радуясь на ловкий ответ своего противника.
покурить. И когда Лорис-Меликов сказал, что им ведь запрещено курить, он
подмигнул одним глазом, мотнув головой на спальню Хаджи-Мурата, и сказал,
что можно, пока не видят, И тотчас же стал курить, не затягиваясь и неловко
складывая свои красные губы, когда выпускал дым.
подмигнул и на него и, покуривая, стал расспрашивать Лорис-Меликова, где
лучше купить шелковый бешмет и папаху белую.
свою красивую улыбающуюся голову к Лорису.
гуляя по Тифлису, набрел на кучку людей, русских денщиков и армян, игравших
в орлянку. Кон был большой: три золотых и серебра много. Хан-Магома тотчас
же понял, в чем игра, и, позванивая медными, которые были у него в кармане,
вошел в круг и сказал, что держит на все.
Хан-Магома.
весельчак, кутила, не знавший, куда деть избыток жизни, всегда веселый,
легкомысленный, играющий своею и чужими жизнями, из-за этой игры жизнью
вышедший теперь к русским и точно так же завтра из-за этой игры могущий
перейти опять назад к Шамилю. Элдар был тоже вполне понятен: это был
человек, вполне преданный своему мюршиду, спокойный, сильный и твердый.
Непонятен был для Лорис-Меликова только рыжий Гамзало. Лорис-Меликов видел,
что человек этот не только был предан Шамилю, но испытывал непреодолимое
отвращение, презрение, гадливость и ненависть ко всем русским; и потому
Ло-рис-Меликов не мог понять, зачем он вышел к русским. Лорис-Меликову
приходила мысль, разделяемая и некоторыми начальствующими лицами, что выход
ХаджиМурата и его рассказы о вражде с Шамилем был обман, что он вышел
только, чтобы высмотреть слабые места русских и, убежав опять в горы,
направить силы туда, где русские были слабы. И Гамзало всем своим существом
подтверждал это предположение. "Те и сам Хаджи-Мурат, - думал Лорис-Меликов,
- умеют скрывать свои намерения, но этот выдает себя своей нескрываемой
ненавистью".
здесь. Но он, не оставляя своего занятия, косясь своим одним глазом на
Лорис-Мели-кова, хрипло и отрывисто прорычал:
Хаджи-Мурата, аварец Ханефи, с волосатым лицом и шеей и мохнатой, точно
мехом обросшей, выпуклой грудью. Это был нерассуждающий, здоровенный
работник, всегда поглощенный своим делом, без рассуждения, как и Элдар,
повинующийся своему хозяину.
и расспросил, откуда он и давно ли у Хаджи-Мурата.
аула с ним. Мой отец убил его дядю, и они хотели убить меня, - сказал он,
спокойно из-под сросшихся бровей глядя в лицо Лорис-Меликова. - Тогда я
попросил принять меня братом.
пустили меня к Патимат, к его матери. Патимат дала мне грудь, и я стал его
братом.
призыв хозяина и, отерев руки, широко шагая, поспешно пошел в гостиную.
Хан-Магоме, Лорис-Меликов пошел в гостиную.
встретил его.
нукерам, поговорил с ними. Один - веселый малый, - прибавил Лорис-Меликов.
сел в ханском дворце, - начал Хаджи-Мурат. - Оставалась мать-ханша. Гамзат
призвал ее к себе. Она стала выговаривать ему. Он мигнул своему мюриду
Асельдеру, и тот сзади ударил, убил ее.
было всю породу покончить. Так и сделали. Шамиль меньшого убил, сбросил с
кручи. Вся Авария покорилась Гамзату, только мы с братом не хотели
покориться. Нам надо было кровь его за ханов. Мы делали вид, что покорились,
а думали только, как взять с него кровь. Мы посоветовались с дедом и решили
выждать время, когда он выедет из дворца, и из засады убить его. Кто-то
подслушал нас, сказал Гамзату, и он призвал к себе деда и сказал: "Смотри,
если правда, что твои внуки задумывают худое против меня, висеть тебе с ними
на одной перекладине. Я делаю дело божье, и мне помешать нельзя. Иди и
помни, что я сказал". Дед пришел домой и сказал нам. Тогда мы решили не
ждать, сделать дело в первый день праздника в мечети. Товарищи отказались, -
остались мы с братом. Мы взяли по два пистолета, надели бурки и пошли в
мечеть. Гамзат вошел с тридцатью мюридами. Все они держали шашки наголо.
Рядом с Гамзатом шел Асельдер, его любимый мюрид, - тот самый, который
отрубил голову ханше. Увидав нас, он крикнул, чтобы мы сняли бурки, и
подошел ко мне. Кинжал у меня был в руке, и я убил его и бросился к Гамзату.
Но брат Осман уже выстрелил в него. Гамзат еще был жив и с кинжалом бросился
на брата, но я добил его в голову. Мюридов было тридцать человек, нас -
двое. Они убили брата Османа, а я отбился, выскочил в окно и ушел. Когда
узнали, что Гамзат убит, весь народ поднялся, и мюриды бежали, а тех, какие
не бежали, всех перебили.
стал на место Гамзата. Он прислал ко мне послов сказать, чтобы я шел с ним
против русских; если же я откажусь, то он грозил, что разорит Хунзах и убьет
меня. Я сказал, что не пойду к нему и не пущу его к себе.
не пошел к нему. Розен-генерал прислал мне чин офицера и велел быть
начальником Аварии. Все бы было хорошо, но Розен назначил над Аварией
сначала хана казикумыхского, Магомет-Мирзу, а потом Ахмет-Хана. Этот
возненавидел меня. Он сватал за сына дочь ханши, Салтанет. Ее не отдали ему,
и он думал, что я виноват в этом. Он возненавидел меня и подсылал своих
нукеров убить меня, но я ушел от них. Тогда он наговорил на меня генералу
Клюгенау, сказал, что я не велю аварцам давать дров солдатам. Он сказал ему
еще, что я надел чалму, вот эту, - сказал Хаджи-Мурат, указывая на чалму на
папахе, - и что это значит, что я передался Шамилю. Генерал не поверил и не
велел трогать меня. Но когда генерал уехал в Тифлис, Ахмет-Хан сделал
по-своему: с ротой солдат схватил меня, заковал в цепи и привязал к пушке.
Шесть суток держали меня так. На седьмые сутки отвязали и повели в
Темир-Хан-Шуру. Вели сорок солдат с заряженными ружьями. Руки были связаны,
и велено было убить меня, если я захочу бежать. Я знал это. Когда мы стали
подходить, подле Моксоха тропка была узкая, направо кручь сажен в пятьдесят,
я перешел от солдата направо, на край кручи. Солдат хотел остановить меня,
но я прыгнул под кручь и потащил за собой солдата. Солдат убился насмерть, а
я вот жив остался. Ребры, голову, руки, ногу - все поломал. Пополз было - и
не мог. Закружилась голова, и заснул. Проснулся мокрый, в крови. Пастух
увидал. Позвал народ, снесли меня в аул. Ребры, голова зажили, зажила и
нога, только стала короткая.
Я выздоровел, переехал в Цельмес. Аварцы опять звали меня управлять ими, - с
спокойной, уверенной гордостью сказал Хаджи-Мурат. - И я согласился.
оттуда два пожелтевшие письма и подал их Лорис-Меликову. Письма были от
генерала Клюгенау. Лорис-Меликов прочел. В первом письме было: "Прапорщик
Ильин Андрей
Андреев Николай
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Никитин Юрий
Курылев Олег