Чтение 12–й страницы книги ~Юбилей ковчега~

бы моего друга и помощника в кастрата. Как укротить кровотечение?
Лихорадочно озираясь, я остановил свой взор на солонке, стоящей на подносе.
Живо стерев с ранки кровь, я высыпал на нее всю соль. Результат был не
совсем таким, на какой я рассчитывал. Вспомнив все, чему его учили в
хореографическом училище, Питер взмыл над кроватью в прыжке, которому
позавидовал бы сам Нижинский, разбрызгивая кровь и рассыпая во все стороны
соль; при этом издаваемые им вопли явно соответствовали болевым ощущениям
бедняги. Мы описали несколько кругов по комнате, прежде чем я настиг его и
снова уложил на кровать; пришлось пообещать, что больше не стану лечить его
солью. Разумеется, от всей этой беготни кровь потекла еще сильнее, напоминая
маленький фонтан. Было очевидно, что необходимо принять энергичные меры,
чтобы Питер вовсе не истек кровью и чтобы мы все-таки успели на наш самолет.

Я позвонил дежурному администратору.

-- У вас, наверно, есть аптечка?

-- А что случилось?

-- Мой друг порезался,-- ответил я: дескать, с кем не случается во
время бритья.

Могу ли я спуститься за аптечкой? Конечно, могу. Велев Питеру лежать и
не двигаться, я сбежал вниз и очутился у стойки администратора одновременно
со стайкой весело смеющихся американских девчушек, которые обступили меня со
всех сторон.

-- Я так сожалею о случившемся с вашим другом,-- сказал администратор,
кладя на стойку аптечку.-- И где же он порезался?

-- Я... э... ну, это... простая царапина, вот только кровь,
понимаете,-- промямлил я.

Девчушки с интересом уставились на меня, услышав английский акцент.
Администратор открыл аптечку, порылся и достал липкий пластырь.

-- Может быть, это пригодится? -- сочувственно осведомился он.

Окруженный невинными созданиями, я затруднялся объяснить, что липкий
пластырь вряд ли хорош для той части тела, которую я собирался латать.

-- Возьму-ка я всю коробку,-- сказал я, сопровождая свои слова
действием.-- Так будет проще, понимаете.

-- Конечно, сэр, конечно,-- отозвался администратор.-- Но это
государственное имущество.

-- Не сомневаюсь, что там есть все необходимое.-- Я прижал коробку к
груди и стал протискиваться через стайку юных леди.-- Я только посмотрю...
огромное спасибо... верну ее вам.

С этими словами я скрылся в лифте. Благополучно вернувшись в номер
Питера, я принялся изучать богатое содержимое аптечки. Здесь были все
известные человечеству медикаменты. За исключением средств, останавливающих
кровотечение. Однако, покопавшись в этом роге изобилия, я нащупал баночку
аэрозоля с надписью "Ньюскин". Нажал на кнопку -- вырвалась струйка тонких,
как паутина, волокон, которые тут же затвердели.

-- То самое, что нам нужно,-- подбодрил я Питера, пытаясь в то же время
сообразить, что же это за вещество.

Нажав пальцем на сосуд, чтобы остановить кровотечение, я другой рукой
направил туда струю из аэрозоля. Видимо, я перестарался, потому что
гениталии Питера, окутанные облаком паутины, мигом уподобились одному из
наиболее пышных и своеобразных южноамериканских птичьих гнезд. Кровотечение
было остановлено, однако я спрашивал себя, не начнет ли эта конструкция
сжиматься, высыхая. Мои опасения не оправдались, и через несколько секунд я
заставил Питера живо одеться, после чего мы помчались в аэропорт, где в
последнюю минуту успели занять свои места в самолете.

В Нью-Йорке я снова встретился с Томом Лавджоем, и мы разработали
юридическую формулу, согласно которой появился Международный трест охраны
диких животных в качестве отделения нашего Треста, наделенного полномочиями
собирать средства для наших целей. Пожалуй, вернее будет сказать, что я
изложил Тому, в чем нуждается Джерсийский трест, а он уже мастерски
разработал соответствующий план.

Конечно, не всегда процедура сбора подаяния доставляет удовольствие, но
в данном случае я был вполне вознагражден встречами с чудесными, щедрыми
людьми, которые к тому же сплотились вокруг идеи МТОДЖ и учредили наш первый
Совет директоров. В последующие годы благодарность нашим друзьям неизменно
росла, ибо большая часть щедрых взносов и грантов поступает из-за Атлантики,
и без такой замечательной помощи наше развитие шло бы куда медленнее. Однако
я должен подчеркнуть, что столь желанный американский экспорт не
ограничивается долларами, и тут самое время вернуться к мадагаскарским
лемурам, выступающим в несколько неожиданной роли сватов.

Дьюкский университет в Северной Каролине по праву славился своей
коллекцией лемуров, самой большой за пределами Мадагаскара, и его сотрудники
достигли замечательных успехов в изучении и размножении этих животных. Тем
сильнее было мое потрясение, когда в письме профессора Франсуа Бурльера
(одного из виднейших приматологов Франции), члена нашего Научного совета, я
прочел, что поговаривают об отказе университета от упомянутой коллекции
из-за недостатка средств. Профессор спрашивал: не может ли Трест что-нибудь
сделать? Разумеется, финансовой помощи мы не могли оказать, однако если
страшная новость о нависшей над коллекцией угрозе подтвердится, мы
постарались бы приютить несколько видов. Как раз в это время я собирался
вновь направиться со своим кувшином к источнику американских долларов, а
потому позвонил в наше заокеанское отделение и сказал, что хотел бы до
начала нового разбойного набега на Америку посетить Дьюкский университет. За
согласием дело не стало, и мы договорились, что я полечу в Дарем, где меня
встретит многострадальная Марго Рокфеллер, чья дочь Кэролайн училась в том
самом университете. Исполненная, как всегда, энтузиазма, Марго ждала меня в
аэропорту, и по дороге в университет я просветил ее относительно важности
дьюкской коллекции приматов.

-- Но если они так чертовски важны,-- последовал естественный вопрос,--
почему университет не желает их содержать должным образом?

-- Понятия не имею. Могу лишь предположить, что бывшие его питомцы
больше заинтересованы в поддержке местной футбольной команды, чем каких-то
там вонючих лемуров.

-- Ну, знаешь, это просто позор, если коллекция в самом деле так
важна,-- воинственно заключила Марго.

Прибыв на место, я обнаружил, что для нас, как говорится, расстелили
красную ковровую дорожку. Сразу же началась экскурсия в сопровождении
гогочущих профессоров. Три часа я пребывал в своей стихии, переходя от
клетки к клетке и любуясь дивными животными -- яркими, как флаг, рыжими
вари, сидящими в ряд этаким декоративным бордюром кольцехвостами, сифаками,
одетыми в светлую серебристую шерсть, с огромными золотистыми глазами на
бархатно-черной мордочке -- ни дать ни взять старинные детские игрушки
"мартышка на ласточке". Были тут и лемуры-монгоц с мехом разных оттенков
шоколадного цвета, чьи светлые глаза почему-то придавали им хищный вид,
карликовые лемуры, пушинками порхавшие по воздуху в своих клетках, на голове
величиной с грецкий орех -- большущие глаза цвета топаза и тонкие лепестки
ушей.

За ленчем мы только и говорили что о лемурах, и я видел, как бедняжка
Марго скучнеет под напором научных словоизлияний. Да я и сам довольно туго
соображал после длительного перелета. Перекусив, мы еще два часа пообщались
с лемурами; наконец мы с Марго побрели обратно в свой мотель, памятуя, что
добрейшие профессора устраивают вечером званый обед в нашу честь.

-- Честное слово, не выдержу,-- жалобно произнесла Марго.-- Вообще-то я
не против, но я и половины не понимаю из того, что они говорят. Эти люди
всегда употребляют такие многосложные слова?

-- Всегда,-- печально отозвался я.-- Сразу видно, ты не привыкла
общаться с учеными людьми, которые не водят знакомства с такими
невежественными простолюдинами, как мы с тобой.

-- Не знаю даже, как я вынесу этот обед,-- сказала Марго.

-- А тебе и не обязательно приходить. Обед-то ведь в мою честь. Мне
придется пойти, а ты можешь сказать, что подвернула ногу или еще что-нибудь.

-- Нет, милый,-- мученическим тоном возразила Марго,-- я оставалась
тебе верна до сих пор, не изменю и сегодня вечером.

-- Зайди в мой номер перед выходом, и я налью тебе стаканчик, чтобы
настроить на нужный лад для вечеринки,-- заключил я.

Мы и впрямь попытались настроиться при помощи бутылочки виски и явились
в дом, где был назначен прием, порозовевшие и полные поддельного благодушия.
К счастью, остальные гости уже успели пропустить по два-три стаканчика
(таких размеров, какие увидишь только в США), а потому наше появление прошло
незамеченным. Все профессора пришли со своими женами, кои тоже изъяснялись
многосложными словами. Куда до них нам с Марго... Ее лицо выражало полную
растерянность, да я и сам лихорадочно озирался в поисках укромного уголка,
когда мой взор вдруг остановился на весьма привлекательной молодой женщине,
которая сидела на мягком пуфе, потягивая какой-то напиток. Посмотрел на ее
пальцы -- колец нет, посмотрел кругом -- нет ли вблизи ее какого-нибудь
исполненного собственнических чувств мускулистого молодца. Никого. Одна из
милых мне черт Америки -- вы можете подойти к незнакомке и представиться, не
опасаясь, что она лишится чувств от ужаса. И я не стал мешкать.

-- Привет, я -- Джерри Даррелл.

-- Знаю,-- сказала она.-- Я Ли Макджордж.

-- Чем вы занимаетесь? -- спросил я. "Хоть бы не ответила, что
помолвлена с одним из профессоров и обручальное кольцо находится в чистке".

-- Научными исследованиями,-- сказала она.

-- И что же вы исследуете?

"Хоть бы не ответила -- психологию, или ядерную физику, или
исторические драмы второй половины XVII века..."

-- Я изучаю общение животных, во всяком случае такова тема моей
докторской диссертации.

Я ошалело воззрился на нее. Назовись она дочерью индейского вождя и
марсианки, и то я не был бы так поражен. Общение животных во всех его видах
-- предмет, безмерно интересующий меня.

-- Общение животных? -- тупо молвил я.-- Вы подразумеваете всякие эти