ла стать "терном и волчцами".
ней, Иудея не могла. Долгий отдых нужен был ей. Пусть исчезнет с лица ее
всякая память о прошлом. Пусть истлеют несметные кости, покроются маком
могилы. Пусть почиет она в тысячелетнем забвении, возвратится ко дням
патриархов...
окно своей холодной каменной комнаты. На аршин от окна - высокая желто-
ватая стена соседнего дома. Ранний солнечный свет золотит ее, заглядыва-
ет и ко мне. Где-то внизу по-деревенски блеет коза, где-то вверху разда-
ются звонкие голоса детей, собирающихся в школу. Вдали, на базарах, вос-
торженно рыдает осел.
из-за Моавитских гор, над долинами, затопленными светлым паром, уже
пригревает одежду, руки. Прян утренний запах тлеющего на очагах кизяка,
его горячего дыма, выходящего из труб прозрачным, дрожащим. В тишине
слышен плеск бурдюков, опускаемых из окон в зеленую воду водоема, еще
полного густой тени; слышен зычный крик водоносов, бегущих по крытым
уличкам базаров, говор и дробный стук копыт на площади возле цитадели.
Весело верезжат и носятся несметные стрижи над розово-желтой кровлей го-
рода, над ее опрокинутыми каменными и глиняными чашами, и вокруг черного
купола Гроба. Жарко блещет полумесяц на великолепной мечети Омара, такой
одинокий среди окрестной старины и бедности.
цев. Европейцы живут по отелям, католическим и протестантским миссиям,
осматривают святыни почтительно и спокойно. А говор - это говор русских
мужиков и польских евреев, идущих плакать. Одни будут лить слезы у Гро-
ба, другие - у Стены Плача, уцелевшей от храма Иеговы. Русские живут в
скучных казенных корпусах Православного Общества за Западными воротами.
А евреи ютятся в трущобах южного квартала и плачут у останков древнего
Сиона, нарядившись в бархатные халаты и польские шапки из остистого ме-
ха, под которыми видны на затылках ермолки, а на висках огромные завит-
ки.
неминуемо должны пройти по улице Давида. В этом длинном каменном коридо-
ре, уступами спускающемся под уклон, в этих тесных и пахучих рядах ста-
рого Востока течет непрерывная река - ослов, патеров, имамов, верблюдов,
женщин, турецких солдат, бедуинов и паломников всех исповеданий. Своды,
холсты и циновки делают его тенистым, но кое-где между ними видно яркое
небо, пыльно-золотистыми столпами прорезывается солнце, и даже в тени
чувствуешь, как быстро приближается жаркое палестинское утро. Вот сереб-
ром блеснули в этой живой солнечной полосе две белые женские фигуры,
вот, напомнив Яффу, промелькнул в ней старик, курчаво-седой, черно-си-
зый, с толстыми губами, тонкими борцами и раскрытой грудью, под черным
платком и в пастушеской пегой хламиде; вот ярко озаренный угол какого-то
вросшего в землю дома, сложенного из обломков дикого камня и древнеев-
рейского мрамора, с травой на карнизе - над входом в мясную лавку... Все
сильнее и радостнее чувствуется близость к какому-то далекому радостному
утру дней Иисуса...
ками. Дальше калитка в каменной ограде, а за ней каменный двор, полный
жаркого солнца, стиснутый стенами греческих и латинских подворий и само-
го храма. Мраморная паперть его занята торговцами, разложившими на ней
все те же кипарисные и перламутровые крестики, четки и раковинки. И этот
двор, храм - это-то и есть "Юдоль Мертвых". Некогда она лежала вне го-
родских стен, была пустошью, служила для свалки нечистот и крестной каз-
ни. Потом стала величайшей святыней мира. И владели ею то Рим, поставив-
ший над могилой распятого храм Венеры, то Византия, то Хозрой, то Омар,
то Готфрид, то султаны Стамбула...
шенных обветшалыми барельефами.
цветными огоньками лампад. Два старинных решетчатых окна во втором ярусе
слишком малы, незаметны по сравнению с фасадом. И фасад кажется частью
слепой крепостной стены. Толпой выходят русские мужики и бабы, оборачи-
ваются, кланяются до земли и, встряхнув волосами, вздыхая и вытирая по-
лами заплаканные глаза, идут бродить по базарам... Злорадно верезжат и
черными стрелами носятся вокруг горячо нагретых стен стрижи... Снисходи-
тельно-ласково, притворно-сердито воркуют голуби на выступе карниза...
рецкие солдаты. Дальше - сумрак первого притвора, и среди исполинских
погребальных свечей, на низком помосте, под балдахином, увешанным доро-
гими разноцветными лампадами, - желто-розовая плита: Камень Помазания.
Налево - ротонда под колоссальным несведенным куполом, детски расписан-
ным облаками, лазурью, ангелами. Посреди - часовня песочного мрамора,
вся в блестящих окладах и горящих лампадах. У входа ее горят разноцвет-
ные свечи, перевитые сусальным золотом, выше роста человеческого... Вот
он, этот жуткий погребальный Вертеп, такой тесный, что в нем трудно по-
вернуться, и настолько залитый светом, что в нем слепнешь и не сразу
разглядишь у стены направо низкую лежаночку из мрамора! А к ней-то и те-
кут со всего мира, ее-то и кропят ежечасно розовой водой, над ней-то и
пылают пятьдесят лампад и целые костры восковых свечей...
до вечера - сплошной крестный ход, давка, слезы, рыдания, служба на всех
языках. Служат и в греческом соборе, рядом, и в католических приделах, и
на Голгофе - маленьком темном алтаре, куда поднимаются из преддверия Ро-
тонды по мраморной лестнице. Служат и в дальних подземных храмах, где
стоит вечная ночь, мрак, озаренный лампадами, и холод могилы... И всюду
золото, иконостасы, драгоценные камни, образа всех времен и всяческого
письма, ладан, распятия, статуи Мадонны...
Иеговы.
необходимо свернешь вправо, в узенькие и жаркие трущобные ходы, что ус-
тупами приводят в глухой длинный закоулок. С трех сторон замыкают его
стены каменных домишек. С четвертой, - если стать лицом к востоку, -
громадная крепостная стена: Стена Плача, остаток укреплений вокруг храма
Соломона, а теперь часть стен вокруг мечети Омара.
в Иерусалиме от зелени. Радостными синими глазами глядит сверху небо. Но
под стеной, под ее золотистыми камнями, отшлифованными мириадами уст,
стоит немолчный стон, дрожащий гнусавый вой, жалобный ропот и говор. Он
то замирает, то возрастает; то сливается в нестройный хор, то делится на
выкрики. Женщины, накрытые шелковыми шалями, прислоняют к стене головы и
бормочут ей свои жалобы покорно и несмело. Мужчины, прижавшись к ней ле-
вым плечом, держат в левой руке старинные молитвенники, а правую прости-
рают к верхним камням. Они быстро-быстро читают, выкрикивают какие-то
заклинания и страстно молят, ищут кого-то в ясном небе. Они в отчаянии
опускают веки, поднимают брови и, стеная, раскачиваются... И вдруг опять
оживают, раскрывают заблестевшие глаза... И в то время, как одни хвата-
ются за головы, топают ногами и рыдают, другие жадно покрывают поцелуями
стену, с восторженными воплями подскакивают и бьют в ладоши...
в одеждах испанских евреев, и тонконогих, худосочных старцев, точно сбе-
жавших из Долины Иосафата! Лица их бледны как смерть, головы закинуты,
большие выпуклые веки сомкнуты, крутые серые пейсы и белые длинные боро-
ды трясутся. Страшно то, что эти библейские покойники наряжены - в новые
меховые шапки сверх ермолок и в алые бархатные халаты, которые открывают
жидкие ноги в белых чулках и погребальных туфлях. Но еще страшнее, когда
они, на вечерних литаниях в пятницу, соединяют свои дрожащие голоса в
один мучительный вопль, отвечая предстоящему.
старцы.
ми! Разве может забыть земля о том незабвенном утре две тысячи лет тому
назад, когда вошел отрок в Назаретскую синагогу?
было написано: Дух Господен на мне, ибо он помазал меня благовествовать
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Скальци Джон
Сертаков Виталий
Глуховский Дмитрий
Орлов Алекс