что-то заметив. Потом шляпу снял и шляпою своею что-то бережно укрыл на гряд-
ках. Затем опрометью убежал, резвый и довольный... Балакирев из кустов вылез,
прошел на огород. И шляпу Левенвольде поднял. А под нею - вкусно наливалась
первая клубничка. Куда он побежал, этот баловень судьбы, шут смекнул сразу.
Конечно, понесся за Наташкой Лопухиной, любовницей своей, чтобы угостить ее
первой в этом году клубничкой.
верх клубнички, он все добро свое шляпою закрыл. Залез обратно в кусты, зата-
ился... Шаги, чу! Ах, мать моя! Рейнгольд Левенвольде вел в огород царицы не
Наташку-шлюху, а невесту свою - княжну Варвару Черкасскую, дочь кабинет-ми-
нистра. Галантно сопроводил ее до грядок и руку к сердцу прижал:
прямое... Вы только поднимите шляпу, чтоб до конца прочувствовать, сколь ве-
лико мое к вам чувство нежное.
разгневанная Варька; кольцо обручальное она сорвала с пальца и швырнула - под
ноги жениху:
занова, которому из-за кулис вторили могучие русские басы - Смирение, Любовь,
Благодарность и прочие.
ру, затихали последние аккорды чужеземной оперы... Своей оперы Россия еще не
знала-русским людям было тогда не до опер!
солнцем, продутые ветрами странствий. В пути за этим кораблем гнались алжирс-
кие скампавеи, не раз трещали боевые фальконеты, пушки осыпали пиратов ржавы-
ми гвоздями, которые долго лежали в ведрах с крысиной кровью, уже загнившей
(раны от такой отравленной картечи долго не заживали)...
люди, плывшие на нем. Искатели судьбы! Бродяги и артисты, наемные убийцы и
женщины продажные - все пламенно взирали на русскую столицу, богатства, славы
и любви от нее вожделея. Возле таможни царской затих корабль, и пассажиры
робко ступили на топкий берег, полого до воды сбегавший. Крутились крылья
мельниц за домами Двенадцати коллегий, а беленькие козы, тихо блея, паслись
на травке.
ками. Смеркалось над Невою, но день не угасал. Матросы, обняв один другого,
уходили вдаль, горланя перед пьянкой неизбежной. Подумать только: еще вчера
хлестало море прямо в лица пеной, еще вчера в потемках трюма гуляли бочки. А
теперь паруса, свернутые в трубки, словно ковры, приникли к реям, и - тиши-
на... Уверенно ступая, шхипер сошел на берег. В сиреневом свете белой ночи
он разглядел фигуру одинокого пассажира, который смотрел на город, из воды,
как сказка, выраставший, а возле ног его шуршала скользкая осока.
сию? К вам никто не подойдет, вы никому не нужны...
хуже разбойника. Ступайте же и вы за мною. Вам, может, повезет, и вы кого-ли-
бо встретите средь пьяниц!
ваться... Вот немцы говорят, вот англичане, вот французы, гортанно и крикливо
- это русские... И вдруг его как будто обожгло родным наречьем - итальянским!
Вскочив, он подбежал к столу, за которым восседали два приличных господина в
коротких паричках, каких богатые вельможи никогда не носят. Такие парики - на
головах мастеровых.
сел меж ними. Высокий ростом, кости крепкой, с лицом приятным. Вина пригубив,
он остатки его в ладони себе вылил и руки под столом ополоснул.
поля. Родители мои незнатны, но природа рассудила за благо наградить меня да-
ром композиций музыкальных. Синьоры! Я удивлен, - воскликнул Арайя, - почему
ваши лица остались каменны? Неужели слава обо мне еще не дошла до этих краев?
"Berenice", а вслед за нею прозвучала на весь мир вторая - "Amor per regnan-
te".
Сам гордый Рим рукоплескал мне, а Тоскана носила меня на руках. Вы не повери-
те, синьоры, сколько у меня было любовных приключений из-за этой славы, кото-
рая подстерегала меня из-за угла, как убийца свою неосторожную жертву.
славится своим очаровательным bel canto.
рождает труд. И я способен быть трудолюбивым, что для художника всегда соста-
вит половину гения... Итак, синьоры, я продолжаю о себе. Две оперы прошли с
успехом, четыре женщины вонзили сгилеты в свои ревнивые сердца, не в силах
перенесть моей холодности. Но, славу принеся на легких крыльях, мне оперы мои
в карман не нашвыряли денег. А я желаю золота, синьоры! Почему бы, решил я
тогда, не попытать мне счастья в стране ужасной, но в которой можно скорее
обогатить себя, нежели в Тоскане или в Риме...
Бездарные глупцы бросают родину, дома, родителей, невест и, на золоте поме-
шавшись, мчатся в Петербург...
капелла еще поет здесь, это верно. Но звучат под этим небом ее последние во-
кализы. Иди сюда поближе, чурбан, мы скажем тебе правду... Здесь, при дворе
царицы русской, монстров более всего жалуют. Вот ты и научись писать зубами.
Огонь петролеума глотай. В кольцо скрутись иль воздух насыщай зловоньем -
тогда ты станешь здесь в почете. Один лишь обер-гофмаршал Рейнгольд Левенволь-
де покровитель нашего пения. Но сама царица и фаворит ее, граф Бирен, обожают
грубые шутки театра немецкого. Театра площадного! Чтобы пощечины! Чтобы драка
до крови! Чтобы кувырканье непристойное без штанов... Тогда они довольны.
Разве же эти грубые скоты поймут божественное очарование высокого bel canto?
Почему вы сочли меня бездарностью? Перед вами - труженик, уверенный в своем
гении... Я заставлю Россию прислушаться к моей музыке. Скажите: есть ли в
этой дикой стране опера?
что Россия от моих услуг откажется...
шит. Россия будет петь свои песни, похожие на стон. Тебя может услышать не
Россия, а только двор императрицы русской. Здесь - не Италия, песен твоих не
станут петь на улицах. А при дворе с тебя потребуют... ты знаешь - чего?
вословье, и музыка твоя умрет навеки там же, где и родится, - во внутренних
покоях Анны Иоанновны...
О-о, знали б вы, мазильщики, сколь музыка моя подвижна. Писатель или живопи-
сец - они всегда несчастны. Они обязаны творить конкретно. Вот хорошо - вот
плохо! Вот краска белая, вот - черная, синьоры... Совсем иное в живописи му-
зыкальной. Влюбленный в женщину, в честь красоты ее создам я каватину. Я
ночью пропою ее, безумно глядя в глаза возлюбленной, и будем знать об этом
двое - она и я... Зато потом, - смеялся Франческо Арайя, - я эту каватину без
стыда при дворе продам! Названье ж каватине дам такое: "Величье Анны, Паллады
Севера", и купят дураки. Да, купят - за названье! Неплохо, а?.. Ха-ха! И мне
отсыплют золота прещедро, поверив лишь в название мое. А мы с любимой будем
тешиться над дуростью людской, звоном золота себя услаждая.
терии, за которым совсем не было ночи. - Сейчас светло, - сказал художник. -
По этой улице, что Невской першпективою зовется, ты следуй прямо от Невы. Там
встретится тебе речонка, по названью Мойка, ты ее перейдешь и путь продол-
жишь. Когда увидишь лес вдали и шлагёаум опущенный, здесь - городу конец. И
будет течь река по имени Фонтанная. По берегу ее ты заверни налево. Увидишь