мне плохо, а, Генри? Ты ведь видишь, как я удручен горем.
большому его недоумению, худощавый житель колонии осторожно пощупал
мышцы у него на руках и плечах.
небогатый, и, по - моему, десять...
дороже. Да вы поглядите, как он сложен, какие у него широкие плечи! Уж
он - то не помрет, как другие. Да, сэр, он стоит дороже, но забирайте
его за одиннадцать.
плантатор и начал выгребать из кармана деньги вместе со спутанной
веревочкой, кусочками мела, обломком гусиного пера и ключом без
бородки.
кабальную запись на пять лет, с аккуратно вписанным именем "Генри
Морган" и королевской печатью внизу.
не за этим приехал. Я хочу разбогатеть и быть моряком,
благосклонное разрешение. - Через пять лет. А теперь иди с этим
джентльменом и не хнычь. Ты что же думал, у меня других дел нет, как
возить мальчишек в Индии? Эдак и прогореть недолго. А ты трудись,
уповай на бога и, глядишь, еще радоваться будешь. Острому, хотя и
смиренному разуму опыт еще никогда не вредил! - И он принялся
успокаивающе подталкивать Генри к борту.
на койке, как малыш, которого высекли...
чувствовал ничего. Правда, в горле у него стоял комок, но страданий он
не испытывал. Им овладело тупое свинцовое безразличие.
бумаги, которая отдавала его жизнь, душу и тело на милость некоего
Джеймса Флауера, плантатора.
существованием правила тяга к идеям, любым идеям. Его томило желание
рождать идеи, вдыхать в них бурную силу, а затем швырять восхищенному
миру. Они покатятся, точно камни по пологому склону, рождая лавину
восторгов. Но ни единая идея его не осеняла.
тяжеловесные проповеди, которые даже публиковались, хотя покупателей
находили очень - очень редко. Мать его писала стихи, своего рода
краткое изложение этих проповедей. Ее стихи служили приложением к
томику воинствующей ортодоксальности. И оба они обладали идеями. Оба
они в своей узенькой сфере были творцами.
вот рода:
дивное озарение... такая мысль. Нет, она ниспослана мне богом, не
иначе. Изложить ее, мне кажется, следует двустишиями. Ах, дивно! И так
гармонирует с твоими восхитительными словами о смирении!
проповеди. Я послал экземпляр архиепиокопу, и, быть может, он упоминал
про них. Полагаю, это весьма посодействует их продаже.
головами, глядя на своего тупицу сына. Он робко преклонялся перед ними,
страшился их величия и стыдился себя. А потому еще в отрочестве решил
во что бы то ни стало обрести идеи. Читал он неслыханно много. Ему
попалась "Защита колдовства" короля Иакова, и он взялся доказывать ее
истинность делом. С помощью старинных заклинаний и черного притирания,
содержавшего, помимо немалого числа всяких мерзостей, еще и порядочную
толику гашиша, он попытался взлететь с крыши родительского дома. А пока
обе его ноги срастались, он взялся за "Открытие колдовства" Скотта.
Декарта, и Джеймс Флауер также решил свести все философии к одному
главному постулату. Он положил перед собой бумагу и много тонко
очиненных перьев, но так своего постулата и не вывел.
случае, так я думаю.
присоединился к новейшей школе Бэкона. Настойчиво ставя опыты, он обжег
себе пальцы, пытался скрестить клевер с ячменем и обрывал ножки у
бесчисленных насекомых, тщась открыть... да что угодно. Но только так и
не открыл. А поскольку он обладал собственным состоянием, которое ему
оставил дядя, то опыты его были разнообразны и стоили дорого.
стиле "Результаты воздействия алкогольного спирта, кратковременные и
непреходящие". Труд этот попал в руки Джеймса Флауера, и однажды
вечером он отправился проверить некоторые из наиболее фантастических
теорий, почерпнутых оттуда. В разгар исследований дух индукции его
покинул, и он без причины и без предупреждения набросился на одного из
гвардейцев его величества, запустив в него горшком с комнатным
растением. Наконец - то (хотя он этого не распознал) его посетила
первая и последняя собственная идея за всю его жизнь. Архидьякон,
родственник его матери, помог замять скандал, небольшое состояние
Джеймса Флауера вложили в барбадосскую плантацию и отправили его туда
на жительство. Бесспорно, он плохо сочетался с проповедями и
пентаметрами.
Индиях, и если исходить только из объема всяческих сведений, он,
бесспорно, мог бы блистать ученостью где угодно. Но сведения эти не
слагались в систему. Он набирался их, не сплавляя воедино, и помнил
все, так ничего и не усвоив. Память его загромождали бесформенные груды
разрозненных фактов и теорий. В его мозгу, как и в шкафах,
"Комментарии" Цезаря стояли бок о бок с Демокритом и трактатом о
гомункулусах. Джеймс Флауер, тщившийся быть творцом, стал тихим, добрым
старичком, довольно бестолковым и на редкость непрактичным. На закате
лет он начал путать убеждения с идеями. Если какой - нибудь человек
высказывал свое мнение достаточно громогласно, Джеймс Флауер пугался,
ибо, говорил он себе, "это один из тех одаренных божественной милостью
людей, в которых горит огонь, коего я лишен".
угрюмых оборванцев, которые тяжелым трудом искупали какие - то забытые
преступления против короны. В их крови дремала лихорадка, точно
человек, который медленно пробуждается ото сна, сыплет угрозами и вновь
засыпает, исподтишка поглядывая одним злобным глазом. Они месили
пальцами почву в полях, и, по мере того как проползал очередной год
рабства, кое - как сменяясь следующим, их глаза все больше слепли,
плечи горбились, а мозг липкой паутиной окутывало тупоумие - плод
безнадежной усталости. Говорили они на уродливом наречии лондонской
бедноты с добавкой нескольких дробных карибских выражений, да десятка
слов, заимствованных у гвинейских негров. Когда срок их кабалы истекал,
эти люди какое - то время бесцельно бродили по острову, почти с
завистью поглядывая на тех, кто продолжал работать. А потом либо вновь
закабалялись, либо принимались за разбой, точно вырвавшиеся из клетки
тигры.
несчастью, расправлялся с ними особенно свирепо, памятуя о том, что
довелось вытерпеть ему самому.
юноши тронула плантатора. Прежде он попросту не видел в своих рабах
людей, ибо о своем обращении с ними слепо следовал наставлениям
рачительного Катона Старшего. Но этот мальчик, несомненно, был членом
рода человеческого, а быть может, и джентльменом. Он ведь кричал, что
не хочет быть рабом. Остальные всегда сходили с корабля, не оспаривая
свою участь, полные угрюмой злобы, которую приходилось выбивать из них
кнутом на кресте.
островов. Погоди, через несколько лет ты станешь мужчиной, сильным и
крепким.
ушел в море, чтобы разбогатеть и прославиться. А как мне достигнуть
этого, если я буду работать в полях, точно раб?
кто - нибудь молодой, ведь я старею. Мне нужен... кто - нибудь, кто
разговаривал бы со мной, слушал бы меня. Соседи - плантаторы приезжают
ко мне и пьют мое вино, но, отправляясь восвояси, они, мне кажется,
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Максимов Альберт
Флинт Эрик
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий