года решил все споры -- "Спутник", только "Спутник"; как глава
делегации Васькянин Т. Г. привез министру внешней торговли
подарок от французов, часы, и министр, глянув, увидел то, чего
не узрели в Париже русские, со всех сторон обложенные латинским
алфавитом: "СРУТНИК" -- вот что выведено было на часах!..
коньяком, завернули в три одеяла. Они обихаживали его, как
разведчика, переползшего через линию фронта с ценными
сведениями. Досье на Тимофея Гавриловича Васькянина пополнилось
свежими данными, был проведен углубленный психологический
анализ. (О девушке Алевтине братья не узнали ни слова,
поскольку Андрей не считал это знакомство что-либо обещающим
ему и Мустыгиным.)
поднесли к его уху телефонную трубку. Звонил какой-то
Митрохин-Ерохин, и то заискивал голос, то угрожал, -- так
ничего и не понял Андрей, не дослушал даже, заснул.
умного, образованного человека, получившего прозвище Срутник и
разъяренного тем, что в квартиру его ворвался наглый и глупый
юнец; девушку Алевтину, на цепь посаженную и с цепи им, юнцом,
спущенную, там, в ванной; честного и робкого воировца Крохина,
принятого за Митрохина-Ерохина, много раз битого за
непослушание, -- это его, крохинская, душа дергалась под
телефонной мембраной, билась, как муха о стекло, искала выхода,
помощи, взывала к разуму, а потом сложила крылышки и сникла,
увяла. Воировец Крохин винился: он не может ехать в совхоз,
потому что его заставят там подписывать лживые бесчестные
документы. Какие документы, кто заставит -- вот что надо было
вчера узнать у воировца! Да и весь вчерашний день -- цепь
ошибок и заблуждений. Трусливый негодяй (иначе назвать себя
Андрей не мог) метался по горящему дому и не выскакивал из него
потому, что не хотел расставаться с какими-то подпаленными
огнем вещичками.
немедленно выезда в совхоз "Борец" для выполнения гражданского
долга. Угрозам Андрей не внял. Сиднем сидел дома, ни к пище, ни
к телефону не притрагивался. Его питал заколоченный ящик под
кроватью -- бессмертные труды и великие мысли, принадлежащие
людям, которые шли на костер, но не отступали от истины. Он
заряжался решимостью и энергией от саккумулированных трагедий и
триумфов, сидя на кровати, в полуметре от источника энергии, в
мощном поле излучения тех, кто считал бином Ньютона
нравственным потому, что тот правильный и выверен практикой.
братья Мустыгины, с богатой добычей. Они хорошо поработали
ножницами, искромсав не одну газетную подшивку. Угрозами и
посулами разговорили они некоторых ответственных молчунов,
уворовав заодно печатные издания, не подлежащие выносу из
служебных помещений. Всю ночь горел свет в комнате Андрея,
который начинал постигать величие ниспосланной на него миссии,
то есть командировки. Он всем докажет, что КУК-2 --
средневековье, а комбайн Ланкина -- заря новой эпохи.
государственной важности, выкраденный ими из редакции журнала
"Изобретатель и рационализатор", протокол совещания у главного
инженера Рязанского завода. Разговор там шел без дураков,
напрямую, оглашены были убийственные факты, вес комбайна КУК-2
завышен на 300 килограммов, а на прутковый транспортер подается
в одну секунду такое количество земляной и картофельной массы
(сто восемьдесят килограммов), что конструкция его не в
состоянии эту нагрузку выдержать, и частые поломки комбайна --
неизбежны.
погрозил в ту сторону, где предположительно находился
руководимый врагами народа Рязанский завод
сельхозмашиностроения. Сколько металла загублено, сколько
картошки превращено в месиво, годное лишь для корма скоту!..
на перроне и долго смотрели на уменьшавшийся хвостовой вагон
электрички. Угнетенное состояние духа погнало их в укромный
уголок вокзального ресторана. Они многозначительно приподняли
рюмки и выпили за упокой души раба Божьего Андрея. Им не
верилось, что когда-либо они увидят его, потому что все в
картофельной командировке казалось им странным, загадочным,
наводящим на мысли о скорой расправе властей с ни в чем не
повинным Лопушком. Почему, спрашивали они себя, в комиссию
определен человек, ни к партии, ни к комсомолу, ни к
сельхозтехнике никакого отношения не имеющий? Совершенно ясно,
что готовится какая-то гадость, Андрюшу вовлекают в дьявольский
заговор, чтоб потом партийные и комсомольские органы ОКБ могли
уйти от ответа, все свалив на беспартийного. Братья нашли
информаторшу в "Комсомолке", и та поведала им о невероятном:
газета, поднявшая шум вокруг непризнанного изобретателя Ланкина
и в шуме этом создавшая общественную комиссию, своего
представителя в совхоз "Борец" так и не послала -- тот внезапно
заболел. Наконец братья изучили областную газету, откуда
узнали, что картофель в Подольском районе уже весь выкопан. А
раз так, то на чем испытывать комбайны? Ни одной газетной цифре
Мустыгины не верили, истину показывали стрелки измерительных
приборов на стенде, сработанном золотыми руками их любимого
Андрюши-Лопушка, и только. Но даже если сводки с полей
картофельных сражений и несколько привирали, то все равно
следовало сомневаться в реальности не только испытаний, но и
самого совхоза "Борец". Выцедив бутылку армянского коньяка,
богатого полезными для организма дубильными веществами (братья
проявляли искреннюю заботу о своем здоровье), выкурив по
сигарете ("Филип Моррис", черный угольный фильтр, длинный
мундштук), Мустыгины вплотную приблизились к версии об атомных
испытаниях, куда подопытным кроликом отправлен беспартийный,
никому, кроме них, в столице не нужный и многим в ОКБ надоевший
инженер Сургеев...
что последствия того, что произошло в совхозе "Борец", были
пострашнее атомного взрыва.
разворошили бы старые подшивки областных газет, по душам
покалякали бы с пьющими аспирантами Тимирязевки, пораскинули бы
верткими мозгами и на всякий случай завели бы тайно хранимое
досье на министров, власть свою употреблявших на создание в
стране голода. От него державу всегда спасала картошка, но как
раз картошку и не хотели иметь в достатке руководители всех
сельскохозяйственных ведомств, хотя со всех трибун клялись --
абсолютно искренно -- решить наконец-то продовольственную
проблему, давнюю причем. Война внезапно обнаружила не только
ценность картофеля, но и невозможность выкопки его: мужчины --
на фронте, бабы, вооруженные мотыгой, лопатой и плугом, явно не
справлялись. Тогда-то и спохватились инженеры Урала, здесь
фабрично-заводской люд превосходил по численности
колхозно-совхозный, но отвлекать на картошку тысячные массы
квалифицированных рабочих казалось нелепостью, и
картофелеуборочные комбайны быстренько спроектировались и не
менее быстро выкатились на поля. В картофельной Белоруссии и
после войны мужчин не прибавилось, и здесь тоже умельцы и
рационализаторы начали делать устройства для механической
посадки и уборки. Не дремало и государство, в Рязани пыхтели
конструкторы над картофелеуборочным комбайном КУК-1,
одновременно уничтожались все конкуренты его, потому что
частным образом делать что-либо запрещалось, восставала
конституция и понятное любому гражданину право собственности
государства на металл, время и людей. Уничтожен был комбайн
одного умельца в Минске, та же участь постигла другие
конструкции, машина Ланкина уцелела потому, что собрана была в
опытном цехе авиационного КБ. Уже подготовлен был проект
постановления правительства, запрещавший разработку
непрофильной техники, то есть любого приспособления, не
одобренного Министерством сельхозмашиностроения.
слабонервных свидетелей; прищучь их -- и стала бы очевидной
причина, по которой в подмосковную глушь направили внешторговца
Васькянина. ГДР выступила с порочащей ее инициативой -- создать
высокопроизводительный картофелеуборочный комбайн, ни в чем не
уступавший тому, который исправно выкапывал картошку на
капиталистических полях ФРГ. Только Рязань, только КУК-2 --
упорствовала Москва, и Васькянина обязывали подтвердить
приоритеты отечественного сельхозмашиностроения. Тем более, что