хранят глубокое молчание. И мало того, у них даже вид был- какой-то
смущенный. Да, да! Вокруг меня сидели эти морские волки, из которых многие в
открытом море без малейшего смущения брали на абордаж огромных китов -
совершенно чужих и незнакомых - и, глазом не моргнув, вели с ними смертный
бой до победного конца; а между тем здесь они сидели за общим завтраком -
все люди одной профессии и сходных вкусов - и оглядывались друг на друга с
такой робостью, словно никогда не покидали пределов овчарни на Зеленых
горах. Удивительное зрелище - эти застенчивые медведи, эти робкие
воины-китобои!
случая, даже во главе стола, невозмутим и холоден, как сосулька. Разумеется,
его манеры оставляли желать лучшего. Даже самый горячий из его почитателей
не мог бы, не покривив душой, оправдать присутствие гарпуна, который он
принес с собой к столу, где и орудовал им без всяких церемоний, протягивая
его через весь стол к вящей опасности для соседских голов, чтобы загарпунить
и притянуть к себе бифштексы. Но все это он, надо отдать ему должное,
проделывал крайне невозмутимо, а ведь всякий знает, что в глазах большинства
невозмутимость равноценна всем светским приличиям.
говорить о том, как он тщательно избегал горячих булочек и кофе, как
посвятил полностью свое внимание непрожаренным бифштексам. Достаточно будет
сказать, что, когда завтрак был окончен, он вместе со всеми перешел в
буфетную, разжег трубку-томагавк и так сидел в своей неизменной шапке,
предаваясь пищеварению и спокойно покуривая, в то время как я вышел
прогуляться.
Квикег, вращающуюся в культурном обществе цивилизованного города, удивление
это тут же улетучилось, когда я предпринял свою первую - при дневном свете -
прогулку по улицам Нью-Бедфорда.
расположены поблизости от пристаней, можно часто встретить самых неописуемых
индивидуумов со всех концов света. Даже на Бродвее и Чеснет-стрит случается
иной раз, что средиземноморские моряки толкают перепуганных американских
леди. Риджент-стрит посещают порой индийские и малайские матросы, а в Бомбее
на Аполло-Грин туземцев, бывало, часто пугали живые янки. Но Нью-Бедфорд
побивает всех - и Уотер-стрит, и Уоппинг. Последние в изобилии посещаются
только обыкновенными моряками; а в Нью-Бедфорде настоящие каннибалы стоят и
болтают на перекрестках; самые подлинные дикари, и у некоторых из них кости
еще покрыты некрещеной плотью. Как же на них не глазеть?
Брайтджи и помимо диких представителей китобойного ремесла, которые кружатся
по здешним улицам, не привлекая внимания прохожих, мы можем увидеть в
Нью-Бедфорде зрелище еще более любопытное и, уж конечно, более комичное.
Еженедельно сюда прибывают стаи новичков из Вермонта и Нью-Гемпшира,
жаждущих приобщиться к чести и славе китобойного промысла. Это все больше
молодые, дюжие парни, недавние лесорубы, вознамерившиеся променять топор на
китобойный гарпун. Юнцы, зеленые, как те Зеленые горы, откуда они приехали.
Иной раз кажется, что им не более нескольких часов от роду. Вон, к примеру,
тот парень, который с важным видом вышел из-за угла. На нем бобровая шапка,
и фалды у него наподобие ласточкина хвоста, однако подпоясался он матросским
ремнем да еще прицепил кинжал в ножнах. А вот идет еще один, в зюйдвестке,
но в бомбазиновом плаще.
денди-мужланом, который на сенокос надевает перчатки из оленьей кожи, дабы
уберечь от загара руки. И вот, если такой деревенский франт забе рет себе в
голову, что ему необходимо отличиться и сделать карьеру, и решит поступить
на китобойное судно, - посмотрели бы вы, что он выделывает, очутившись
наконец в порту! Заказывая себе матросское облачение, он обязательно посадит
на жилет модные пуговицы колокольчиками и прикажет снабдить штрипками свои
парусиновые брюки. Увы, бедный деревенщина! Как прежалостно полопаются эти
штрипки при первом же порыве свежего ветра, когда тебя, вместе со всеми
твоими пуговицами и штрипками, захватит свирепый шторм!
приезжим только гарпунщиками, каннибалами и деревенскими простофилями. Это
вовсе не так. Ведь Нью-Бедфорд и впрямь место удивительное. Когда бы не мы,
китобои, этот участок земли и по сей день оставался бы, наверное, в таком же
плачевном состоянии, как берега Лабрадора. Да и теперь за городом, чуть в
глубь от побережья, встречаются места, до того голые, костлявые, что просто
страх берет. Но сам город прекрасен, пожалуй, во всей Новой Англии не сыщешь
города лучше. Настоящая земля елея, право же, но только, в отличие от
Ханаана, к тому же еще - земля хлеба и вина. Улицы не текут молоком, и по
весне их не мостят свежими яйцами. Однако, несмотря на это, нигде во всей
Америке не найдешь домов царственнее, парков и садов роскошнее, чем в
Нью-Бедфорде. Откуда они? Каким образом разрослись здесь, на этой некогда
скудной, усыпанной вулканическим шлаком земле?
загнут наподобие гарпуна, разглядите решетку вокруг вон того высокого
особняка, и вы найдете ответ на свой вопрос. Да, все эти нарядные здания и
пышные сады прибыли сюда из Атлантического, Индийского и Тихого океанов. Все
это в свое время загарпунили китобои и выволокли сюда со дна морского.
Способен ли был сам герр Александер на подобный подвиг?
племянниц наделяют дельфинами. Поезжайте в Нью-Бедфорд, если хотите
поглядеть настоящую блистательную свадьбу, ибо у них там, говорят, в каждом
доме есть целые резервуары китового жира и каждую ночь щедро сжигаются
спермацетовые свечи высотой в человеческий рост.
длинные зеленые и золотые аллеи.
протягивают над прохожим удлиненные, как свечи, конусы своих соцветий. Столь
всемогуще искусство, которое по всему Нью-Бед форду разбило яркие террасы
цветников на голых обломках скал, сваленных здесь в последний день творения.
нежными ручками. Но розы цветут лишь летом, тогда как нежные гвоздики у них
на щеках рдеют круглый год, точно солнце на седьмом небе. Цветения, равного
этому, не сыщешь на всей земле, разве только в Сейлеме, где, как я слышал,
дыхание молодых девушек так полно мускуса, что моряки за много миль от
берега по запаху угадывают близость своих возлюбленных, словно идут к
ароматным Молуккам, а не к пуританским прибрежным пескам.
суровых рыбаков, готовящихся к отплытию в Индийский или Тихий океан, кто
пренебрег бы случаем зайти сюда в воскресенье. Я, по крайней мере, зашел.
Вернувшись с первой утренней прогулки, я вскоре опять вышел на улицу -
только ради того, чтобы сходить в часовню. Небо из ясного, солнечного и
холодного превратилось в сплошной туман и летящий снег с дождем.
Завернувшись поплотнее в свою ворсистую куртку, сшитую из ткани, которая
носит название "медвежья шкура", я пробился сквозь свирепую бурю. Когда я
вошел в часовню, там было немного народу - всего несколько моряков да
несколько матросских жен и вдов.
Казалось, каждый безмолвный молящийся намеренно уселся в стороне от
остальных, как будто каждое безмолвное горе было непередаваемо и замкнуто в
себе. Священника еще не было. Только сидели, словно немые островки, эти
мужчины и женщины, не отводя глаз от мраморных плит с черной окантовкой,
вделанных в стену по обе стороны от кафедры. Три из них имели приблизительно
такие надписи (на точность цитат не претендую) :
Николаев Андрей
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Самойлова Елена
Каменистый Артем
Каменистый Артем