глаголом, безграмотно начав его с буквы "и". Надпись сделана
была химическим карандашом и слегка расплылась от дождя. Тут
же, на мокром столе, прилипли сучки, листики, меловые червячки
птичьих испражнений.
встречами, то спокойно, молча они принялись стирать пучками
травы сырой, лиловый росчерк. И когда весь стол смешно
полиловел, и пальцы у Машеньки стали такими, как будто она
только что собирала чернику, Ганин, отвернувшись и прищуренными
глазами глядя внимательно на что-то желто-зеленое, текучее,
жаркое, что было в обыкновенное время липовой листвой, объявил
Машеньке, что давно любит ее.
Машеньки распухали губы, и на шее, такой всегда горячей под
узлом косы, появлялись нежные подтеки. Она была удивительно
веселая, скорее смешливая, чем насмешливая. Любила песенки,
прибаутки всякие, словечки да стихи. Песенка у нее погостит
два-три дня и потом забудется, прилетит новая. Так, во время
самых первых свиданий она все повторяла, картаво и
проникновенно: "Скрутили Ванечке руки и ноги, долго томили Ваню
в остроге",-- и смеялась воркотливым, грудным смехом: "Вот
здорово-то!" Во рвах о ту пору зрела последняя,
водянисто-сладкая малина; она необыкновенно любила ее, да и
вообще постоянно что-нибудь сосала,-- стебелек, листик,
леденец. Ландриновские леденцы она носила просто в кармане,
слипшимися кусками, к которым прилипали шерстинки, сор. И духи
у нее были недорогие, сладкие, назывались "Тагор". Этот запах,
смешанный со свежестью осеннего парка, Ганин теперь старался
опять уловить, но, как известно, память воскрешает все, кроме
запахов, и зато ничто так полно не воскрешает прошлого, как
запах, когда-то связанный с ним. И Ганин на мгновенье отстал от
своего воспоминанья, подумал о том, как мог прожить столько лет
без мысли о Машеньке,-- и сразу опять нагнал ее: она бежала по
шуршащей темной тропинке, черный бант мелькал, как огромная
траурница,-- и Машенька вдруг остановилась, схватилась за его
плечо и, подняв ногу, принялась тереть запачкавшийся башмачок о
чулок другой ноги,-- повыше, под складками синей юбки.
воспоминанье его расплылось и перешло в сновиденье. Это
сновиденье было необычайное, редчайшее, и он бы знал о чем око,
если бы на рассвете его не разбудил странный, словно громовой,
раскат. Он привстал, прислушался. Гром оказался непонятным
кряхтеньем и шорохом за дверью: кто-то тяжело скребся в нее;
ручка, едва блестевшая в тумане рассветного воздуха, вдруг
опустилась и вскочила опять, но дверь осталась закрытой, хотя и
не была заперта на ключ. Ганин, двигаясь беззвучно и с
удовольствием предвкушая приключенье, сполз с постели и, на
всякий случай сжав в кулак левую руку, правой сильно рванул
дверь.
ничком пал человек. От неожиданности Ганин едва не ударил его,
но тотчас же почувствовал, что человек валится на него только
потому, что не в силах стоять. Он отодвинул его к стене и
нащупал свет,
разинутым ртом, стоял старик Подтягин, босой, в длинной ночной
рубашке, распахнутой на седой груди. Глаза его, без пенсне,
обнаженные, слепые, не мигали, лицо было цвета сухой глины,
большой живот горой ходил под натянутым полотном рубашки.
припадок. Он поддержал его, и Подтягин, тяжко передвигая сизые
ноги, добрался до кресла, рухнул в него, откинул серое, вдруг
вспотевшее лицо.
складки к голой груди старика. Ему казалось, что в этом
большом, напряженном теле могут сейчас с резким хрустом лопнуть
все кости.
Это был не просто вздох, а чудеснейшее наслажденье, от которого
сразу оживились его черты. Ганин, поощрительно улыбаясь, все
прижимал к его телу мокрое полотенце, потирал ему грудь, бока.
-- Лу... лучше,-- выдохнул старик.
пройдет.
босых ног. Ганин прикрыл его одеялом, дал ему выпить воды,
отворил пошире окно.
мог к вам войти... так ослаб. Один... -не хотел умирать.
доктора.
Миновало,-- сказал он.-- На время миновало. У меня все капли
вышли. Потому было так худо.
утром...
губы:
денег выслать мне на дорогу. Эх-ма...
совсем недавно, .но где?" И вдруг вспомнил-- цветную глубину
беседки, белый откидной столик, дырку на носке).
Подтягин.-- Больно глазам.
поездов, и эта большая седая тень в кресле, и блеск пролитой
воды на полу. И все это было гораздо таинственнее и смутнее той
бессмертной действительности, которой жил Ганин.
Горноцветов должен был рано поехать за город, чтобы повидать
балерину, набиравшую труппу, и потому все в доме еще спали,
когда Колин, в необыкновенно грязном японском халатике и в
потрепанных ботинках на босу ногу, поплелся в кухню за
кипятком. Его круглое, неумное, очень русское лицо, со
вздернутым носом и синими томными глазами (сам он думал, что
похож на верленовского "полу-пьерро, полу-гаврош", было помято
и лоснилось, белокурые волосы, еще не причесанные на косой ряд,
падали поперек лба, свободные шнурки ботинок со звуком мелкого
дождя похлестывали об пол. Он по-женски надувал губы, возясь с
чайником, а потом стал что-то мурлыкать, тихо и сосредоточенно.
Гроноцветов кончал одеваться, завязывал бантиком пятнистый
галстук перед зеркалом, сердясь на прыщ, только что срезанный
при бритье и теперь сочащийся желтой кровью сквозь плотный слой
пудры. Лицо у него было темное, очень правильное, длинные
загнутые ресницы придавали его карим глазам ясное, невинное
выраженье, черные короткие волосы слегка курчавились, он
по-кучерски брил сзади шею и отпускал бачки, которые двумя
темными полосками загибались вдоль ушей. Был он, как и его
приятель, невысокого роста, очень тощий, с прекрасно развитыми
мускулами ног, но узенький в груди и в плечах.
кабаре где-то на Балканах и месяца два тому назад приехали в
Берлин в поисках театральной фортуны. Особый оттенок,
таинственная жеманность несколько отделяла их от остальных
пансионеров, но, говоря по совести, нельзя было порицать
голубиное счастье этой безобидной четы.
комнате, открыл прибор для отделки ногтей и, вполголоса
напевая, стал подрезывать себе заусенцы. Чрезмерной
чистоплотностью он не отличался, зато ногти держал в отменном
порядке.
плавал пучок волос, выдернутых из гребешка. По стенам поднимали
ножку балетные снимки; на столе лежал большой раскрытый веер и
рядом с ним -- грязный крахмальный воротничок.
ногтей, тщательно вымыл руки, натер лицо и шею туалетной водой,
душистой до тошноты, скинув халат, прошелся нагишом на пуантах,
подпрыгнул с быстрой ножною трелью, проворно оделся, напудрил
нос, подвел глаза и, застегнув на все пуговицы серое, в талию,
пальто, пошел прогуляться, ровным движеньем поднимая и опуская
конец щегольской тросточки.
Ганина, который только что покупал в аптеке лекарство для
Трубников Александр
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Шилова Юлия