исступленно завоет Азия; дикие племена зажгут священные костры и поклонятся
неизвестному. Пойдет гром и гул; станут правилом бессонные ночи, а
сумасшедшие в заточении своем начнут бить решетки; взрослые превратятся в
детей, а дети будут играть в вас.
раздавить вас, то после двух-трех месяцев всеобщего исступления вы станете
под защиту общества. Возникнут надежды безмерные. Им отдадут дань все люди
странного уклона души, - во всех сферах и примерах дел человеческих. А вас
некоторое время снова не будет видно, пока не разлетится весть, где вы
находитесь.
повести образ жизни, действующий на воображение - центральную силу души. Я
найду и дам деньги. Комендант знает о вашем богатстве, но оно может
оказаться ничтожным. Поэтому гигантский дворец на берегу моря ответит всем
ожиданиям. Он должен вмещать толпы, процессии, население целого города, без
тесноты и с роскошью, полной светлых красок, - дворец, высокий как небо, с
певучей глубиной царственных анфилад.
национальностей. "Друд" будет звучать, как "воздух", "дыхание". Странники,
искатели "смысла" жизни, мечтатели всех видов; скрытные натуры,
разочарованные, страдающие сплином или тоской, кандидаты в самоубийцы;
неуравновешенные и полубезумные; нежные - с детской религией цветов и
птичек, добросовестные ученые; потерпевшие от всяческих бедствий;
предприниматели и авантюристы; изобретатели и прожектеры; попрошайки и
нищие, - и женщины, легионы женщин, с пораженным зрением и с взрывом
восторгов, которых в жизни обычной им негде выразить. И то будет ваша
великая армия.
слепым к вам доверием: самые разнообразные, противоречащие друг другу цели
постараются сделать вас точкой опоры. Газеты в погоне за прибылью будут
печатать все, - и то, что сообщите им вы, и то, что сочинят другие,
превосходя, быть может, нелепостью измышлений весь опыт прежних веков. Вы же
напишете книгу, которая будет отпечатана в количестве экземпляров,
довольном, чтобы каждая семья человечества читала ее. В той книге вы
напишете о себе, всему придав тот смысл, что тайна и условия счастья
находятся в воле и руках ваших, - чему поверят все, так как под счастьем
разумеют несбыточное. После этого к вам явится еще больше людей, и вы будете
говорить с ними, появляясь внезапно. Самые простые слова ваши произведут не
меньшее впечатление, как если бы заговорил каменный сфинкс. И из ничего, из
пустой фразы, лишенной непрямого значения, вспыхнут легендарные обещания,
катящиеся лавиной, опрокидывая старое настроение.
выражаться словами: "Чудо и счастье". Так как до сих пор задача счастья не
решена доступными средствами, ее захотят решить средствами недоступными, и
решение возложат на вас. Меж тем в клубах вашего имени, в журналах, газетах
и книгах, отмечающих ваш каждый шаг, каждое ваше слово и впечатление, в
частных разговорах, соображениях, спорах, вражде и приветственных криках
заблудится та беспредметная вера, которую так давно и бездарно ловят
посредством систем, заслуживающих лишь грустной улыбки.
ровное сознание разумного чуда - в лице вашем - сделает всякую власть столь
шаткой, что при первом же ясно выраженном условии: "я - или они"", земля
скажет: "ты". Ничто не остановит ее. Она будет думать, что овладевает
блестящими крыльями.
силе одушевлявших ее гигантских расчетов - выражение не покидало ее лица, но
тише, медленнее прозвучали последние слова Руны. Тогда поняла она, что Друд
внутренне отвернулся и что ее слова отброшены ей назад, с равной им силой.
Ее нервы ломались Еще не успела она почувствовать всю силу удара, как
раздалось резкое и холодное: - Нет. Он продолжал: - Мне следовало остановить
вас. Слушайте. Без сомнения, путем некоторых крупных ходов я мог бы
поработить всех, но цель эта для меня отвратительна. Она помешает жить. У
меня нет честолюбия. Вы спросите - что мне заменяет его? Улыбка. Но страстно
я привязан к цветам, морю, путешествиям, животным и птицам; красивым тканям,
мрамору, музыке и причудам. Я двигаюсь с быстротой ветра, но люблю также
бродить по живописным тропинкам. Охотно я рассматриваю книгу с картинками и
доволен, когда, опустясь ночью на пароход, сижу в кают-компании, вызывая
недоумение: "Откуда этот, такой?" Но я люблю все Мне ли тасовать ту старую,
истрепанную колоду, что именуется человечеством? Не нравится мне эта игра Но
укажите узор моего мира, и я изъясню вам весь его сложный шифр. Смотрите:
там тень; ее отбрасывают угол стола, кресло и перехват портьеры, абрис
условного существа человеческих очертаний, но с складкой нездешнего
выражения. Уже завтра, когда тень будет забыта, одна мысль, равная ей и ею
рожденная, начнет жить бессмертно, отразив для несосчитанно-малой части
будущего некую свою силу, явленную теперь. Розы, что разделяют нас, начинают
распускать лепестки, - почему? Недалек рассвет, и им это известно. Перед
тем, как проститься, скажу вам, каких я ожидал от вас слов. Вот эти
неродившиеся дети, вот их трупики; схороните их: "Возьми меня на руки и
покажи мне все - сверху. С тобой мне будет не страшно и хорошо".
а звезды, дрожа, готовятся скатиться за горизонт.
печаль. Я мог бы любить вас.
побледнел и быстро повернулся к ней, увидев иное, - холодное, высокомерно
поднятое лицо. Ничто не напоминало в ней только что горевшего возбуждения.
Казалось, силой чудовищного самообладания мгновенно истребила она самую
память о тех минутах, когда жила целью, бывшей, в страсти ее порыва, уже у
ее гордой ноги, занесенной встать на вершину вершин. И Друд понял, что они
расстались навек; во взгляде девушки, смерившем его мгновением холодного
любопытства, было нечто ошеломляющее. Так смотрят на паяца.
встать. Тогда что-то тронулось в ее чертах мучительным и горьким теплом, но
скрылось, как искра. - Смотри же, - сказал Друд, схватывая ее талию. Ее
сердце упало, стены двинулись, все повернулось прочь, и, быстро скользнув
мимо, отрезал залу массивный очерк окна. - Смотри! - повторил Друд, крепко
прижимая оцепеневшую девушку. - От этого ты уходишь!
вершин сада, которые вдруг понеслись вниз. Светало; гнев, холод и удивление
заставили ее упереться руками в грудь Друда. Она едва не вырвалась, с
странным удовольствием ожидая близкой и быстрой смерти, но Друд удержал ее.
чашечку цветка, но вместо того хочешь быть только упрямой гусеницей!
услышит уже очень немногое.
Друда, коснулась земли, где, прислонясь к дереву, пересилила дрожь в ногах;
затем, не оглядываясь, стала всходить по ступеням террасы. Друд был внизу,
смотря вслед.
лицо; пусть утро простит тебя.
рисунок похолодевших аллей. Руна еще стояла там же, где остановилась,
сказав: "Все". Но это "все" было вокруг нее, неотъемлемое, присущее
человеку, чего не понимала она.
тишину роскошных зал густым блеском первого утреннего огня. Тогда, плача с
неподвижным лицом, - медленно бегущие к углам рта крупные слезы казались
росой, блещущей на гордом цветке, - девушка написала министру несколько
строк, полных холодного, несколько виноватого равнодушия. И там значилось, в
последней строке: "Я видела и узнала его. Нет ничего страшного. Не бойтесь;
это - мечтатель".
когда опять встретились - меж ними была целая жизнь.
Звезда", проснувшись среди ночи, подошел к окну, дыша сырым ветром,
полыхавшим из тьмы. Внизу, среди тусклого отсвета, рассеянного вокруг башни
маяка ее огненной головой, вспыхивая зеленой пеной, текли к черной стене
хлещущие свитки валов; вздымаясь у огромного ствола башни, они рушили к ее
основанию ливни и водопады с силой пальбы. Во тьме красный или желтый огонь,
застилая звезду, указывал движение парохода. Выли, стонали сирены, сообщая
моменту оттенок безумия. По левой стороне тьмы светилась пыль огней далекого
города.
созерцание, душа вновь сосредоточится на ране своей. Друд отошел от окна.
Его душа гнулась и ныла, как спина носильщика под еле-посильным грузом; он
страдал, поэтому стал ходить, чтобы не прислушиваться к себе.
сурепным маслом, сошел в нижнее помещение.
своего товарища детских игр.
рядом с собой. - Ну, потолкуем как раньше.
и слушал, удивлялся, хохотал, проводил ночи без сна, во тьме, расписанной
после рассказов ваших ярчайшими красками. Пора ужинать. - Он взял из утла
дров и присел к камину, раздувая огонь.
Контровский Владимир
Посняков Андрей
Куликов Роман
Сапковский Анджей
Орлов Алекс
Березин Федор