Чтение 12–й страницы книги ~Самовар~

Но результат -- это одно, а моральный смысл его достижения -- это
другое. Как это там у Бернштейна (или это ренегат Каутский?): "Движение --
это все, конечная цель -- ничто". Понял-нет? Конечной целью оказались
песчаные бури и, через восемь лет всего, пожизненные закупки зерна в Америке
-- но моральный смысл ощущался в том, чтобы реализовать силы молодости для
мощи и процветания Родины. Радуюсь (радуюсь!) я -- это мой труд вливается в
труд моей республики. Однако запас сил даже у молодости ограничен все-таки,
в отличии от пути к процветанию Родины, который ну решительно же бесконечен,
бьешься-бьешься -- не цветет, собака. Может, дустом попробовать?

И еще не Гагарин, стало быть, а Юра Белкин, попав в армию, решил
поступать в военное училище. Пусть он разочаровался в Целине, но не
принципиально в романтике как таковой. Романтизм ведь качество внутреннее, и
требует внешней точки приложения.

Это был тоже, знаете, конфликт эпохи. Романтизм поощрялся единоразово:
бросить город, удобства, родных, все, -- и уехать по зову Партии в степь
(пустыню, тундру, тайгу, нужное подчеркнуть). После этого романтизм
надлежало сбросить, как муравьиная самка сбрасывает одноразовые крылья, и
пахать дисциплинированно на одном месте. А крылья сдать в Музей трудовой
славы, чтоб на их примере учить новую молодежь героизму.

А которые имели нерегламентированный, сверхлимитный романтизм вечно
менять местожительство в жажде нового -- для тех был отрицательный термин
"летун", и их пресекали сниманием с очереди на квартиру и лишением прочих
социальных благ, льгот и надбавок.

Романтизм Юры Белкина жаждал крыльев, на крыльях нарисовались красные
звезды, порыв обрел военную ипостась, и он, стало быть, решил стать
защитником Родины, воином. Офицером. Есть такая профессия -- Родину
защищать. Лучше всего -- летчиком. Романтика в квадрате.

Ближайшим летным училищем было Кокчетавское, и военком выписал ему
проездные документы -- была разнарядка, и он стал курсантом-летчиком.

Махну серебряным тебе крылом.

Все выше, и выше, и выше.

А вместо сердца пламенный мотор.

А город подумал -- ученья идут.

Среднестатистический советский военный летчик -- это старший лейтенант
или капитан двадцати девяти-тридцати лет. Основное рабочее звено.

Перегрузки при высшем пилотаже реактивного истребителя достигают 9g.
Некрупный человек весит шесть центнеров. Литр крови весит 9 килограммов
-тяжелее железа, близко к свинцу, и сердцу это проталкивать. Мышцы под своей
тяжестью оползают с костей. Истребитель уходит в воздух в
противопере-грузочном скафандре -- упругая шнуровка держит тело в целости.

При посадке на скорости под 300 км/час напряжение таково, что пульс
строчит под 200, давление прет к 240 на 160. Это у молодых тренированных
ребят.

Поэтому военный летчик изнашивается быстро, к сорока годам большинство
летать бросает. Подыскивают наземную службу. Кто дорос только до капитана --
в сорок увольняются из армии, выслуга позволяет: нет перспектив, хорошо б
только дотянуть двадцать пять календарных до полной пенсии.

Так что когда Юра, много лет спустя, прочитал о действующем немецком
летчике нашего времени, капитане и командире истребительной эскадрильи,
который летает в 50 (!) лет -- он даже понять не смог, как тот в 50 (!) лет
держит такие перегрузки. А реакция? А зрение?

Характерно, что летчики (наши) после окончания училища ни черта своим
здоровьем не занимаются. От природы есть пока? и ладно. Квасят водку, как
прочие граждане. От давления с похмелья жрут лимоны перед медкомиссией, чтоб
снизить до нормы. Главный авиационный фрукт -- это лимон. В дефиците их
доставали где могли, привозили ящиками. Огурцы сами солили, чтоб натуральный
рассол был, с укропчиком, -- тоже способствует.

Эти отвлеченные подробности есть в сущности Юрина жизнь. Хотя в
истребители он не попал, а попал в вертолетчики.

Вертолеты летают медленнее и ниже, а бьются чаще, особенно в те
времена, когда КБ Миля было приказано в срочном порядке копировать
геликоптеры Сикорского. Детали-то копировать несложно, технологию труднее...
у разведки спины дымились. Технология своя. Вот и бились.

А падающий вертолет с вращающимися винтами -- это что? это мясорубка в
свободном поиске. Вырубишь движок, загонишь лопасти во флюгирование -- а они
все равно вращаются. Ты выпрыгнешь -- и летишь, согласно закону притяжения,
рядом с ним.

Когда-то на испытаниях пытались лопасти отстреливать стационарными
пиропатронами, но это оказалось капризно, опасно, ненадежно, и идею
отставили.

Юра получил уже старшего лейтенанта и летал командиром звена, когда в
космос запустили Гагарина! И в восторге и энтузиазме первых недель всех
летчиков-старлеев по имени Юра стали невольно как бы слегка сравнивать с
Гагариным -- оглушительный блеск его славы, карьеры, удачи, обаяния как бы
отсвечивал в первую очередь именно на них. Старшие лейтенанты авиации на
долгий миг стали героями эпохи. Гагарин слопал лимон из чая на файв-о-клоке
у английской королевы -- она, аристократически разряжая конфуз, сделала то
же самое, и с того прецедента они по этикету могут жрать лимон из чашки. У
Гагарина развязался шнурок ботинка на ковровой дорожке к Мавзолею с
встречающим Политбюро -- с тех пор космонавты тщательно затягивают шнурки
перед церемонией официальной встречи.

Гагарин разбился через семь лет на тренировочной спарке в прах. А тезка
Юра Белкин, тоже маленький улыбчивый крепышок, успевший написать заявление в
отряд космонавтов (каждый третий лейтенант его тогда написал), разбился тем
же летом 61-го года.

Добро бы разбился.

Двигатель вертолета расположен вверху, прямо под несущим винтом. В
воздухе вертолет как бы подвешен к своему двигателю с винтом. Центр тяжести
у него высоко. Поэтому в падении он норовит перевернуться вверх брюхом. И
огромный винт работает под тобой.

Вероятнее всего, у них полетело от дефекта или усталости металла одно
из креплений ротора (заключение аварийной комиссии), и ротор разрушительно
загрохотал в своем кожухе. Брызнули осколки, машина клюнула и затряслась
вразнос, борттехник и штурман прыгнули сразу, а Юра не успел, рвал ручку,
блокировал питание, а сам уже валился колесами кверху, и винт рубил воздух
между ним и землей, ни фига было лопасти не зафлюгировать, потеряно
управление.

Падая внутри машины и вместе с ней, Юра сумел долезть открыть заднюю
створку и пополз, как муха по булавке, в воздухе по хвостовой трубе к
вставшему стабилизирующему винту, его вращало вместе с хвостом, гладкий
заклепанный металл уходил из-под него вбок, а он цеплялся, влеплялся в него,
стремясь выбраться за черту свистящего сверкающего круга работающих лопастей
внизу и тогда оттолкнуться, вращение добавит, стряхнет в сторону, но его
стряхнуло чуть раньше, винт рубанул, подбросил, добавил и откинул прочь.

В шоке первых секунд не ощутив боли, он сумел ошметками руки выдернуть
кольцо парашюта. Боль пришла с ударом приземления -- ад, который не
передашь, по сравнению с которым смерть -- рай.

Дело было над тайгой. Через час штурман и борт-техник нашли его --
рядом. Он был уже без сознания. Ужаснувшись, они наложили жгуты и посильно
перевязали -- не спасти, конечно, но чтоб хоть что-то сделать, не смотреть
же так. Через полсуток дым их костра нашел в розыске вертолет из полка.
Поскольку Юра все еще дышал, его тем же бортом с аэродрома, в сопровождении
младшего полкового врача, доставили в окружной госпиталь.

Жене с дочерью сообщили, как он понимает, что -- погиб, не спасли; а
хоронили закрытый гроб, что у военных летчиков вполне в порядке вещей.
"Вышли вы -- за обычных, не гуляк, не монахов, думали -- лейтенантов, вышло
-- за космонавтов." -- И вот я здесь, господа! -- закончил он по прибытии
знакомство палаты со своей эпопеей.

Фраза эта пошла гулять с фильма "Мичман Панин", где играл совсем
молодой красавец Тихонов. В конце пятидесятых его крутили до дыр во всех
гарнизонных клубах. Удравший с царского броненосца в Бресте по революционной
надобности мичман, тайный большевик, по партийному приказу возвращается на
корабль -- партии нужны свои люди на флоте. Грядет трибунал, предваряемый
судом офицерской чести. Добрый командир с намекающим прищуром снабжает
обаяшку-дезертира бульварными романами. И на суде он, к зависти и стону всей
кают-компании, излагает сногсшибательную историю со слов: "Роковой случай
завел меня в игорный дом!.." -- через гору золота, дворцы, оргии, хищных
красавиц, неверных друзей и мошенников, разорение, нищету, горе - до
рыдающей концовки: "Тяжелым трудом скопил я денег на возвращение с повинной
головой в родную офицерскую семью... И вот я здесь, господа!" Аплодисменты,
снисхождение, разжалован в матросы.

{"С четвертой главы романа обнаруживается явная параллель с
конструкцией "Моста короля Людовика Святого" Торнтона Уайлдера. Ряд разных
судеб ничем не связанных между собой людей объединяется общим и совместным,
заведомо случайным и трагическим итогом. В чем смысл, где логика, как
угадать Божественное провидение? Вслед за простодушным монахом Юнипером
тщится автор разрешить вечную задачу.

Разница в том, что опыт как бы продолжен: представьте себе, что
путники, свалившись с мостом в пропасть, не погибли, а, скажем, переломали
позвоночник и доживают свой век, не вставая с коек, в одной палате,
допустим, монастырской больницы, и проводя время в разговорах и
воспоминаниях. Ремейк? Постлитература?"

Михаил Золотоносов, "Казус Веллер". "Московские новости", No 49, 1994
г}

Завершая этот рассказ, Юра -- уже "Гагарин" -- верил, что скоро его
подлечат, отправят домой с пенсией, жена его заберет отсюда, с дочкой он
увидится. Сокрушался, что, трезво рассуждая, жене он такой, конечно, ни к
чему, молодая еще женщина, так что жить ему, видимо, придется с матерью, вот
ей обуза...