кувыркалась, пела и плашмя бросалась на снег, крестообразно обнимая
закоченевшую землю. Потом поднималась, садилась на корточки и долго и тихо
смотрела на освещенные окна, поскрипывая зубами. И снова с визгом бросалась
на дом, выла в трубе голодным воем ненасытимой злобы и тоски и обманывала: у
нее не было детей, она сожрала их и схоронила в поле, в поле...
книгу.
заблестело мокрое стекло, и снаружи она прильнула к нему серым бесцветным
глазом. Их двое, двое, двое... Ободранные голые стены с блестящими
капельками янтарной смолы, сияющая пустота воздуха н люди. Их двое.
мазал клеем, держа кисть за кончик длинной ручки, и резал бумагу, и каждый
лязг ножниц отчетливо и громко разносился по пустому дому. Коробочки
выходили плохие, кривобокие, грязные, с торчащей и отклеивающейся бумагой,
но он не знал этого и продолжал работать. Изредка он поднимал голову и
неподвижным взглядом из-под узких звериных век смотрел в освещенное
пространство комнаты. Там толклись, метались и кружились звуки. Шуршание,
шорох, треск, протяжный вздох. Они вились над ним, паутиной пробегали по
лицу и входили в голову - шуршание, шорох и протяжные, длительные вздохи. А
человек против него был неподвижен и молчал.
глаза от белых страниц. И тогда видел он и голые стены, и запущенные окна, и
серый глаз ночи, и идиота, застывшего с ножницами в руках. Мелькало все, как
видение - и снова перед опущенными глазами развертывался непостижимый мир
чудесного, мир любви, мир кроткой жалости и прекрасной жертвы.
тревожно смотрел на отца.
грезил дивными грезами светлого, как солнце, безумия; он верил - верою тех
мучеников, что всходили на костер, как на радостное ложе, и умирали,
славословя. И любил он - могучей, несдержанной любовью властелина, того, кто
повелевает над жизнью и смертью и не знает мук трагического бессилия
человеческой любви. Радость, радость, радость!
снова взялся за ножницы. Но скоро бросил их - и, уставившись неподвижными
глазами, оттопырив большие уши, терпеливо ловил бегающие звуки. Шипение и
шорох, визг и свист. И хохот. Она играла. Она садилась на бревна покинутого
сруба, качалась н бахалась в снег, и тихо кралась в угол, и рыла там могилу
для чужих, для чужих. И пела: для чужих, для чужих. И с радостью взметывала
вверх и раскидывала широкие серые крылья, высматривая; камнем падала вниз и,
кружась, проносилась в темные окна заиндевевшего сруба, с визгом и свистом.
За снежинками гонялась она, - и, бледные от страха, вытянувшись вперед, они
молчаливо бежали.
как метель и ночь обволакивающими лицо. На минуту перед ним встают голые
стены, и злобно-испуганное лицо идиота, и визг разыгравшейся вьюги - и
наполняют душу его мучительным восторгом. Свершается - свершилось!
шепчет с ужасом.
Светло и пусто. Один за другим они крадутся к идиоту - по полу, по потолку,
по стенам, - заглядывают в его звериные глаза, шепчутся, смеются и начинают
играть. Все веселее, все резвее. Они гоняются, прыгают и падают; что-то
делают в соседней темной комнате, дерутся и плачут. Нет никого. Светло и
пусто. Нет никого.
разгоняет маленькие испуганные звуки. - Во-о-м! - падает второй, глухой,
вязкий и разорванный, точно захватило ветром широкую пасть колокола, он
задохнулся и стонет.
пальцы никак не могут перевернуть белой страницы. Он дует на них, трет одну
о другую, и снова шуршат тихо страницы, и все исчезает: голые стены,
отвратительная маска идиота и равномерные, глухие звуки колокола. Снова
безумным восторгом горит его лицо. Радость, радость!
их шипением и свистом, рвет, разбрасывает - тяжело катит их в поле, зарывает
в снег и прислушивается, склонив голову набок. И снова бежит навстречу новым
звукам, неутомимая, злая и такая хитрая, как бес.
Идиот туго ворочает головой, и тоненькие, безжизненные ноги его с согнутыми
пальцами и нежной, не знающей земли подошвой слабо шевелятся, бессильно
порываясь к бегу. И зовет:
как в церкви:
друзей и близких. Явился в жизнь - и тьма объяла его. Бедный человек! Слепой
человек!
молчит и смотрит тихо, улыбающимся взглядом, точно не хочет он расстаться с
этим бедным человеком, который был слеп от рождения, не видел лица друга и
не думал, как близка к нему божественная милость. Милость - и жалость, и
жалость!..
согрешил: он или родители его, что родился слепым?" Иисус отвечал: "Не
согрешили ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явилось дело
божие".
раскатами. И его широкие звуки пронизывают тихое шипение, и шорох, и свист,
и растянутый, разорванный, блуждающий гул задохнувшегося колокола. Идиоту
весело от огненного голоса, от блестящих глаз, от шума, свиста и гула. Он
хлопает себя по оттопыренным ушам, мычит, и густая слюна двумя грязными
рукавами ползет по низкому подбородку.
день; приходит ночь, когда никто не может делать". - "Доколе я в мире - я
свет миру". Во веки веков, во веки веков! - посылает он в ночь и метель
страстные торжествующие крики. - Во веки веков!
голос. И она качается на его черных слепых звуках и поет: их двое, двое,
двое! И к дому мчится, колотится в его двери и окна и воет: их двое, их
двое!
продолжает:
плюновения и помазал брением глаза слепому - и сказал ему: "Пойди умойся в
купальне Силоам" (что значит посланный). Он пошел и умылся и вернулся
зрячим".
быстро заходил по комнате. Потом остановился посреди ее и возопил:
попа - и со страхом он обернулся.
огромную маску, и в широкое отверстие рта неудержимо рвался странно-пустой,
прыгающий хохот: "Гу-гу-гу! Гу-гу-гу!"
чтобы посыпать дорожки. Глубокие ямы, где знаменские крестьяне уже несколько
лет добывали для себя песок, находились в верстах в двух от села, среди
невысоких и густых вырубок березы, осины и дубка. Еще было только начало
июня месяца, а трава поднималась уже до пояса и до половины закрывала пышную
и могучую зелень разметавшихся кустов с крупными влажно-зелеными листьями. И
цветов много было в тот год, и пчела отовсюду налетала на цветы, и на дно
глубокой выемки с осыпающимися и сползающими стенами вливалось ровное и
жаркое жужжание и нежный простой аромат. И уже несколько дней все ждало
грозы и чувствовало ее. Она была в раскаленном безветренном воздухе, в
Эриксон Стивен
Сертаков Виталий
Верещагин Олег
Куликов Роман
Мурич Виктор
Лукьяненко Сергей