далеко стал виден дом, окруженный ими. Кустарник, остаток сада, так оди-
чал, что перепела кричали у самого балкона. Да что лето! "Летом нам
рай!" - говорили старухи. Долги, тяжки были дождливые осени, снежные зи-
мы в Суходоле. Холодно, голодно было в пустом разрушающемся доме. Заме-
тали его вьюги, насквозь продувал морозный сарматский ветер. А топить -
топили очень редко. По вечерам скудно светила из окон, из горницы старой
барыни, - единственной жилой горницы, - жестяная лампочка. Барыня, в оч-
ках, в полушубке и валенках, вязала чулок, наклоняясь к ней. Наталья
дремала на холодной лежанке. А барышня, похожая на сибирского шамана,
сидела в своей избе и курила трубку. Когда не бывала тетя в ссоре с
Клавдией Марковной, ставила Клавдия Марковна лампочку свою не на стол, а
на подоконник. И сидела тетя Тоня в странном слабом полусвете, доходив-
шем из дома во внутренность ее ледяной избы, заставленной обломками ста-
рой мебели, заваленной черепками битой посуды, загроможденной рухнувшим
набок фортепиано. Такая ледяная была эта изба, что куры, на заботы о ко-
торых направлены были все силы тети Тони, отмораживали себе лапы, ночуя
на этих черепках и обломках...
тые в этой летописи, все соседи, все сверстники их. И порою думаешь: да
полно, жили ли и на свете-то они?
близость к ним. Но и для этого надо сделать усилие, посидеть, подумать
над родной могилой, - если только найдешь ее. Стыдно сказать, а нельзя
скрыть: могил дедушки, бабушки, Петра Петровича мы не знаем. Знаем
только то, что место их - возле алтаря старенькой церкви в селе Черкизо-
ве. Зимой туда не проберешься: там по пояс сугробы, из которых торчат
редкие кресты и верхушки голых кустов, прутья. В летний день проедешь по
жаркой, тихой и пустой деревенской улице, привяжешь лошадь у церковной
ограды, за которой темно-зеленой стеной стоят, пекутся в зное елки. За
откинутой калиткой, за белой церковью с ржавым куполом - целая роща не-
высоких ветвистых вязов, ясени, лимов, всюду тень и прохлада. Долго бро-
дишь по кустам, буграм и ямам, покрытым тонкой кладбищенской травой, по
каменным плитам, почти ушедшим в землю, пористым от дождей, поросшим
черным рассыпчатым мохом... Вот два-три железных памятника. Но чьи они?
Так зелено-золотисты стали они, что уже не прочесть надписей на них. Под
какими же буграми кости бабушки, дедушки? А бог ведает! Знаешь только
одно: вот где-то здесь, близко. И сидишь, думаешь, силясь представить
себе всеми забытых Хрущевых. И то бесконечно далеким, то таким близким
начинает казаться их время. Тогда говоришь себе:
этот покосившийся золоченый крест в синем летнем небе и при них был тот
же... что так же желтела, зрела рожь в полях, пустых и знойных, а здесь
была тень, прохлада, кусты... и в кустах этих так же бродила, паслась
вот такая же, как эта, старая белая кляча с облезлой зеленоватой холкой
и розовыми разбитыми копытами.
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Сапковский Анджей
Смит Кордвейнер
Сертаков Виталий