тугим воротничком.
общественному кругу, он непринужденно переходил от одной группы к другой, в
чем ему завидовал Дэл Бишоп. Точно проглотив аршин, Бишоп сидел на первом
попавшемся стуле и терпеливо дожидался, чтобы кто-нибудь из гостей простился
и ушел. Он хотел посмотреть, как это делается. Мысленно он уже представлял
себе эту сложную процедуру, он даже знал, сколько шагов нужно сделать до
двери, и был совершенно уверен в том, что необходимо проститься с Фроной. Но
он не знал, должен ли он пожать руку каждому из присутствующих. Он заглянул
сюда на минутку, чтобы повидать Фрону, сказать ей "Как вы поживаете?", и
неожиданно попал в большое общество.
декадентстве французских символистов, наткнулся на Бишопа. Старатель
немедленно узнал его, хотя видел только раз, да и то мельком, у его палатки
в Счастливом Лагере. Дэл немедленно сообщил Корлиссу, что он очень обязан
ему за гостеприимство, оказанное мисс Фроне, в виду того, что он сам был
задержан в пути; что всякая любезность в отношении мисс Фроны является
любезностью и в отношении его и что он, Дэл, никогда в жизни этого не
забудет, пока у него найдется хоть кусок одеяла, чтобы прикрыть им мистера
Корлисса. Он надеется, что Корлисса это не очень стеснило. Мисс Фрона
говорила что постельных принадлежностей было очень мало, но ночь была ведь
не слишком холодная (скорее бурная, чем морозная), поэтому он надеется, что
Корлисс не слишком продрог. Весь этот монолог показался Корлиссу довольно
неуместным, и он отошел от Дэла при первой возможности, предоставив тому
изнывать от тоски.
первому же стулу. Будучи королем Эльдорадо, он считал нужным занимать в
обществе то положение, на которое ему давали право его миллионы. И хотя он
не знал иных удовольствий, кроме болтовни с бесшабашными собутыльниками в
трактире или на пороге хижины, тем не менее он был вполне удовлетворен
своими рыцарскими успехами в светских гостиных. Быстрый на реплики, он
переходил от одного гостя к другому и с апломбом, подчеркнутым его
удивительным костюмом и манерой волочить ноги, обменивался отрывистыми,
бессвязными фразами со всеми, кто попадался ему. Мисс Мортимер, говорившая
по-французски, как парижанка, поставила его в тупик своими символистами. Но
он расквитался с ней хорошей дозой жаргона канадских вояжеров и поверг ее в
величайшее недоумение предложением продать ему двадцать пять фунтов сахару,
безразлично белого или коричневого. Впрочем, не она одна удостоилась его
откровенности. С кем бы он ни болтал, он ловко переводил разговор на
продовольствие и затем переходил к своему неизбежному предложению. "Сахар,
чтоб мне лопнуть",-- весело говорил он в заключение и направлялся к
следующей жертве. В конце концов он умолил Фрону спеть вместе с ним
трогательную песенку "Я покинула для вас мой счастливый дом". Это было,
пожалуй, хвачено через край, но Фрона тем не менее попросила его напеть
мелодию, чтобы она могла подобрать аккомпанемент. У него был не столь
приятный, сколь сильный голос. Дэл Бишоп, внезапно обнаруживший признаки
жизни, начал подпевать ему хриплым басом. При этом он настолько осмелел, что
решился покинуть свой стул. Когда наконец он вернулся в свою палатку, то
пинком ноги разбудил заспанного сожителя, чтобы рассказать ему, как приятно
он провел вечер в доме Уэлзов.
когда молодой лейтенант горной полиции и несколько его соотечественников
громко пропели "Правь, Британия" и "Боже, храни короля", а американцы
ответили им, спев "Мою страну" и "Джона Брауна". Верзила Алек Бобьен,
золотой король Серкла, потребовал "Марсельезу", и общество разошлось,
распевая на улице "Стражу на Рейне".
Корлиссом.-- Мы не сказали друг другу и трех слов, а я знаю, что мы с вами
будем большими друзьями. Скажите, удалось Дэйву Харни выклянчить у вас
сахар?
стараясь разобраться в своих впечатлениях.
сверкали. Они оба только что вспоминали детство, и Фрона рассказала Корлиссу
о своей матери, которую представляла весьма смутно. Белокурая красавица,
ярко выраженного англосаксонского типа,-- такой описала она ее, пользуясь
своими воспоминаниями, дополненными рассказами отца и старого Энди из
почтовой конторы на реке Дайе. Беседа коснулась расового вопроса, и Фрона в
пылу энтузиазма высказала мысли, которые не согласовались с более
консервативными взглядами Корлисса и казались ему рискованными и
недостаточно обоснованными. Он считал себя выше расовых предрассудков и
потому смеялся над ее незрелыми убеждениями.
Наивный, естественный эгоизм, очень здоровый и очень полезный, но тем не
менее в корне неправильный. Евреи смотрели и до сих пор продолжают смотреть
на себя как на избранный богом народ...
его Фрона.
оборотную сторону медали. Наци-. считающая себя высшей, смотрит на все
остальные нации как на низшие. Это вам понятно. Быть римлянином в свое время
считалось более почетным, чем быть королем, и когда римляне встретились с
вашими дикими предками в германских лесах, они только удивленно подняли
брови и сказали: "Это низшая раса, варвары".
римляне исчезли. Все проверяется временем. До сих пор мы выдерживали это
испытание. Кое-какие благоприятные признаки того что том, что так будет и
впредь. Мы приспособлены лучше других. -- Самомнение. -- Подождите. Сначала
проверьте. Фрона порывисто сжала ему руку. Его сердце забилось, кровь
бросилась в лицо, и в висках застучало. Смешно, но восхитительно, подумал
он. Сейчас готов был спорить с ней хоть всю ночь напролет.
--воскликнула Фрона.--Но в конце концов одна из причин того, что мы--соль
земли, и кроется в том, что мы имеем смелость высказывать это.
видите, она начинает действовать на меня. Мы--народ, избранный не богом, а
природой. Мы англы и саксы, норманны и викинги, и земля -- наше наследие.
Так идем же все дальше вперед
оказались далеко впереди. Для чего же вы отправились на Север, как не для
того, чтобы приложить руку к наследию вашей расы?
Корлиссом.
могли бы вы отыскать смелей. Веслу мы были слуги, но властители морей,--
торжественно процитировал он. Его слова и вся обстановка так увлекли Фрону,
что она порывисто сжала его руки. При виде этого Корлисс вздрогнул. Ему
стало как-то не по себе от такой несдержанности в выражении своих чувств.
Неужели она так благосклонна ко всем, кто восхищается ее словами или
поступками? Он ничего не имел против того, чтобы она сжала его руки, но по
отношению к первому встречному это показалось ему непростительной
вольностью.
решительность, которые никак не проявляются в более теплом климате. Поэтому
вполне естественно, что между Фроной и Корлиссом сразу возникла большая
дружба. Они постоянно виделись в доме ее отца, а также посещали различные
места. Их тянуло друг к другу. Их встречи доставляли им большое
удовольствие, которое не могли испортить даже споры и разногласия. Фроне
нравился этот человек, потому что он был настоящим мужчиной. При всей своей
фантазии она не могла представить себе, что будет когда-нибудь связана с
человеком, обладающим высоким интеллектом, но лишенным мужественности. Она с
удовольствием смотрела на сильных мужчин, представителей ее расы, чьи тела
были прекрасны, а мускулы выпуклы и приспособлены к борьбе и работе. В ее
глазах мужчина прежде всего был борцом. Она верила в естественный и половой
отбор и была убеждена, что если в результате этого отбора появляется
сильный, мужественный человек, то он должен пользоваться всеми благами,
которые может предоставить ему жизнь и его положение в ней. То же самое, по
ее мнению, относилось и к инстинктам. Если ей нравился какой-нибудь человек
или какая-нибудь вещь, то это было хорошо и могло принести ей только пользу.
Если она радовалась при виде красивого тела и крепких мускулов, то зачем ей
было отворачиваться? Почему она должна была стыдиться этого? История ее расы
и вообще всех рас говорила о правильности подобной точки зрения. Во все
времена слабые и из неженные мужчины исчезали с арены жизни. Только сильные
становились победителями. Она сама родилась сильной и твердо решила связать
свою судьбу только с сильным мужчиной.
требовала, чтобы это был человек сильный, духом. Никаких остановок и
колебаний, никаких тревожных ожиданий и детских жалоб! Разум и душа, подобно
телу, должны быть быстрыми, твердыми и уверенными в себе. Душа создана не
только для вечных мечтаний. Подобно телу, она должна работать и бороться. У
нее должны быть одинаково и рабочие дни и дни отдыха. Фрона могла понять
существо, слабое телом, но обладающее возвышенной душой. Она могла бы даже
полюбить его. Но ее любовь стала бы гораздо полнее, если бы это был человек
сильный телом. Она была уверена в своей правоте, потому что отдавала должное
и тому и другому. Но превыше всего был ее собственный выбор, ее собственный