ния которых завистник не мог угадать по движению губ, вынул из внутрен-
него кармана и передал ему тщательно запечатанный белый пакет. По тому,
с каким видом Корнелиус взял этот пакет и положил в один из своих шка-
фов, Бокстель заподозрил, что это были очень важные бумаги.
вицы, только что прибывшие из Бенгалии или с Цейлона; но тут же сообра-
зил, что Корнель не разводил тюльпаны и занимался только людьми, расте-
нием, на вид менее приятным и от которого гораздо труднее добиться цве-
тения.
бумаги эти политического характера.
ус не только чуждался этой науки, но даже хвастал этим, считая ее более
темной, чем химия и даже алхимия?
своих соотечественников, конечно, передал своему крестнику ван Берле на
хранение пакет с какими-то бумагами. И это было тем более хитро со сто-
роны Корнеля, что, конечно, не у Корнелиуса, чуждого всяких политических
интриг, станут искать эти бумаги.
своего соседа, - Корнелиус не выдержал бы и тотчас стал бы рассматривать
их, как знаток, чтобы по достоинству оценить сделанный ему подарок.
тин и так же почтительно положил его в ящик, засунув в самую глубь, с
одной стороны, вероятно, для того, чтобы его не было видно, а с другой -
чтобы он не занимал слишком много места, предназначенного для луковиц.
крестнику и направился к двери.
ше осветить ему путь.
на лестнице, затем в вестибюле и, наконец, на улице, еще переполненной
людьми, желавшими взглянуть, как инспектор плотин снова сядет в карету.
своему крестнику и заботливо спрятанный последним, содержал в себе пере-
писку Яна с господином де Лувуа.
крестнику таким образом, что не вызвал в нем ни малейших подозрений о
политической важности бумаг.
него лично, или по его личной записке, - никому, кто бы этого ни потре-
бовал.
ученый и вовсе перестал думать о пакете. Но о нем, наоборот, весьма за-
думался Бокстель; он, подобно опытному лоцману, видел в этом пакете от-
даленную незаметную тучку, которая, приближаясь, растет и таит в себе
бурю.
рая тянется от Дордрехта до Гааги. Тот, кто хочет, пусть следует за ними
в будущее, которое раскрывается в следующих главах; что касается нас, то
мы сдержали данное нами слово, доказав, что никогда ни Корнель ни Ян де
Витт не имели во всей Голландии таких яростных врагов, какого имел ван
Берле в лице своего соседа мингера Исаака Бокстеля.
ем пути к цели, намеченной обществом цветоводов города Гаарлема: из тем-
нокоричневого тюльпана он вывел тюльпан цвета жженого кофе.
тельные события, о которых мы уже рассказывали, мы застаем его около ча-
су пополудни у одной из грядок. Он снимал с нее еще бесплодные луковицы
от посаженных тюльпанов цвета жженого кофе; их цветение ожидалось весной
1673 года, и оно должно было дать тот знаменитый черный тюльпан, которо-
го добивалось общество цветоводов города Гаарлема.
шильне. Упершись ногами в перекладину стола, а локтями - на скатерть, он
с наслаждением рассматривал три маленьких луковички, которые получил от
только что снятой луковицы: луковички безупречные, неповрежденные, со-
вершенные, - неоценимые зародыши одного из чудеснейших произведений нау-
ки и природы, которое в случае удачи опыта должно было навсегда просла-
вить имя Корнелиуса ван Берле.
деляя луковички. - Я получу обещанную премию в сто тысяч флоринов. Я
раздам их бедным города Дордрехта, и, таким образом, ненависть, которую
вызывает каждый богатый во время гражданской войны, утратит свою остро-
ту, и я, не опасаясь ни республиканцев, ни оранжистов, смогу по-прежнему
содержать свои гряды в отличном состоянии. Тогда мне не придется больше
опасаться, что во время бунта лавочники из Дордрехта и моряки из порта
придут вырывать мои луковицы, чтобы накормить ими свои семьи, как они
мне иногда грозят втихомолку, когда до них доходит слух, что я купил лу-
ковицу за двести или триста флоринов. Это решено, я раздам бедным сто
тысяч флоринов, премию города Гаарлема. Хотя...
сяч флоринов на расширение моего цветника или даже на путешествие на
восток - на родину прекраснейших цветов.
ны и прокламации - вот кто господствует в данный момент.
лях гораздо больше места, чем мушкеты, барабаны, знамена и прокламации,
он заметил:
расной формы, какой у них грустный вид, сулящий моему тюльпану цвет чер-
ного дерева! Жилки на их кожице так тонки, что они даже незаметны невоо-
руженному глазу. О, уж наверняка ни одно пятно не испортит траурного
одеяния цветка, который своим рождением будет обязан мне.
nigra Barlaensis"... Да, Barlaensis. Прекрасное название. Все европейс-
кие тюльпановоды, то есть, можно сказать, вся просвещенная Европа
вздрогнут, когда ветер разнесет на все четыре стороны это известие.
Витта", "Корнеля" и т.д.
моем "Tulipa nigra Barlaensis" будут говорить и тогда, когда, быть мо-
жет, мой крестный, этот великий политик, будет известен только благодаря
моему тюльпану, который я назвал его именем.
времени волнения в Голландии прекратятся, я раздам бедным только пятьде-
сят тысяч флоринов, ведь в конечном счете и это немало для человека, ко-
торый, в сущности, никому ничего не должен. Остальные пятьдесят тысяч
флоринов я употреблю на научные опыты. С этими пятьюдесятью тысячами
флоринов я добьюсь, что тюльпан станет благоухать. О, если бы мне уда-
лось добиться, чтобы тюльпан издавал аромат розы или гвоздики или, даже
еще лучше, совершенно новый аромат! Если бы я мог вернуть этому царю
цветов его естественный аромат, который он утерял при переходе со своего
восточного трона на европейский, тот аромат, которым он должен обладать
в Индии, в Гоа, в Бомбее, в Мадрасе и особенно на том острове, где не-
когда, как уверяют, был земной рай и который именуется Цейлоном. О, ка-
кая слава! Тогда, клянусь! Тогда я предпочту быть Корнелиусом ван Берле,
чем Александром Македонским, Цезарем или Максимилианом.
он подождет.
обычаев дома Корнелиуса ван Берле, что он, при виде вбежавшего в комнату
Кракэ, сделал рукой, прикрывавшей луковички, судорожное движение и сбро-
сил две из них на пол; они покатились; одна - под соседний стол, другая
- в камин.
вичками. - В чем дело, Кракэ?
лежать третья луковичка. - Вы должны, не теряя ни минуты, прочесть эту
бумагу.