Чтение 12–й страницы книги ~Женщины~

переставал думать о Лидии.

Все хорошее, что было в наших отношениях, походило на крысу, которая
расхаживала по моему желудку и грызла внутренности.

Ди Ди остановила машину у элегантной забегаловки. Там был солнечный
дворик со стульями и столиками, где люди сидели и ели, беседовали и пили
кофе. Мы прошли мимо черного мужика в сапогах, джинсах и с тяжелой
серебряной цепью, обмотанной вокруг шеи. Его мотоциклетный шлем, очки и
перчатки лежали на столе. Он сидел с худой блондинкой в комбинезоне
травяного цвета, посасывавшей мизинец. Место было переполнено. Все
выглядели молодо, прилизанно, никак. Никто на нас не таращился. Все
тихонько разговаривали.

Мы вошли, и бледный худосочный юноша с крошечными ягодицами, в узеньких
серебристых брючках, 8-дюймовом ремне с заклепками и сияющей золотой
блузке провел нас к столику. Уши у него были проколоты, он носил крохотные
голубые сережки. Его усики, точно прочерченные карандашом, казались
лиловыми.

- Ди Ди, - сказал он, - что происходит?

- Завтрак, Донни.

- Выпить, Донни, - сказал я.

- Я знаю, что ему нужно, Донни. Принеси Золотого Цветка, двойной.

Мы заказали завтрак, и Ди Ди сказала:

- Нужно немного подождать, чтобы приготовили. Они здесь вс готовят под
заказ.

- Не трать слишком много, Ди Ди.

- Это вс на представительские списывается. - Она вытащила маленький
черный блокнотик: - Так, давай поглядим. Кого я приглашаю сегодня на
завтрак? Элтона Джона?

- Разве он не в Африке?..

- О, правильно. Ну, а как тогда насчет Кэта Стивенса?

- Это еще кто?

- Ты что, не знаешь?

- Нет.

- Так я его открыла. Будешь Кэтом Стивенсом.

Донни принес выпить, и они с Ди Ди поговорили. Казалось, они знали
одних и тех же людей. Я же не знал никого. Я далеко не сразу приходил в
восторг. Мне было наплевать. Мне не нравился Нью-Йорк. Мне не нравился
Голливуд.

Мне не нравилась рок-музыка. Мне вообще ничего не нравилось. Возможно,
я боялся.

Вот в чем вс дело - я боялся. Мне хотелось сидеть в одиночестве в
комнате с задернутыми шторами. Вот от чего я тащился. Я придурок. Я
ненормальный. А Лидия уехала.

Я допил коктейль, и Ди Ди заказала еще один. Я начал чувствовать себя
содержантом, и это было клево. Помогало развеять тоску. Нет ничего хуже,
чем когда нищаешь, и тебя бросает женщина. Пить нечего, работы нет, одни
стены, сидишь, лыбишься на эти стены и думаешь. Так женщины на тебе
отвязываются, но им самим от этого больно, и они слабнут. Или же мне
просто нравилось в это верить.

Завтрак был хорош. Яйца с гарниром из разных фруктов... ананасы,
персики, груши... немного молотых орехов, заправка. Хороший завтрак. Мы
доели, и Ди Ди заказала мне еще выпить. Мысль о Лидии по-прежнему
оставалась во мне, но Ди Ди была мила. Ее беседа была определнна и
развлекала меня. Она могла меня рассмешить, что мне и было нужно. Смех мой
весь сидел внутри, ожидая случая вырваться ревом наружу: ХАХАХАХАХА, о
боже мой, о господи ХАХАХАХА. Стало так хорошо, когда это случилось. Ди Ди
знала кое-что о жизни. Ди Ди знала: что случилось с одним, случалось с
большинством из нас. Жизни наши не так уж сильно отличались друг от друга
- хоть мы и любили считать, что это не так.

Боль странна. Кошка убивает птичку, дорожная авария, пожар....

Боль нагрянет, БАХ, и вот она уже - сидит на тебе! Настоящая. И для
всех, кто смотрит со стороны, ты выглядишь дурацки. Будто вдруг сделался
идиотом. От этого нет средства, если только не знаешь кого-то, кто
понимает, каково тебе и как помочь.

Мы вернулись к машине.

- Я как раз знаю, куда тебя свозить, чтобы ты развеялся, - сказала Ди
Ди. Я не ответил. За мною ухаживали, как за инвалидом. Я им и был.

Я попросил Ди Ди остановиться возле бара. Какого-нибудь из ее мест.
Бармен ее знал.

- Вот это, - сказала она мне при входе, - то, где тусуются многие
сценаристы. И кое-кто из мелкой театральной публики.

Я невзлюбил их всех немедленно - рассиживают с умными и высокомерными
рожами. Взаимоуничтожаются. Самое худшее для писателя - знать другого
писателя, а тем паче - несколько других писателей. Как мухи на одной
какашке.

- Давай возьмем столик, - сказал я. Вот он я, писатель на 65 долларов в
неделю, сижу в одном месте с другими писателями - теми, что на 1000
долларов в неделю. Лидия, подумал я, я уже близок. Ты еще пожалеешь.
Настанет день, и я буду ходить по модным ресторанам, и меня будут
узнавать. У них будет особый столик для меня в глубине, поближе к кухне.

Мы взяли себе выпить, и Ди Ди взглянула на меня:

- Ты хорошо вылизываешь. Ты вылизываешь лучше, чем у меня вообще в
жизни было.

- Лидия научила. Потом я добавил несколько штрихов от себя.

Темнокожий мальчуган вскочил и подошел к нашему столику. Ди Ди нас
представила. Мальчуган был из Нью-Йорка, писал для Виллидж Войса и других
тамошних газет. Они с Ди Ди немного похлестались громкими именами, а потом
он ее спросил:

- А чем твой муж занимается?

- Конюшню держу, - ответил я. - Кулачных бойцов. Четверо хороших
мексиканских парней. Плюс один черный, настоящий танцор. Сколько вы весите?

- 158. Вы сами дрались? Судя по лицу, вам досталось изрядно.

- Перепало несколько. Можем поставить вас в категорию 135. Мне нужен
левша в легком весе.

- Откуда вы узнали, что я левша?

- Сигарету в левой руке держите. Приходите в спортзал на Мэйн-Стрит. В
понедельник с утра. Начнем вас тренировать. Сигареты исключить.

Погасите этого сукина сына немедленно!

- Послушайте, чувак, я же писатель. Я работаю на пишущей машинке. Вы
никогда ничего моего не читали?

- Я читаю только столичные газеты - про убийства, изнасилования,
результаты схваток, авиакатастрофы и про Энн Лэндерс.

- Ди Ди, - сказал он, - у меня интервью с Родом Стюартом через полчаса.
Мне надо идти. - Он ушел.

Ди Ди заказала нам еще выпить.

- Почему ты не можешь порядочно к людям относиться? - спросила она.

- От страха, - ответил я.

- Вот и приехали, - сказала она и направила машину в ворота
голливудского кладбища.

- Мило, - ответил я, - очень мило. Я уже совсем забыл о смерти.

Мы немного поездили. Большинство могил возвышалось над землей.

Как маленькие домики с колоннами и парадными ступенями. И в каждом -
запертая железная дверь. Ди Ди остановила машину, и мы вышли. Она
попробовала одну из дверей. Я наблюдал, как виляет у нее зад при этом
занятии. Подумал о Ницше. Вот мы какие: германский жеребец и еврейская
кобыла. Фатерлянд бы меня обожал.

Мы вернулись к М.Бенцу, и Ди Ди притормозила перед одним из бЛльших
блоков. Тут всех засовывали в стены. Ряды за рядами. У некоторых - цветы в
маленьких вазочках, но, по большей части, увядшие. В основном, в нишах
цветов не было. В иных лежали супруг с супругой, аккуратно, рядышком. В
нескольких случаях одна из двойных ниш пустовала и ждала. Во всех
покойником из двоих был муж.

Ди Ди взяла меня за руку и завела за угол. Вот он, почти в самом низу,
Рудольф Валентино. Скончался в 1926. Долго не прожил. Я решил дожить до
80. Подумать только: тебе 80, а ебешь 18-летнюю. Если и можно как-то
сжульничать в игре со смертью, то только так.

Ди Ди подняла одну из цветочных вазочек и опустила себе в сумочку.
Стандартный прикол. Тащи все, что не привязано. Все принадлежит всем.

Мы вышли оттуда, и Ди Ди сказала:

- Я хочу посидеть на лавочке Тайрона Пауэра. Он моим любимым был. Я его
обожала!

Мы пошли и посидели на лавочке Тайрона, рядом с могилой. Потом встали и
перешли к могиле Дугласа Фэрбенкса-старшего. Хорошая. Своя лужица пруда
перед надгробьем. В пруду плавали кувшинки и головастики. Мы поднялись по
какой-то лестнице и там, за могилой, тоже было где посидеть. Ди Ди и я
сели. Я заметил трещину в стенке надгробья: туда и обратно сновали
маленькие рыжие муравьи. Я немного понаблюдал за ними, потом обхватил
руками Ди Ди и поцеловал ее - хорошим, долгим-долгим поцелуем. Мы
собирались оставаться хорошими друзьями.

19

Ди Ди надо было встретить сына в аэропорту. Тот возвращался домой из
Англии на каникулы. Ему было 17, рассказала она мне, и его отцом был
бывший концертный пианист. Но подсел на спид и коку, а позже сжег себе
пальцы в какой-то аварии. Играть на фортепиано больше не мог. Они уже
некоторое время находились в разводе.

Сына звали Ренни. Ди Ди рассказывала ему обо мне в нескольких
трансатлантических телефонных разговорах. Мы добрались до аэропорта, когда
с рейса Ренни уже выпускали пассажиров. Ди Ди и Ренни обнялись. Он был