простым человеком, но безмерно талантливым. Говорю это совершенно серьезно.)
отбирают, а затем голосуют за них люди странноватые, то есть писатели,
художники, музыканты, которые туда уже приняты. Ведь они в бюрократических
тонкостях ничего не смыслят, известны своей беспечностью, чаще всего либо
понятия не имеют о сделанном кандидатом, либо движимы завистью к его
свершениям, и так далее. Кроме того, то и дело начинается торговля, и
писатели говорят художникам или музыкантам: "Мы проголосуем за этого вашего
малого, хоть в жизни о нем не слышали, ну, а вы проголосуете за нашего,
пусть ведать о нем не ведаете". Такие дела.
права на существование, ведь им дано не только воздавать почести, но и
наносить оскорбления. Вспомните хотя бы про тех же Джеймса Джонса или Ирвина
Шоу. При них нельзя было упоминать об Академии, это заставляло их ощутить
себя чем-то вроде завалящего товара. И такое же чувство по сей день
испытывают, можете не сомневаться, более ста американских литераторов или
деятелей искусства, люди, у которых замечательные достижения.
принимать в Академию) заметил, что бедность не порок, но может им сделаться.
Если тебя не допускают в Академию - это тоже не порок. Но может таковым
стать.
ведь, в конце концов, наш самый выдающийся драматург.) Еще до того, как мы с
Джил стали жить вместе, она как-то под вечер привела его ко мне домой. Я до
того разволновался, увидев перед собой человека с таким пониманием, юмором,
симпатией описавшего американцев, живущих не в Нью- Йорке, что, ринувшись к
нему с протянутой рукой, пребольно ударился лодыжкой о мраморный столик для
кофе. (Он, как и Т.С.Элиот, рос в Сент- Луисе, только Уильямс не пытался
этого скрывать. Ему в голову не приходило ни с того, ни с сего начать
изъясняться так, словно он архиепископ Кентерберийский.)
записку актрисе Марии Туччи, жившей напротив меня. Она была занята в
репетициях "Ночи игуаны" и говорила, что актеры не очень освоились в этой
пьесе. И я ей написал: игуана с виду отвратительная, но мясо очень вкусное.
А в пьесе, как я понимаю, говорится про то, что лучше любить почитаемое
другими уродливым, чем не любить вообще. Съешь кусок игуаны и
удостоверишься: сыт, не хуже остальных.
Луи-Фердинан Седин умер через два дня после Эрнеста Хемингуэя.)
знает латынь плохо, - стало быть, и для меня, - слова мессы звучат до
глупости красиво. Не все ли равно, что они значат? Месса, музыку для которой
писали многие композиторы, получила санкцию церкви на Трентском соборе в
1570 году, и папа Св.Пий V издал по этому случаю буллу. Год, когда месса
была санкционирована, к нашему времени намного, намного ближе, чем ко
временам Иисуса Христа.
"Requiem aeternam dona eis, Dominc; et lux perpetua luceat eis", что в
переводе означает: Вечный покой даруй им, Господи, и да воссияет над ними
свет нескончаемый". Вечный покой даруй им. Господи, и да воссияет над ними
свет нескончаемый". (Излишне доверчивый и все воспринимающий буквально
человек, услышав такое, вообразит, что Хаксли и Кеннеди, Селин, Хемингуэй, а
также моя сестра и первая моя жена Джейн, как все прочие, кто умерли,
пытаются теперь заснуть под ослепительным сиянием включенных ламп.)
новой мессы, сочиненной Эндрю Ллойдом Уэббером (он родился в 1948 году,
когда я служил в "Дженерал электрик", ведал связями с потребителем). Ллойд
Уэббер до этого написал мюзиклы "Иисус Христос - Суперзвезда", "Эвита" и
"Кошки" (Т.С.Элиот, чьи стихотворения составили основу либретто последнего
из названных мюзиклов, мне кажется, кое-чем обязан, пусть он этого и не
признал, "Арчи и Мехитабель" Дона Маркиза*, а женой Маркиза раньше была
миссис Уолтер Воннегут.)
дуэт Таракана Арчи и Кошки Мехитабель прочно вошли в американскую литературу
смеха./
авеню, Манхэттен, - это подчеркнуто англиканский собор, хотя текст мессы
носит специфичный римско-католический оттенок, ведь содержащиеся в нем
гневные порицания подразумевают прежде всего англикан, признавших духовное
превосходство папства. Насколько могу судить, чопорно вырядившаяся публика
состояла наполовину из протестантов, наполовину из евреев. (Возможно,
католиками были несколько музыкантов и телеоператоров да полицейские,
охранявшие собор снаружи.)
стремился в нем разобраться. Все мы пришли сюда ради музыки. (А может,
просто потому, что в этот вечер ничего более роскошного в Нью-Йорке не
нашлось.) В конце концов, петь будет не кто иной, как Пласидо До-минго (как
раз один из тех музыкантов-католиков), в сопровождении объединенного хора
мальчиков собора Св.Томаса и Вестминстерского собора (этот хор прибыл
прямиком из Англии), а также группы солистов Нью-йоркского филармонического
оркестра. Итак, началось: "Requiem aeternam dona eis, Domine" и все прочее.
Я глаз не мог оторвать от солиста Винчестерского хора мальчиков - кошачья
мордочка, а голосок прямо серебряный, - и заглянул в программку. Боже
всемогущий, его зовут Пол Майлс-Кингстон.
латинского текста мессы, хотя на текст всем было решительно наплевать.
Жуткий текст! (Чтобы никому не взбрело на ум, что я глумлюсь над Священным
Писанием, еще раз скажу: месса ничего боговдохновенного в себе не содержала
и на фоне длительной истории такого рода сочинений выглядела столь же
современной, как проза Хемингуэя в "Зеленых холмах Африки".)
Уэббера) и все остальные расположившиеся на просцениуме перед трубами
органа, старательно создавали впечатление, что Господь Бог расчудесный
добряк, в изобилии заготовивший для нас всякие товары, к которым мы получим
доступ, как только помрем. Если бы они знали, какой текст произносят, сами
бы убедились, что сулимый ими Эдем нисколько не отличается от Рая, который
обещала истовым католикам испанская инквизиция.
discussurus!" Прелесть какая! Замечательно. Просто заслушаешься. Только
значит это вот что: "Ужас овладевает каждым, когда Судия приидет подвергнуть
все и всех суровому испытанию!"
sit securus? По выражению лиц поющих и по их жестам следовало заключить, что
нам, грешным, нечего опасаться Неба, где нас ждет милость и благодать, куда
ни сунься. Но сильно бы вы ошиблись, поверив такому впечатлению. Пели-то
следующее: "И что мне, несчастному, сказать в ответ? Какого заступника
молить о помощи, если и праведным трудно тогда будет избежать проклятия?"
мазохизмом. Вернулись мы с Джил домой, и полночи я сочинял собственный
текст. (Напрасно думаете, что по самонадеянности. Всякий сочинит что- нибудь
получше того, что мы слышали, а хуже сочинить просто невозможно.) Я решил
выбросить все про Судию, муки, разверстые львиные пасти и необходимость
спать при включенных сильных лампах.
участникам Трентского собора) захотелось побыстрее их перевести на латынь.
Жене я сказал, что надо бы подыскать кого-нибудь, кто пропустит эту
дребедень через стиральную машину-автомат, чтобы вышел фокус-покус. А я ему
заплачу, не скупясь.
поворот, так как там сочли, что я впал в ересь. Тогда я отыскал специалиста
по церковной латыни из Нью-Йоркского университета Джона Ф.Коллинса, который
согласился прокрутить со мной эту аферу, и черт ли с ним, с уготованным нам
адским пламенем. "Вечный покой даруй им, о Космос, а вы спите спокойно, я
выключу свет", - так начиналась моя месса. Когда Джон Коллинс отстирал эту
чушь в машине-автомате, получилось - вот вам фокус-покус - такое: "Requiem
aeternam dona eis, Munde, neve lux somnum perturbet eorum".
встретил композитора Эдгара Грэну, выпускника колледжа Джулиард, который
учился в университете Адовы, когда я там в 1965 году преподавал. (Один из
моих тогдашних питомцев Джон Кейси в 1989 году получил Национальную книжную
премию, какой меня самого не удостоили ни разу в жизни.) Весь следующий год
Грэна по собственной инициативе занимался переложением латинского текста
Коллинса на музыку. Мы пробовали предложить эту композицию нескольким
церквам в Нью-Йорке, но ни одна ее не приобрела. (Музыка, должен сказать,
постмодернистская, этакий чайнворд в кроссворде, полуклассические джазовые
синкопы, словом, мармелад в лимонаде.)
руководитель лучшего унитарианского и универсалистского хора в стране (все
перезвоны, перезвоны), - хор этот из Буффало. Сразу после Рождества начались
репетиции, и, верьте, не верьте, а 13 марта 1988 года у нее в церкви мы
закатили собственную премьеру с мировыми звездами. Состоялось это событие в
воскресенье вечером. Накануне у меня было там же выступление, и гонорар за
него пошел на оплату четырех синхронизаторов- виртуозов, Эти синхронизаторы
и составили оркестр.
Афанасьев Роман
Максимов Альберт
Посняков Андрей
Русанов Владислав
Юрьев Сергей
Конан-Дойль Артур