свете я вставал ночью кормить детенышей - то антилопы, то муравьеда, то
гамадрила, а то и туземного человеческого детеныша. Безвестному изобретателю
этого прибора следовало бы воздвигнуть памятник где-нибудь в таком месте,
где электричество известно только в виде молнии, а единственным постоянным
источником света являются луна и гнилушки.
гостями из отдаленных деревень. Выбор напитков был богат: виски, местный ром
(который облегчает вам желудок и заставляет выписывать ногами вензеля) и
неизбежная кока-кола для тех, кто пьет спиртное только в разбавленном виде и
кто еще слишком молод, чтобы выдержать электризующее воздействие рома.
Мало-помалу стали прибывать местные жители - слышался шорох босых ног по
теплой пыли, и из тьмы стали возникать белозубые смуглые лица; потом
панорама расцветилась красочными ламба, воздух наполнился тихим шепотом,
похожим на жужжанье пчел в улье,- все волновались, как дети, ждущие прихода
Деда Мороза. По мере того как Дон ездил туда-сюда, росла толпа, а с ней и
шум. Зазвенели стаканы, зазвучали здравицы, а кое-кто принялся наяривать на
валиа- инструменте, без которого на Мадагаскаре не обходится ни одно
празднество. Этот инструмент, имеющий отдаленное сходство с другими
щипковыми - цитрой, балалайкой, банджо, гитарой,- состоит из куска бамбука в
три-четыре фута длиной, играющего роль резонатора. Струны сделаны из
толстого внешнего покрова бамбука и натянуты на деревянный мостик. Когда по
ним пробегаешь пальцами, извлекается мелодичный, но тем не менее скорбный
звук, и, однако же, слушаешь с наслаждением. В общем, имея в руках только
перочинный нож и нужных размеров бамбук, можно создать нечто способное
составить конкуренцию Страдивари.
началась. Четыре валиа, один барабан и несколько флейт затянули
повторяющуюся, но гармоничную и сладостную мелодию. Припасенный нами ром
хорошо пошел, и публика пустилась в пляс. Танцевальная площадка, пестревшая
от ламба, которые носили как мужчины, так и женщины, напоминала не то
пляшущую клумбу, не то калейдоскоп.
по жилам, музыка и пение звучали все громче. В два часа ночи мы с Ли
валились с ног, но местные казались даже свежее и бодрее, чем в момент
прибытия. Мы не выдержали и отправились спать, слушая счастливое воркование
голосов, щемящие звуки оркестра, звон бутылок и топот танцующих ног.
длиною в палец, мы заметили, что Дон клюет носом.
домам?
человек пятнадцать, а сходят пять - остальным десяти так понравилось
кататься! Слава Богу, я сообразил... когда сделал вдвое больше концов, чем
нужно.
крокодилами. Мне тут один рассказывал: подерешься с крокодилом - и весь
хмель мигом вон.
росы лес сиял миллионом оттенков зеленого цвета. В его глубине шпорцевая
кукушка возвещала наступление нового дня; ее приятный для уха крик
заканчивался булькающими звуками, от которых, казалось, лес звенит. Голос
местной кукушки чист, зычен и соблазнителен, как и у нашей родной кукушки.
ехать в столицу, и Ли в последний раз взглянула на крошечных, словно
пришедших к нам из допотопных времен существ, ползавших по своим площадкам,
как заводные игрушки.
черепашку между большим и указательным пальцами и ощущая мягкость ее панциря
- точно промокашка. Черепашка шевелила головой и ногами, не желая над собой
насилия, и, едва я опустил ее на землю, маленькое создание бросилось под
укрытие из листьев во всю черепашью прыть.
сделаем еще лучше.
целуя черепашонка в нос, к явному удивлению и раздражению Дона.
Очутиться после приятного средиземноморского климата Антананариву
(именуемого в дальнейшем просто Тана) в таком аду оказалось шоком для
нервной системы. Легкие не могли вдыхать перегретый пар, а тела моментально
взмокли. С выцветшего неба нещадно жарило солнце; ни ветерка, ни облачка,
каковое могло бы бросить спасительную тень. Каждый шаг по раскаленной земле,
на которой можно было печь блины, давался с колоссальным трудом и потом.
Грезилось о шумящих над тобой вентиляторах с лопастями, как мельничные
крылья; о речке с прохладной зеленой водой; о звенящих хрусталиках льда в
заиндевевшем стаканчике мороженого,- словом, обо всем, что могло бы
доставить прохладу, но наяву нам, судя по всему, было не обрести ее, во
всяком случае в обозримом будущем.
присоединившейся к нашей экспедиции. и весь взмокший и оттого угрюмый, но,
как всегда. настроенный решительно Квентин Блоксэм, именуемый в дальнейшем
просто Кью.
скрывая триумфа.
прической и большими голубыми глазами выглядела так, будто вышла за
покупками на Бонд-стрит, а не приехала из кишащего мухами лагеря в глухих
лесах.
рассказывали, что в Австралии, когда человек идет по улице и машет рукой, то
это не потому, что он знает в городе всех и каждого, а потому, что отгоняет
мух.
приобщиться к цивилизации,- сказал Джон.- Ты как, креветок любишь?
я.
ресторан с видом на пляж и прохладный ветер с моря. А креветки там -
пальчики оближешь!
гибискусом сада, утопавшего в бугенвиллее. Ресторан представлял собой
большую, открытую с трех сторон деревянную конструкцию, выходящую на дикий
песчаный пляж, на который с тихим шумом накатывались небольшие волны с
белыми гребешками. Здесь мы наконец-то оказались в спасительной тени, и
устойчивый прохладный бриз высушил наши взмокшие тела. Хозяйка гостиницы,
крупная смуглая мальгашка с широким, но не пухлым лицом и сияющей словно
прожектор улыбкой, вскоре поставила перед нами батарею запотевших бутылок
пива из холодильника; за ним последовали блюда с огромными креветками цвета
заходящего солнца, жирными и сочными; к ним подали миску риса, поглотить
которую мог бы, наверное, только Гаргантюа, и еще целый набор редкостных и
деликатесных малагасийских закусок, среди которых, к моей радости, оказались
земляные орешки - по-местному "вондза бори": круглые, мягкие,
желтовато-коричневые или просто коричневые, каждый размером с ядро обычного
лесного ореха. Их готовят в горячем соусе со стручковым перцем, помидорами и
репчатым луком; вкус же у них примерно как у кнедликов. Покончив с
креветками, рисом и земляными орешками, мы почувствовали себя как нельзя
лучше: насытившиеся, в прохладе, убаюкиваемые шумом моря, мы готовы были
ответить на любой вызов и любую глупость, которую готовил нам окружающий
мир. Квентин высказал предположение, что после сиесты неплохо было бы
поплавать, но мы скрепя сердце отказались от этой затеи, решив, что долг
зовет и нельзя тратить столько времени на наслаждение прелестями Мурундавы.
Мурундавы в лесу Киринди, арендованном швейцарцами у правительства
Мадагаскаpa. Там ставились весьма интересные эксперименты, которые, в случае
успеха, могли бы принести огромную пользу лесам всего острова. Здравый смысл
лесного хозяйства во всем мире заключается в том, что повалу и вывозу
подлежат только деревья определенного размера, Но как бы тщательно ни
применялся этот метод, он неизменно влияет на экологию леса. Срубаемое
дерево подминает под себя и тем самым губит множество молодых; еще большее
число их гибнет, когда дерево выволакивают. Для упрощения вывоза поваленных
деревьев лес, подобно шахматной доске, прорезывается просеками на квадраты.
Весь процесс в целом наносит ущерб хрупкой экосистеме леса, а если добавить
к этому, что вместо срубленных деревьев обычно "забывают" высаживать
молодые, то трудно назвать "рациональным" такое использование возобновимого
природного богатства.
Пехов Алексей
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Муркок Майкл
Пехов Алексей
Громыко Ольга