Тремя боевыми линиями пусть пройдут они по селениям, где допущены
беззакония. А за ними -- тысяча гурганцев. И пусть ничего больше не растет
там!..
широком мясистом лице. Даже не глаза это были, а две злые водянистые точки
без ресниц и бровей. Эранспахбед требовал старой арийской казни для тех, кто
нарушает порядок.
все христиане мутят. Много воли дали им, вот и подбивают молодых и
неразумных. Нехорошие песни уже поют про великих...
тихонько пропел двустишие о быке, которого пора кастрировать.
без опоры. Нисибийское построение мира рухнуло... Эраншахр: таинственное
сияние над головой царя царей, тысячелетние твердь и сущность. Он
представлял себе: бесчисленные цари и народы, склонившие головы; города,
которых не посчитаешь; от блеска дворцов слепнут однажды видавшие их; боевые
слоны по четыреста в ряд, под которыми прогибается земля. Он открыл глаза...
Цари на рельефах требовательно протягивали богу правые руки. Все было так и
не так!..
старшим и великим теряется. Пай-гансалар -- "Отвечающий за порядок в
государстве" не может справиться с этим. В его подчинении только городские и
базарные стражники. Усилить надо войска порядка!..
Мобедан мобед дернулся и быстро втянул голову...
сглаживал арийские рыкающие звуки, словно не имел времени задерживаться на
них. Но никто не замечал этого.
Правды. -- Глаза Маздака в упор смотрели на того, о ком он говорил. ~
Прямодушен отважный Эранспахбед, требующий наказать ложь и беззаконие. Мудры
и рассудительны великие, говорившие здесь против беспорядков...
Бог не делил их -- одному больше, другому меньше,-- когда создавал мир. И
плоды, рожденные из трех начал, отдал он всем. И радости жизни представил он
людям одинаково. Это есть порядок Мазды. Все остальное -- хаос и тьма.
Почему же, когда великий вазирг Шапур, поделившись с нами пятой частью своей
мудрости, предложил на столько же приоткрыть хранилища для голодных братьев,
мы не слышим слов одобрения?..
встретились с его глазами. Почти одновременно вздохнули другие дипераны.
Маздак обвел весь зал, рывком сдвинул тогу на груди. Тремя узлами на теле
была повязана грубая веревка. Левая рука мага собрала воедино все узлы.
Дело!.. Наша жажда света -- только Мысль, наши гимны огню -- только Слово.
Где облекающее их Дело? Люди умирают с голоду -- и полны наши хранилища.
Холодны постели людей -- и переполнены ленивыми женщинами наши гаремы. Лишь
сытого единоверца кормим, такому же пресыщенному отдаем на ночь жену. И
забываем, что кровь блекнет от сытости и пресыщения так же, как от голода и
воздержания...
царской завесе. -- Не пятую часть из хранилищ должны отсчитывать, потому что
часть -- всегда подаяние. Что отвратительней подаяния, которое погружает в
ложь берущего и дающего? Пусть все ворота и запоры откроются, и в людях
вспыхнет тогда первозданный свет Мазды!
нижнюю губу. Прищурившись, улыбнулся главный вазирг Шапур. Мобедан мобед
покачивал головой на длинной шее. Великие исподтишка переглядывались.
Поблекли серебряные зеркала в простенках, багровый отсвет от царской завесы
падал на напряженные лица...
сословия артештаран. Древний старик в белой крестьянской одежде вдруг
проснулся. Он даже
И еще громадный кузнец в старом кожаном фартуке не сводил с мага Маздака
спокойных глаз...
БОГОВ. СЫН БОГА ПЕРОЗА, ЦАРЯ, СЛЫШАЛ ВАС, АРИЙСКИЕ СОСЛОВИЯ!..
Летний розовый виноград и сыр-пендыр лежали на плоских блюдах. И два высоких
остро-полых кувшина прислонены были к стене возле стола. Они наливали, пили
и ели, разговаривали и смеялись...
седоватый, умный перс, говорил ему "вы". Дипераны разных служб были тут от
пятого до второго ряда: врачи, художники из царских мастерских,
судьи-датвары и молодой арийский мобед, сбросивший свою хламиду при входе.
Персы, сирийцы, иудеи не различались. Пришло на мысль о новом Вавилоне, как
называют на границе Ктесифон, и тут же забылось. Бурзой, хозяин дома, знал
на память стихи о гречанке Елене, но не совсем так, как в книге, которую
привезли из Нисибина. И художник по шелку Кашви из Гундишапура их знал, и
молодой иудей Абба.
холодило язык, очищало и приподнимало мысли. Еще раз мир перевернулся в
голове, но уже легко и просто. Артак не стесняясь прислонил пустое блюдо к
уху, застучал, запел во все горло о тупом быке. Губы он грозно оттопыривал,
как эранспахбед Зармихр. А диперан-финансист Евсей изобразил своего
начальника эранамаркера Иегуду, когда с жугутской жадностью оттягивает тот
время оттиска печати при денежных выдачах. Он и дулся, и почесывал за ухом,
и шептал всякие иудейские слова. Абба и другие валились на подушки от смеха.
Здесь все были свои и не было недоверия...
при этом. Оказывается, четырех жен по ученой скромности держал усатый
старик. И взял пятую -- молодую Фарангис из рода саксаганских царей,
древний обычай чтит теперь долго-усый Картир: из всех своих ближних и
дальних Спендиа-тов приглашает крепких молодцов в гости, чтобы оставлять на
ночь. Есть, правда, слухи, что полных трех ночей с нею сам Бахрам Гур бы не
выдержал. И еще говорят, что уже успокоилась она на постоянном госте --
воителе Сиявуше из гилянских Испахпатов. Теперь жизнь старика размеренна и
спокойна. Даже песня об этом есть. Артак снова стал отстукивать такт на
блюде. Ка-бруй, царский музыкант, тронул струны чанга, запел. Речь шла о
старом достойном дереве, взявшем под свою охрану прозрачный и душистый
родник. Все было на месте, розы и тюльпаны цвели кругом. Не хватало лишь
кого-то, кто пил бы из родника и выедал вокруг сладкую траву. И вот тот,
которого недоставало, явился:
вечно это дерево цветет! Да будет сень его как небосвод! Пусть вечно льется
чистый родничок, И пусть пасется рядом с ним бычок! '
арийское упрямство, иудейская спесь, христианское велеречие, армянская
страсть к соленому сыру. А заспорили сразу, как пересохшая трава вспыхивает
от одной молнии. Маздак!..
чему поклоняться: арийскому огню, иудейской книге или гуннским камням. Это
только различные формы стремления к правде. Чем, кроме шелухи, является
форма? И что значит пустое стремление? Дело и есть правда. Для него не жаль
формы, как бы красива она ни была. Природа создала людей равными, и следует
вернуться к первозданной правде!..
плащом была сжата в кулак. Художник Кашви кивал головой, глаза Аббы горели
черным иудейским огнем самоотречения. Противоречащих не было -- спорили лишь
о способах выражения мысли. На лицах у всех был отсвет тоги удивительного
мага. Так казалось Аврааму...
багровом тумане, выбрасывающий сжатую руку к царской завесе...
Кого насыщают наши молитвы, наши росписи и песни, наши расчеты движения
планет? Лишь идущий за быком в поле правдив. Они, сеющие хлеб и кующие
железо, должны правцть миром!