Чтение 12–й страницы книги ~Рудин~

Дарья Михайловна усмехнулась.

- Вижу, что явились. Вы говорите это таким тоном... Вам, должно быть,
очень не хотелось ко мне ехать.

- Я никуда не езжу, - возразил флегматически Лежнев.

- Никуда? А к Александре Павловне вы ездите?

- Я с ее братом давно знаком.

- С ее братом! Впрочем, я никого не принуждаю... Но, извините меня,
Михайло Михайлыч, я старше вас годами и могу вас пожурить: что вам за
охота жить этаким бирюком? Или собственно мой дом вам не нравится? я вам
не нравлюсь?

- Я вас не знаю, Дарья Михайловна, и потому вы мне не нравиться не
можете. Дом у вас прекрасный; но, признаюсь вам откровенно, я не люблю
стеснять себя. У меня и фрака порядочного нет, перчаток нет; да я и не
принадлежу к вашему кругу.

- По рождению, по воспитанию вы принадлежите к нему, Михайло Михай-
лыч! vous etes de notres.20 ----

20 вы нашего круга (франц.).

- Рождение и воспитание в сторону, Дарья Михайловна! Дело не в том...

- Человек должен жить с людьми, Михайло Михайлыч! Что за охота си-
деть, как Диоген в бочке?

- Во-первых, ему там было очень хорошо; а во-вторых, почему вы знае-
те, что я не с людьми живу?

Дарья Михайловна закусила губы.

- Это другое дело! Мне остается только сожалеть о том, что я не удос-
тоилась попасть в число людей, с которыми вы знаетесь.

- Мосье Лежнев, - вмешался Рудин, - кажется, преувеличивает весьма
похвальное чувство - любовь к свободе.

Лежнев ничего не ответил и только взглянул на Рудина. Наступило не-
большое молчание.

- Итак-с, - начал Лежнев, поднимаясь, - я могу считать наше дело по-
конченным и сказать вашему управляющему, чтобы он прислал ко мне бумаги.

- Можете... хотя, признаться, вы так нелюбезны... мне бы следовало
отказать вам.

- Да ведь это размежевание гораздо выгоднее для вас, чем для меня.

Дарья Михайловна пожала плечами.

- Вы не хотите даже позавтракать у меня? - спросила она.

- Покорно вас благодарю: я никогда не завтракаю, да и тороплюсь до-
мой.

Дарья Михайловна встала.

- Я вас не удерживаю, - промолвила она, подходя к окну, - не смею вас
удерживать.

Лежнев начал раскланиваться.

- Прощайте, мосье Лежнев! Извините, что обеспокоила вас.

- Ничего, помилуйте, - возразил Лежнев и вышел.

- Каков? - спросила Дарья Михайловна у Рудина. - Я слыхала про него,
что он чудак; но ведь уж это из рук вон!

- Он страдает той же болезнью, как и Пигасов, - проговорил Рудин, -
желаньем быть оригинальным. Тот прикидывается Мефистофелем, этот - цини-
ком. Во всем этом много эгоизма, много самолюбия и мало истины, мало
любви. Ведь это тоже своего рода расчет: надел на себя человек маску
равнодушия и лени, авось, мол, кто-нибудь подумает: вот человек, сколько
талантов в себе погубил! А поглядеть попристальнее - и талантов-то в нем
никаких нет.

- Et de deux!21 - промолвила Дарья Михайловна. - Вы ужасный человек
на определения. От вас не скроешься. ----

21 Вот и второй! (франц.).

- Вы думаете? - промолвил Рудин... - Впрочем, - продолжал он, -
по-настоящему, мне бы не следовало говорить о Лежневе; я его любил, лю-
бил, как друга... но потом, вследствие различных недоразумений ...

- Вы рассорились?

- Нет. Но мы расстались, и расстались, кажется, навсегда.

- То-то я заметила, вы во все время его посещения были как будто не
по себе... Однако я весьма вам благодарна за сегодняшнее утро. Я чрезвы-
чайно приятно провела время. Но надо же и честь знать. Отпускаю вас до
завтрака, а сама иду заниматься делами. Мой секретарь, вы его видели -
Constantin, c'est lui qui est mon secretaire,22 - должно быть, уже ждет
меня. Рекомендую его вам: он прекрасный, преуслужливый молодой человек и
в совершенном восторге от вас. До свидания, cher Дмитрий Николаич! Как я
благодарна барону за то, что он познакомил меня с вами! ----

22 Константин - это и есть мой секретарь (франц.).

И Дарья Михайловна протянула Рудину руку. Он сперва пожал ее, потом
поднес к губам и вышел в залу, а из залы на террасу. На террасе он
встретил Наталью.

Дочь Дарьи Михайловны, Наталья Алексеевна, с первого взгляда могла не
понравиться. Она еще не успела развиться, была худа, смугла, держалась
немного сутуловато. Но черты ее лица были красивы и правильны, хотя
слишком велики для семнадцатилетней девушки. Особенно хорош был ее чис-
тый и ровный лоб над тонкими, как бы надломленными посередине бровями.
Она говорила мало, слушала и глядела внимательно, почти пристально, -
точно она себе во всем хотела дать отчет. Она часто оставалась неподвиж-
ной, опускала руки и задумывалась; на лице ее выражалась тогда внутрен-
няя работа мыслей... Едва заметная улыбка появится вдруг на губах и
скроется; большие темные глаза тихо подымутся... "Qu'avez-vous?"23 -
спросит ее m-lle Boncourt и начнет бранить ее, говоря, что молодой деви-
це неприлично задумываться и принимать рассеянный вид. Но Наталья не бы-
ла рассеянна: напротив, она училась прилежно, читала и работала охотно.
Она чувствовала глубоко и сильно, но тайно; она и в детстве редко плака-
ла, а теперь даже вздыхала редко и только бледнела слегка, когда что-ни-
будь ее огорчало. Мать ее считала добронравной, благоразумной девушкой,
называла ее в шутку: mon honnete homme de fille24, но не была слишком
высокого мнения об ее умственных способностях. "Наташа у меня, к
счастью, холодна, - говаривала она, - не в меня... тем лучше. Она будет
счастлива". Дарья Михайловна ошибалась. Впрочем, редкая мать понимает
дочь свою. ----

23 "Что с вами?" (франц.)

24 моя дочь - честный малый (франц.).

Наталья любила Дарью Михайловну и не вполне ей доверяла.

- Тебе нечего от меня скрывать, - сказала ей однажды Дарья Михайлов-
на, - а то бы ты скрытничала: ты-таки себе на уме...

Наталья поглядела матери в лицо и подумала: "Для чего же не быть себе
на уме?"

Когда Рудин встретил ее на террасе, она вместе с m-lle Boncourt шла в
комнату, чтобы надеть шляпку и отправиться в сад. Утренние ее занятия
уже кончились. Наталью перестали держать, как девочку, m-lle Boncourt
давно уже не давала ей уроков из мифологии и географии, но Наталья долж-
на была каждое утро читать исторические книги, путешествия и другие на-
зидательные сочинения - при ней. Выбирала их Дарья Михайловна, будто бы
придерживаясь особой, своей системы. На самом деле она просто передавала
Наталье все, что ей присылал француз-книгопродавец из Петербурга, исклю-