уходят в эту разницу между двумя вещами: когда мы что-то еще не приняли, не
имели опыта независимого мира и когда мы уже что-то приняли и сказали уже
есть, дано и нет никакой необходимости отвечать на вопрос. Мы не можем
познавать, не можем построить корпус познания, считает Кант, если не поймем
следующей вещи: есть нечто, что мы берем из опыта принимаемых фактов, они
фактичны лишь потому, что даны, а не потому, что наглядны и предметны. И это
особый опыт - опыт свободы, опыт сверхчувственного, метафизический опыт. Мы
оказались в этой действительности, когда приняли невыводимую возможность
данной истины, потому что выводимость ее возможности была бы нарушением
принципа определения своего места, принципа незаместимости и призванности
твоего акта, который только ты можешь совершить, акта индивидуации, или
конкретизации. Эту большую интуицию Канта я могу выразить еще так: уже дано,
и тогда кое-что мы можем, а что-то не можем. Но в познании, скажет Кант; в
действии из этого принятого ничего не вытекает. Можно понимать совесть, воща
она есть, но из понятия совести не вытекает никакой совестливый поступок.
дано. И лишь постфактум мы можем представить какое-либо конкретное
совестливое действие как вытекающее из нашего представления о совести.
Основная интуиция Канта здесь интуиция "постфактум". Только когда мир уже
коллапсировал, когда все уже необходимо свершилось, да, я легко могу понять,
что причина вытекает из следствия. Потому что связь уже есть, я могу ее
аналитически разложить. Но основание того, что одного рода вещь,
существующая в мире, вызывает в нем необходимым образом существование
совершенно другого рода вещи, - непонятно. Когда уже есть, легко показать,
что следствие содержится в причине, но это когда уже есть. Следовательно, я
могу лишь интеллигибельно, разумно или априорно что-то понимать, повторно же
из понятого я выводить не могу. Это Только видимость, что есть два акта
понимания, скажем, есть понимаемый феномен совести и есть совестливый
поступок. Я могу изобразить совестливый поступок как следствие понимания
совести, но ничего подобного в действительности нет. Из действительности
невидимого, принимаемого или разумного нельзя вывести возможность этой
действительности, и никакими ухищрениями нельзя отменить .факт, что в этом
мире я должен занять место и все будет зависеть от того, как я его займу.
Скажем, я призван сказать правду и я должен совершать этот поступок каждый
раз заново - то, что я сказал сейчас правду, нельзя вывести из моего
понимания правды. Правда, совесть - интеллигибельные объекты, акты их
понимания являются априорными актами, но ничего невыводимо. И поэтому Кант
имеет дело с высвободившимся миром, где есть для меня место. Он не исключает
меня из области нравственности, не выпихивает из области познания хотя бы
потому, что ничего невыводимо, все заново и все конкретно.
числе и лейбницевская, едва не испарила мир в знании. Человек как познающее
существо, как живое, нравственное существо все более оказывался призраком,
почти элементом божественного сновидения. Все становилось ирреальным по
сравнению с глубиной и бесконечностью божественного знания. А Кант
высвобождает место для действия, говоря: понимаю мир как такой, в котором
ничего не из чего не вытекает. Пространство и время не призрак, скажет Кант.
И придет он ко всему этому, уцепившись за следующее понимание акта
восприятия: когда мы можем сказать, что акт восприятия совершился, мы уже
находимся внутри определившегося мира, поскольку имплицитным; элементом
самой возможности установить, воспринято или не воспринято, является
пространство, иди пространственная расположенность. Здесь Кант рубит путы
лейбницевской метафизики.
накопилось очень много слов - такая снежная баба, покатали, покатали и
разрослась. И вот, когда Кант закладывает очередной вираж своей мысли, мы
обычно где-то за углом ждем, потирая руки, с готовым ярлычком:
"феноменалист", "агностик", "идеалист" и так далее. А он почему-то никогда
не оказывается там, где мы его ожидаем. Поэтому нам нужно пока мысленно
подвесить все заранее известные определения, с помощью некоторой
психотехники остановить готовые ассоциации и попробовать вслушаться в то,
что Кант нам расскажет, выходя из очередного виража. В прошлый раз я
остановился на "вираже", который Кант проделывает в отношении откровения.
Фактически он обрубает религиозный ход мысли, как философ он запрещает его
себе по следующей причине: как бы ни было первоначально, как бы ни возникло
- все равно это сейчас.
устроил мир для нас, без нас и независимо от нас? Кстати говоря, наше
отношение к Канту после прошедших двухсот лет немного похоже на наше
отношение к Богу. У меня часто возникает впечатление, что Кант так же как
Бог - устроил мир, все поставил на свои места, а мы ничего не поняли,
запутали, и вот теперь распутывание первоначально нормального и хорошо
устроенного дела называется человеческой историей, в данном случае историей
мысли. Нам нужно пройти целую историю, поломать голову, чтобы наконец
увидеть, понять. А потом смотришь. Кант именно это и говорил. Поэтому Кант в
моем сознании находится на божественном положении.
значит, и впереди нас она уже определена - все равно мир существует только
сейчас, заново. Мир должен быть устроен так, чтобы он заранее содержал в
себе место, которое я должен заполнить. По Канту, устройство мира в принципе
не определено до моего действия, до нахождения мною предназначенного мне в
нем места. Фактически у Канта возникает вопрос: а мог ли Бог вообще
познавать? В работе "Всеобщая история неба" эта мысль развивается им, в
частности, применительно к проблеме предвидения. Кант пытается показать, что
предвидение будущего невозможно, если существование вообще не определено ни
само по себе, ни из предшествующих оснований. Это означает, что и Бог не мог
бы предвидеть, если под Богом мы понимаем бесконечное и в этом смысле
конечным образом не определившееся существо. Обратите внимание на слово
"определено", "определилось". В ответ на вопрос, определилось или не
определилось. Кант всегда включает какое-то событие, помеченное признаком
конечного существования. Ego cogito, ergo sum. Это одновременно, как мы
знаем ухе по Декарту, и логическая личность, и предполагающая эмпирический
акт осознавания своим существованием, а существование по определению
конечно.
мыслительной работы у Канта образуется развилка. Это различие между двумя
полюсами: некоторым независимым сознанием и сознанием зависимым, в юмором
возможна игра представлений, или игра изменений. Ранний Кант говорит об игре
представлений, о представлениях, которые играют мной. Позже, в 1780-х годах,
он будет говорить об игре изменений. Помечу здесь важный пункт, он не виден
на поверхности: все это обсуждается в связи с проблемой предустановленной
гармонии. Для Канта идея предустановленной гармонии есть допущение того, что
две разнородные субстанции, две разнородные сущности имеют каждая внутри
себя, одна независимо от другой, игру изменений, причем эта игра изменений в
каждой совершается независимо от игры изменений в другой. Кант понял и
доказал невозможность такого устройства. Отсюда он и вышел на проблему
реальности, на проблему доказательства - что, возможно, вас удивит -
реального существования вещей вне вас, независимо от вашего сознания.
Значит, мы должны разобраться с зависимым сознанием показать, что возможно
другое, независимое сознание, божественное, в котором не было бы познания и,
в частности, предвидения. Уже у юного Канта возникает мысль, что для того,
чтобы что-то познавать, нужно конечным образом определиться. Рассуждение,
посвященное этому, было, кстати, у Беркли, одного из самых парадоксальных и
остроумных философов по части изобретения аргументов - а философия есть
изобретение аргументов, ходов мысли или троп, то есть устойчивых и
повторяющихся фигур речи. Так вот, Беркли рассуждал о том же: может ли
вообще Бог познавать, ведь это, по определению, существо, которое не
отличает себя от своих состояний, и тем самым оно не может отличать предметы
от своих состояний. Богу по определению должно быть приписано
интеллектуальное созерцание, а это означает возникновение сущности предмета
в акте его же восприятия. Здесь нет опосредованного знания. Существо,
которое не отличает свои состояния от предметов, не есть существо познающее.
Это положение какими-то подпольными путями вошло в вечно заново слагающуюся
и в то же время всякий раз уже построенную машину философского рассуждения.
У Канта та же подспудная струя.
внимание на слова: "но в таком сознании (в независимом божественном
сознании) вовсе не было бы понятия необходимости". А понятие необходимости
есть обязательное понятие научного я опытного познания. Для самостоятельного
размышления на эту тему можно вернуться к уже приводившейся цитате из письма
к Герцу. Напомню ход мысли Канта:
(например, если бы бесконечно малые элементы его были ноуменами),
необходимость таких суждений (то есть синтетических суждений) соответственно
природе нашего рассудка, в котором существует такое понятие, как
необходимость, совсем не могла бы иметь места". То есть в сознании, каким
обладал бы Бог, в таком устройстве не существовало бы понятия необходимости.
Это очень интересный ход.
призрак ли я в этом мире. Или, иначе говоря, проблема реальности. Очень
странная вещь. На основании моего опыта жизни и чтения у меня сложилось
твердое убеждение, что у так называемых идеалистов было какое-то рвение,
какая-то плодотворная страсть доказать реальность мира, реальность вещей вне
нас. Тогда как у материалистов, какими были, скажем, Гольбах или Гельвеций,
такого рвения не было. Им это казалось само собой разумеющимся. Поэтому
очень часто их воображение тупо молчало, мысль не приходила в движение. Рука
не уставала бить кремень о металл, но искры не высекались. Это пример того,
как опасно считать что-то само собой разумеющимся. А с другой стороны,
опасно в присутствии дураков проявлять рвение, доказывая реальность внешнего
Володихин Дмитрий
Николаев Андрей
Гуревич Георгий
Березин Федор
Глуховский Дмитрий
Плотников Александр