Чтение 12–й страницы книги ~Бесы~

слышно, и гордячка, но зато уже настоящая аристократка, а не то что
"какая-нибудь наша несчастная Варвара Петровна". Всем откудова-то было
достоверно известно, с подробностями, что новая губернаторша и Варвара
Петровна уже встречались некогда в свете и расстались враждебно, так что
одно уже напоминание о г-же фон-Лембке производит будто бы на Варвару
Петровну впечатление болезненное. Бодрый и победоносный вид Варвары
Петровны, презрительное равнодушие, с которым она выслушала о мнениях наших
дам и о волнении общества, воскресили упавший дух робевшего Степана
Трофимовича и мигом развеселили его. С особенным, радостно-угодливым
юмором, стал было он ей расписывать про въезд нового губернатора.

- Вам, excellente amie, без всякого сомнения известно, - говорил он,
кокетничая и щегольски растягивая слова, - что такое значит русский
администратор, говоря вообще, и что значит русский администратор внове,
то-есть нововыпеченный, новопоставленный... Ces interminables mots
russes!.. Но вряд ли могли вы узнать практически, что такое значит
административный восторг и какая именно это штука?

- Административный восторг? Не знаю что такое.

- То-есть... Vous savez chez nous... En un mot, поставьте какую-нибудь
самую последнюю ничтожность у продажи каких-нибудь дрянных билетов на
железную дорогу, и эта ничтожность тотчас же сочтет себя в праве смотреть
на вас Юпитером, когда вы пойдете взять билет, pour vous montrer son
pouvoir. "Дай-ка, дескать, я покажу над тобой мою власть"... И это в них до
административного восторга доходит... En un mot, я вот прочел, что какой-то
дьячок, в одной из наших заграничных церквей, - mais c'est tr[EGRAVE]s
curieux, - выгнал, то-есть выгнал буквально из церкви одно замечательное
английское семейство, les dames charmantes, пред самым началом
великопостного богослужения, - vous savez ces chants et le livre de Job...
единственно под тем предлогом, что "шататься иностранцам по русским церквам
есть непорядок, и чтобы приходили в показанное время..." и довел до
обморока... Этот дьячок был в припадке административного восторга et il a
montr[EACUTE] son pouvoir...

- Сократите, если можете, Степан Трофимович.

- Господин фон-Лембке поехал теперь по губернии. En un mot, этот Андрей
Антонович, хотя и русский немец православного исповедания, и даже, -
уступлю ему это, - замечательно красивый мужчина, из сорокалетних...

- С чего вы взяли, что красивый мужчина? У него бараньи глаза.

- В высшей степени. Но уж я уступаю, так и быть, мнению наших дам...

- Перейдемте, Степан Трофимович, прошу вас! Кстати, вы носите красные
галстуки, давно ли?

- Это я... я только сегодня...

- А делаете ли вы ваш моцион? Ходите ли ежедневно по шести верст
прогуливаться, как вам предписано доктором?

- Не... не всегда.

- Так я и знала! Я в Швейцарии еще это предчувствовала! - раздражительно
вскричала она, - теперь вы будете не по шести, а по десяти верст ходить! Вы
ужасно опустились, ужасно, уж-жасно! Вы не то что постарели, вы
одряхлели... вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш
красный галстук... quelle id[EACUTE]e rouge! Продолжайте о фон-Лембке, если
в самом деле есть что сказать, и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.

- En un mot, я только ведь хотел сказать, что это один из тех начинающих в
сорок лет администраторов, которые до сорока лет прозябают в ничтожестве и
потом вдруг выходят в люди, посредством внезапно приобретенной супруги, или
каким-нибудь другим, не менее отчаянным средством... То-есть он теперь
уехал... то-есть я хочу сказать, что про меня тотчас же нашептали в оба
уха, что я развратитель молодежи и рассадник губернского атеизма... Он
тотчас же начал справляться.

- Да правда ли?

- Я даже меры принял. Когда про вас "до-ло-жили", что вы "управляли
губернией", vous savez, - он позволил себе выразиться, что "подобного более
не будет".

- Так и сказал?

- Что "подобного более не будет", и avec cette morgue... Супругу, Юлию
Михайловну, мы узрим здесь в конце августа, прямо из Петербурга.

- Из-за границы. Мы там встретились.

- Vraiment?

- В Париже и в Швейцарии. Она Дроздовым родня.

- Родня? Какое замечательное совпадение! Говорят, честолюбива и... с
большими будто бы связями?

- Вздор, связишки! До сорока пяти лет просидела в девках без копейки, а
теперь выскочила за своего фон-Лембке, и, конечно, вся ее цель теперь его в
люди вытащить. Оба интриганы.

- И, говорят, двумя годами старше его?

- Пятью. Мать ее в Москве хвост обшлепала у меня на пороге; на балы ко мне,
при Всеволоде Николаевиче, как из милости напрашивалась. А эта бывало всю
ночь одна в углу сидит без танцев, со своею бирюзовою мухой на лбу, так что
я уж в третьем часу, только из жалости, ей первого кавалера посылаю. Ей
тогда двадцать пять лет уже было, а ее вс¬ как девченку в коротеньком
платьице вывозили. Их пускать к себе стало неприлично.

- Эту муху я точно вижу.

- Я вам говорю, я приехала и прямо на интригу наткнулась. Вы ведь читали
сейчас письмо Дроздовой, что могло быть яснее? Что же застаю? Сама же эта
дура Дроздова, - она всегда только дурой была, - вдруг смотрит
вопросительно! зачем, дескать, я приехала? Можете представить, как я была
удивлена! Гляжу, а тут финтит эта Лембке и при ней этот кузен, старика
Дроздова племянник - вс¬ ясно! Разумеется, я мигом вс¬ переделала, и
Прасковья опять на моей стороне, но интрига, интрига!

- Которую вы однако же победили. О, вы Бисмарк!

- Не будучи Бисмарком, я способна однако же рассмотреть фальшь и глупость
где встречу. Лембке, это - фальшь, а Прасковья - глупость. Редко я
встречала более раскисшую женщину, и вдобавок ноги распухли, и вдобавок
добра. Что может быть глупее глупого добряка?

- Злой дурак, ma bonne amie, злой дурак еще глупее, - благородно
оппонировал Степан Трофимович.

- Вы может быть и правы, вы ведь Лизу помните?

- Charmante enfant!

- Но теперь уже не enfant, а женщина и женщина с характером. Благородная и
пылкая, и люблю в ней, что матери не спускает, доверчивой дуре. Тут из-за
этого кузена чуть не вышла история.

- Ба, да ведь и в самом деле он Лизавете Николаевне совсем не родня... Виды
что ли имеет?

- Видите, это молодой офицер, очень неразговорчивый, даже скромный. Я
всегда желаю быть справедливою. Мне кажется, он сам против всей этой
интриги и ничего не желает, а финтила только Лембке. Очень уважал Nicolas.
Вы понимаете, вс¬ дело зависит от Лизы, но я ее в превосходных отношениях к
Nicolas оставила, я он сам обещался мне непременно приехать к нам в ноябре.
Стало быть интригует тут одна Лембке, а Прасковья только слепая женщина.
Вдруг говорит мне, что все мои подозрения - фантазия; я в глаза ей отвечаю,
что она дура. Я на страшном суде готова подтвердить! И если бы не просьбы
Nicolas, чтоб я оставила до времени, то я бы не уехала оттуда, не обнаружив
эту фальшивую женщину. Она у графа К. чрез Nicolas заискивала, она сына с
матерью хотела разделить. Но Лиза на нашей стороне, а с Прасковьей я
сговорилась. Вы знаете, ей Кармазинов родственник?

- Как? Родственник мадам фон-Лембке?

- Ну да, ей. Дальний.