взяты, а воинских людей с тех кораблей сбил". Стольник просил воеводу, чтобы
тот прислал к нему "в прибавку" служилых людей, ядер, пороху, "впредь для
опасения", и велел бы принять завоеванный фрегат. Яхта была совершенно
разбита и без починки ее с мели снять было невозможно.
крепости с иностранными кораблями, тотчас прислал на остров Прилук
солдатского голову Григория Меркурова с отрядом, двадцать пушек, ядра и
порох. О трофейном фрегате воевода распоряжений никаких не дал, и стольник
по своей воле все же отправил судно на буксире в Архангельск.
свейский трофей" и вскоре сам отправился на Линской Прилук, чтобы во всем
разобраться на месте, восстановив картину баталии.
ему, как он вел шведские корабли с намерением посадить на мель под пушки
крепости, поднес ему штоф вина, перевел из сырого рабочего барака в избу
стряпухи и даже отвел кормщику отдельную каморку с кроватью.
до дому. Все сердце изболелось по Марфе. С сердечной болью думал он и о
своих товарищах со шняки, не ведая, где они находятся и что с ними. То ли
шведы их уничтожили, то ли высадили где-нибудь в море на пустынный остров
без еды, без шлюпки, обрекли на смерть.
уже начал браниться на чем свет стоит. Подбежавшего к нему инженера Резена
воевода чуть было не ударил, кричал, брызгая слюной:
не подросла! Ужо доберусь я до вас!
Сие ведомо тебе.
Жалко, што тебя ядром не стукнуло! Ты мне свое нераденье на баталию не вали.
Эка баталия - два кораблишки разбили тридцатью пушками! Палили боле в воду,
чем по цели. Вояки!
достанутся не ему. От этого воеводу распирала злость, честолюбие играло в
нем, как дрожжи в недоходившей браге.
находился на складах, и, когда тот прибежал, взял его в оборот:
Холмогорскому писал ведомость о приходе неприятеля? Отвечай!
Он уже был в подпитии, и это придавало ему злости и куражливости.
стеклянные штофы, на пол покатилась серебряная чара.
обхождения и несправедливости. Разве не он оборонил крепость? Разве он не
досматривает за стройкой?
стольник. - Я как-никак прислан сюда царем и ответ буду держать перед ним. А
писал я Афанасию ведомость потому, что он сам меня просил об этом!
опрокидывая посуду, выхватил нз ножен шпагу и стал плашмя бить ею, как
батогом, Иевлева по голове.
было уйти восвояси, но в сенях его настигли люди Прозоровского, схватили,
вернули в избу, растянули на полу.
побагровело, глаза сверкали, он размахивал кулаками.
велел отправить Иевлева под арест.
стены крепости, воевода взбеленился:
именует себя стольником, ходит за ним, как нянька! Где кормщик? Ведите!
Шкуру спущу!
ходить, и собирался через день домой в деревню с попутным суденышком, что
пойдет за рыбой для трудников.
У-у-ух! Лютой! Берегись!
Прозоровский - высокий, грузный, в кафтане зеленого сукна, при шпаге, в
парике. Иван встал, остолбенел при виде такого важного пришельца.
чтобы Архангельск взять!
немедля! Заковать! Ивана схватили, отправили в город.
"воинского дела" на Линском Прилуке. На его место воевода назначил
солдатского голову Григория Меркурова, приказав ему "корабли и припасы
ведать".
подробно рассказал о бесчинствах Прозоровского, о том, как воевода, прибыв
на Прилук, выбранил Иевлева последними словами, а затем, писал он, "учал
меня бить шпагою... и велел он принести батоги и дубье, и не бив, послал
меня, Селиверста, за караул безвинно, и за караулом был я, Селиверст, часа
четыре". Далее Иевлев упоминал, что "от того бою стал я увечен".
Алексей Петрович! И несправедлив к тому же. За что было наказывать
стольника, который своей распорядительностью спас понизовье от шведа?
Неразумно, необъяснимо, - заключил владыка, пряча письмо в резной, с
костяной инкрустацией ларец работы холмогорских мастеров. - Сам при войске
не был, а царю отписал, будто бы его заботами и радением разбиты свейские
корабли. И конечно, о стольнике - ни слова!"
воеводы царю Петру. Есть у Афанасия глаза и уши на воеводском подворье.
поэтому, не мешкая, отправился в Архангельск, чтобы поговорить с
Прозоровским с глазу на глаз. Иначе нельзя: придет время - царь обо всем
спросит. Слышно, Иевлев уж строчит жалобу в Новгородский приказ, в Москву.
Преображенского собора в Холмогорах. Его пять луковичных глав, обитых
лемехом - осиновой чешуей, словно парили над избами крестьян, рыбаков,
посадских купцов, как напоминание о величии и мощи православной церкви, об
утверждении никонианства?, верным последователем которого был Афанасий.
двухэтажном кирпичном здании с лепными обрамлениями окон и дверей -
архиерейские палаты.
реформа середины XVII века.
Над обрывом, на высоком берегу Курополки, стоял Афанасий, одетый по-дорожному, ожидал, когда внизу, у причала, монахи погрузят в карбас припасы. Скрестив на груди руки, преосвященный любовался видом собора и колокольни. Эти два строения были его детищем. Памятным августовским утром 1685 года, после освящения колокольни, владыка собственноручно размерял место, где быть соборной каменной церкви. Шесть лет прошло в трудах и заботах. Собор был возведен как образец северного зодчества, с резными и лепными украшениями снаружи и росписью на манер древнегреческих фресок внутри.
воздвигал Благовещенский собор в Соли-Вычегодской девятнадцать лет, а я -
шесть. Труды не прошли даром. Однако старообрядчество и до сих пор прячется
по лесным скитам, по отдаленным двинским, онежским да мезенским деревням.
Живуча старая вера, яко крапива: посечешь в одном месте - поднимется в
другом".
с живой рыбой. Афанасий предупредил:
надобно доставить в Архангельск.
Полусонный звонарь, перекрестив лоб, взялся за веревки колоколов, и поплыл
над селом торжественный звон.
поставили его в середку карбаса. Афанасий сошел вниз, сел в карбас и сказал:
Курополке, вышел на двинской простор и повернул нос в низовье.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений