постарался,
всходя по ступеням, подавить тревогу.

Ратибор принял сразу, ждал. Олекса совсем повеселел. Ступив в
горницу, снял шапку, степенно перекрестился на икону, после уже перевел
глаза на Ратибора. Тот сидел на лавке и, усмехаясь, с издевкою глядел на
купца, как будто подгонял: <Ну, ну, еще! Что ж ты? Смелее! Еще чуток!>

Мужику Ратибор махнул рукавом, не глядя: не нужен! Тот вышел.

- Что ж не прощаешь, купец, чего тебя привели?

- Усадил бы сначала!

Ратибор поднял бровь, побледнел, зрачки наглых, навыкате глаз
застыли.

- Садись! - переломил себя, усмехнулся снова. - А ты с норовом,
видать, купец! Люблю!

- Любишь не любишь, того не ведаю. Звал-то зачем? - отмолвил Олекса,
усаживаясь на лавку.

- Думаешь, за железо спрошу, что без виры провез? - негромко произнес
Ратибор.

Олексу бросило в жар.

- Ве...

<Вестимо>, - хотел сказать, поймал себя за язык, поперхнувшись,
докончил:

- Ведать не ведою ничего.

- И что ты изменник, переветник немецкий, не ведаешь? Может, ты и
того не знаешь, что отец твой немцам служил?

Олекса раскрыл рот и застыл.

- И кого ты даве с обозом привез, неведомо тебе?

Олекса молчал, горница закружилась в глазах.

- Вот что, купец, шутить не будем. За железо, что Озваду продал,
заплатишь пять гривен. Мне заплатишь, за то, что промолчу. А коли другие
узнают - на себя пеняй. А о другом...

- Отец, я - переветники?! - выдохнул наконец Олекса. Пять гривен
сейчас для него мало что значили.

- Да, купец. Отец твой с Борисовой чадью, с изменником Твердятой дело
имел.

- То когда было?! Да и не было того! Отец на Чудском сражался!

- Ну, давно ли, нет - яблоко от яблони недалеко падает! А чего тебя
Жирослав, покойник, не тем будь помянут, так любил? Мотри, невесту
высватал! Тоже давно было? Эх, купец! Железо ты продал, а одно ли железо
привез из заморской земли? Сам прежде, а возы потом? А где ты половину
обоза потерял-посеял? А что в тех было возах, железо, баешь?

- Железо, одно железо! - смятенно пробормотал Олекса.

- А ежель я на совете, в братстве заморских купцов твоем, докажу, что
покойника Творимира сын, купец Олекса, нынче с краденым железом, тайно...

- Не краденое. Мое! Сам ты, сам ты...

- С краденым железом, - жестко повторил Ратибор, - иноземного
соглядатая привез, и послухов на то представлю...

- Соглядатая?!

- Да. И не впервой. А что возят, переветничают, то всем ведомо.
Допрежь только не сыскать было кто. А теперь... Сам ты при возах не был,
не докажешь. А что за тайный воз твой ночью завозили с Неревского конца?

- Дак то...

(И взмок: чуть бы - и Дмитра выдал!)

- А на немецком дворе посол незван неведомо кто в тот же день
объявился. Дак как же не ты! Теперя, ежели я на то все послухов
представлю, кому поверят?

- Мне!

- Тебе ли? А ежель друг твой, Максимка, все сказанное подтвердит и
крест целует, что сам того соглядатая у тебя в тереме видал? Дружок-то
твой весь в руках у меня!

- Врешь! - и понял вдруг Олекса: не врет.

Ратибор чуть вскинул глаза (и этого лишнего слова не простит, паук),
маленьким ножичком с костяной, парижской работы, рукоятью принялся чистить
холеные ногти. На рукояти - рыцарь в иноземных доспехах на коне. Ждал.

- Чего требуешь от меня, боярин? - спросил Олекса, опуская голову.

Ножичек со стуком полетел на стол. Наглые красивые глаза уставились
на склоненную голову.

- Хочешь ли грех свой смыть, послужить великому князю Ярославу?

- Все мы его слуги.

- Ан не все? Знаю я речи, что в твоем дому велись, донесли мне.

<Неужели Максимка?> - с болью за друга подумал Олекса.

- Ведомо мне и то, зачем старик Кондрат приволакивался. Князь Юрий
вам больно не угодил? Хотели бы Елферьем заменить? С ним, с петухом, мягче
не станет! А хитрая лиса, посадник Михаил ваш, не на князево ли место
ладитце? При Олександре тихонький был, головы не подымал!

<Ты голову подымал ли при Олександре!> - подумал Олекса, но не сказал
ничего.

- Будешь мне сказывать, что услышишь... - Помолчав, Ратибор
продолжал: - Чего там у вас, в братстве, за колгота? Хочешь на место
Касарика своего кума Якова посадить, чтоб ловчее плутовать было?

- Не я, другие. Яков плутовать и мне не даст! - твердо ответил
Олекса, подымая глаза.

Ратибор усмехнулся недоверчиво:

- Ой ли? Ладно, дело твое. Тем лучше. Мне Касарик нужен.

- Мой жеребей дела не решит, многие Якова хотят! - возразил Олекса.

<Мелок же ты, боярин!> - злорадно подумал он про себя...

- О других не твоя печаль!

- Вестимо.

- Без обмана, слышь?

Олекса снова поднял глаза, промолчал, кивнул.

- С Кондратом говорить будешь.

- Навряд.

- Будешь, говорю! После ко мне придешь. Гляди, не ты один, проверю! И
что посадник Михаил думает, мне надо знать! Ты не косись, что Касарик
плут. Все вы не лучше! И я не прост, - словно угадывая не сказанное
Олексой, продолжал Ратибор, - выгоду свою блюду, конечно, а служу я
великому делу! Вы тут во своем корыте, дале Новгорода и мысли помыслить у
вас нет, а князь Ярослав о всей Руси печалует, он умом, что сокол, вдаль
глядит! Не были бы вы все поодинке, дак и татары бы Русь не полонили!

- Кто поодинке-то был? - не выдержал. Олекса. - Князь владимирский
Юрий сам Рязани не помог, своего города Владимира и то не спас, княгиню
отдал на поруганье! Ростовчане да суздальцы врозь разбрелись...

- А Господин Новгород Торжка и того не отстоял! Вы за Торжок с князем
Ярославом только и воюете, а татарам небось на блюдце поднесли! Что
Торжок. Плесков немцам отдали! И твой батька тому причинен! А кто спас?
Олександр, Ярославов брат! И виру на обозы новгородские я по князеву слову
налагал. Князю на войско много нужно, а серебро от немцев небось все через
ваши руки идет! С Тверью торговать, дак своего николи не упустите!

- У нас зато хлеб дорог.

- То-то бояре новгородские, что ни год, новые пожни распахивают. Это
для вашего брата, купцов, дорог хлеб. Лучше бы князю служили, дешевле бы и
за хлеб платить пришлось!

<Может, ты и прав в чем, боярин, - думал, понурясь, Олекса, - а не
верю я тебе! Нечистыми руками чистого дела не делают. Убеди Новгород, сами
за тобой пойдут! А так, как ты меня поймал, доброго мало будет!>

Вслух же только сказал:

- Оно бы хорошо, коли так! - и замолк.

- Так и будет! - заключил боярин. - Ступай, купец. Да бога славь, что
не гублю тебя. Жонка у тебя хороша больно! - хохотнул он, а Олекса,
побледнев, закусил губы: <Вот как, вот оно что, дак не про то ли Домаша
намекала? Ну, боярин, узнаешь, попомниш ты меня, погоди!> Склонил голову в
поклоне, чтобы Ратибор лица не увидал, рука судорожно смяла шапку...

Недосмотрел Ратибор, а лучше ему было не говорить последних слов.

Кое-как вышел Олекса, качнулся, пьяный от ненависти.

- Серебро не забудь! - бросил ему вслед боярин. - Явиду, тому, что
привел тебя, отдашь!

Вот и весна, вот и воля, вот и удаль молодецкая! Вечером вырыл Олекса
закопанное на черный день серебро, свесил, отдал боярскому прихвостню.

Тимофею сказать? Матери? Нельзя... К посаднику пойти, ударить челом:
так и так? А что посадник? Князь выше его! Надо ловчить, изворачиваться...
Неужели отец служил немцам?!

Весна заливала луга.