Назария по делам посадничьим, он не мог бы, да и не думал заговорить с ним о
чем-то, кроме приказных дел. Но тут их уравняло общее участие в беседе
духовных братьев, и Тучин вдруг с удивлением увидал, что этот исполнитель
воли посадничьего Совета и сам мыслит, по-своему, горячо и сильно.
в межулок.
небо, все вышитое большими мерцающими звездами, медленно поворачивалось над
головою, далекое и безмерное, раздвинутое до пределов вечности.
задержала у въезда на Великий мост, но, узнавая великого боярина, каждый раз
почтительно пропускала, и Григорий почти не обращал на нее внимания, так
привычно и естественно было ему знать свое превосходство над теми, кого
могли и остановить, и обругать, и даже бросить до утра под замок, в
холодную, чтоб не шлялся бесперечь.
впоминал весь этот большой день, которому, быть может, суждено будет
перевернуть всю судьбу Новгорода: решения; споры духовных братьев; зовущие
глаза Олены Борецкой под слишком густыми бровями, родившие в нем сейчас
мимолетную смутную тоску... Шел и уже не думал ни о чем, целиком отдавшись
торжественному спокойствию ночи.
Глава 5
сперва отгонял, как назойливого овода, но она все возвращалась, росла,
перерастала в желание, жажду, и уже он тщился отнюдь не отогнать соблазн, а
найти время и возможность последовать ему. Мысль эта была - посетить обитель
святой Троицы, что на Клопске.
словоохотливый онтоновский келарь смолкал, чуть только речь ненароком
касалась рекомой обители, позже ли, при виде того странного глухого
раздражения или настороженности, кои возникали у любого, только лишь
слышавшего пресловутое имя.
великих царей. Каменный храм выстроил опальный дядя покойного Василия
Васильевича в бытность свою в Новгороде. Не скудела десница московских
государей и в последующие годы. Полвека назад игумена Клопского монастыря,
избранного по жребию архиепископом Великого Новгорода, силой заставили
оставить архиепископию и удалили назад, в свой монастырь. Обитель святой
Троицы была бедна и вечно терпела притеснения великих бояр новгородских,
владельцев окрестной земли. Но всего этого все-таки не хватало для
объяснения толикой злобы на монастырь. А вместе с тем Зосима чуял, что там,
в Клопской обители, он, возможно, найдет ответ на все недомолвки и
умолчания, от коих ближайшим образом могла зависеть судьба основанного им
монастыря. И когда архимандрит Феодосий передал Зосиме, что приема у владыки
необходимо обождать два или даже три дня, будущий настоятель Соловецкой
обители решился.
через Волхов, Зосима велел возвращаться одному. Данило понял, что наставник
ищет молитвенного уединения, что часто бывало и на Соловецких островах, где
угодник удалялся в лес или даже на соседний пустынный остров, оставаясь там
без пищи и пития, даже и до нескольких дней. Данило так и сообщил в
монастыре, на что, как раз, рассчитывал Зосима, не хотевший брать греха на
душу лживыми объяснениями своей отлучки.
странников, - размеренным дорожным шагом миновал он Детинец и, выйдя из
Людиных ворот, поспешил по Юрьевской дороге. Не доходя Аркажа монастыря,
Зосима свернул направо и, уже в сумерках, подходил к Ракоме, древнему
княжому сельцу, а ныне селу Ивана Лошинского, брата Марфы Ивановны Борецкой.
Не останавливаясь, Зосима миновал гостеприимные, но опасные для него сейчас
ворота боярского терема и, озревшись, направил стопы свои к югу, вдоль
Веряжи, стараясь, елико возможно, не спрашивать дорогу. Уже светало, когда
он, истомленный, с разбитыми в кровь ногами, подходил к невысокой
бревенчатой ограде Клопского монастырька.
богатой обители толплению народа у монастырских ворот в столь ранний час.
Народ все был простой: какие-то монахи и монашки, что сновали взад и вперед,
нищие, калики, мужики и бабы, странники и странницы, с холщовыми дорожными
торбами за плечами, в разбитой обуви, иные в лаптях или босиком.
древяной, выглядывавших из-за ограды монастыря, чуялось здесь не простое
толпление верующих, а кем-то направленное и для чего-то сошедшееся сюда
сонмище единомысленных.
Зосима, отказавшийся сообщить, кто он и откуда, очень долго прождал игумена,
так что уже стал сомневаться, примут ли его, и досадовал на свою чрезмерную
осторожность. Каменный Троицкий храм обители был невелик и тесен. Украшали
его лишь несколько икон искусного письма, среди которых выделялся образ
Троицы, писанный, как сообщил Зосиме монах, навязавшийся ему в провожатые,
самим Андреем Рублевым, опочившим в бозе старцем Андрониева монастыря. Имя
великого мастера Зосима только слышал раньше - все здесь было чужое,
московское - и неловко засмотрелся на непривычную бегучую, легкую прорись
иконы, нарочитую, будто и впрямь небесную чистоту, усугубленную голубизною
одеяния, на задумчиво-скорбные лики ангелов, столь непохожих на суровые,
плотного, яркого письма изображения новгородских икон. Было в этой иконе
нечто, что обезоруживало, лишало сил, был соблазн некий. А монах назойливо
зудел над ухом, поясняя, что такожде, мол, как Бог нерасторжим, един и
троичен, достоит быти едину государству московскому под рукою великого
князя... Спасаясь от речистого брата, Зосима вышел во двор к кельям, что
стояли кружком, почти упираясь в ограду, осененные немногими соснами.
Провожатый и тут не оставил угодника, вызвавшись показать келью блаженного
Михаила. Наконец подошел второй брат, пригласивший Зосиму в настоятельский
покой.
горнице с одним малым окошком на озерную сторону. Наконец взошел настоятель,
явно приготовившийся к долгой увертливой беседе. Хитрыми глазами
оглядел-ощупал гостя, узнав, кто перед ним, весь расплылся в улыбке: как он
рад видеть угодника, пребывающего в чести у самой великой боярыни Марфы
Исаковой...
не только не в чести, но был с соромом отогнан от порога боярыни.
Зосиме, и, вдруг засуетясь, начал сетовать, что принужден оставить его
одного на час малый, но просит обождать в настоятельском покое для душевной
беседы, пока же не соблаговолит ли брат Изосим, коего тотчас проведут туда,
обратить очи свои на житие блаженного Михаила, "покровительством коего
монастырь наш процвел и ныне славится". Воротился он (видимо, проверив
сказанное Зосимой) уже другим - деловым и серьезным, с легкой хитрецой, и
разговор пошел откровеннее.
столиком прямь косящатых, красных окон, тоже обращенных на озеро,
видневшееся отсюда в отдалении, прочел житие блаженного Михаила, опочившего
пятьнадесят лет назад, еще при великом архиепископе Евфимии.
впрочем, не подозревая, что покойный достигнет толикой славы. Прочел Зосима,
- впервые узнав о том из жития и подивившись, о чудесном появлении Михайлы в
монастыре; о чуде с источником; о сварах с владыкой Евфимием Первым; о том,
как Михайло дважды напускал немоту и разбитие членов на великих бояр
новгородских; предсказывал окончание бури, задержавшей подвоз камня на
посторойку церкви; водил за собою ручного оленя (Зосима пожал плечами: к
нему во время его лесных молитвенных уединений дикие звери подходили
запросто, и он не дерзал видеть в этом чудесное); как Михайло бегал из
Новгорода в Клопский монастырь и обратно. ("Словно я теперь!" усмехнулся
Зосима.) Как Михайло предсказал архиепископу Евфимию Второму поставление в
Смоленске. Зосима поморщился: кто только не присуседивался к славе великого
предшественника Ионы, премудрого мужа, ревнителя веры и зиждителя
церковного, палатным и храмовым строением дивно украсившего Новгород! Будто
без помощи блаженного Михаила Евфимий не был способен сообразить, где
находится русский митрополит! Как грубо подчас пишут москвичи! И даже
невольный ужас и некое отвращение душевное испытал Зосима, читая, как
Михайло предсказал Дмитрию Юрьевичу Шемяке скорую гибель. Ведь все знают,
что Шемяка был отравлен! Повар тот, что подложил отраву, с раскаянья
постригся в монахи, а следы преступления явно ведут в Москву. Неужели
блаженный Михаил тоже был замешан в убийстве или знал, что оно готовится?!
Зосима даже головой помотал, отгоняя грешное подозрение свое. Так не
вязалось это со святостью блаженного мужа, так не вязалось с благостным
кружением дивного образа Троицы Андреева письма, что и сейчас стоял у Зосимы
перед глазами!
облик блаженного. Смутным был и разговор с воротившимся в келью игуменом.
Тот начал как бы издалека, полюбопытствовал, был ли Зосима на приеме у
владыки Ионы, вздохнул о близком, как полагают, конце новгородского
архиепископа, осторожно перешел к мысленным гаданиям о восприемнике. Кто
может ныне стать главою новгородской церкви? Зосима слушал, подавленный тою
свободой, с которой хитроглазый собрат-игумен решал и взвешивал судьбы
великой архиепископии Господина Новгорода. Зосима сам и в мыслях не дерзнул
бы обсуждать такое!