приотворенную дверь: "Мы совсем на улице замерзли". "Кто там?" -- вздрогнул
староста. "Да это мои помощники, -- сказал К., -- не знаю, где бы им
подождать меня, на улице слишком холодно, а тут они будут в тягость". "Мне
они не помешают, -- любезно сказал староста. -- Впустите их сюда. Ведь я их
знаю. Старые знакомые". "Они мне в тягость", -- откровенно сказал К. и,
переводя взгляд с помощников на старосту, а потом снова на помощников,
увидел, что все трое улыбаются совершенно одинаковой улыбкой. "Ладно, раз вы
уже тут, -- сказал он, словно решившись, -- оставайтесь и помогите-ка
супруге старосты отыскать документ, на котором синим карандашом подчеркнуто
слово ``землемер''". Староста не возражал. Значит, то, что не разрешалось
К., разрешалось его помощникам, и они сразу набросились на бумаги, но больше
расшвыривали документы, чем искали, и, пока один по буквам разбирал надпись,
второй уже выхватывал папку у него из рук. А жена старосты только стояла на
коленях перед пустым ящиком, она как будто совсем перестала искать, во
всяком случае свеча была от нее очень далеко.
все делается по его распоряжению, только никто об этом даже не подозревает.
-- Значит, они вам в тягость, но ведь это ваши собственные помощники".
"Вовсе нет, -- холодно сказал К. -- Они тут ко мне приблудились". "То есть
как это "приблудились"? -- сказал староста. -- Вы хотите сказать, они к вам
были прикреплены?" "Ладно, пускай прикреплены, -- сказал К., -- но только с
таким же успехом они могли свалиться с неба, настолько необдуманно их ко мне
прикрепили". "Необдуманно у нас ничего не делается", -- сказал староста и,
позабыв о больной ноге, сел и выпрямился. "Ничего? -- сказал К. -- А как же
мой вызов?" "И ваш вызов был, наверно, обдуман, -- сказал староста, --
только всякие побочные обстоятельства запутали дело, я вам это докажу с
документами в руках". "Да эти документы никогда не найдутся!" -- сказал К.
"Как не найдутся? -- крикнул староста. -- Мицци, пожалуйста, ищи поскорей!
Впрочем, я могу рассказать вам всю историю и без бумаг. На распоряжение, о
котором я вам говорил, мы с благодарностью ответили, что никакой землемер
нам не нужен. Но этот ответ, как видно, вернулся не в тот же отдел --
назовем его отдел А, а по ошибке попал в отдел Б. Отдел А, значит, остался
без ответа, да и отдел Б, к сожалению, получил не весь наш ответ целиком: то
ли бумаги из пакета остались у нас, то ли потерялись по дороге -- но во
всяком случае не у них в отделе, за это я ручаюсь, -- словом, и в отдел Б
попала только обложка. На ней было отмечено, что в прилагаемом документе --
к сожалению, там его не было -- речь идет о назначении землемера. Тем
временем отдел А ждал нашего ответа, и хотя у них была заметка по этому
вопросу, но, как это часто случается при самом точном ведении дел -- вещь
вполне понятная и даже неизбежная, -- их референт положился на то, что мы им
ответим, и тогда он либо вызовет землемера, либо, если возникнет
необходимость, напишет нам снова. Поэтому он пренебрег всеми
предварительными записями и позабыл об этом деле. Однако пакет без
документов попал в отдел Б к референту, который славился своей
добросовестностью, -- его зовут Сордини, он итальянец, и даже мне, человеку
посвященному, непонятно, почему он, с его способностями, до сих пор занимает
такое незначительное место. Но прошло уже несколько месяцев, если не лет, с
тех пор как отдел А впервые написал нам, и это понятно: ведь если бумага,
как полагается, идет правильным путем, то она попадает в свой отдел самое
позднее через день и в тот же день ей дается ход; но ежели она как-то пойдет
не тем путем -- а при такой отличной постановке дела, как в нашей
организации, нужно чуть ли не нарочно искать не тот путь, -- ну тогда,
тогда, конечно, все идет очень долго. И когда мы получили запрос от Сордини,
мы лишь смутно помнили, в чем дело, работали мы тогда только вдвоем с Мицци,
учителя мне еще в помощники не назначали, копии мы хранили исключительно в
самых важных случаях, -- словом, мы могли дать только очень неопределенный
ответ, что о таком предписании мы ничего не знаем и нужды в землемере не
испытываем".
зашел слишком далеко или это вот-вот произойдет, -- вам не скучно слушать
эту историю?"
эту дурацкую путаницу, от которой, при некоторых условиях, зависит жизнь
человека".
рассказать, что было дальше. Конечно, наш ответ не удовлетворил такого
человека, как Сордини. Я перед ним преклоняюсь, хотя он меня и замучил. Дело
в том, что он никому не доверяет: даже если он, к примеру, тысячу раз мог
убедиться, что человек заслуживает полнейшего доверия, он в тысячу первый
раз опять отнесется к нему с таким недоверием, будто совсем его не знает,
вернее, точно знает, что перед ним прохвост. Я-то считаю это правильным,
чиновник так и должен себя вести; к сожалению, я сам, по своему характеру,
не могу следовать его примеру. Сами видите, как я вам, чужому человеку, все
выкладываю, но иначе не могу. А у Сордини по поводу нашего ответа сразу
возникли подозрения. И началась долгая переписка. Сордини запросил, почему
это мне вдруг пришло в голову сообщить, что не надо вызывать землемера. Я
ему ответил -- и тут мне помогла отличная память Мицци, -- что первой
подняла этот вопрос канцелярия (то, что мы получили тогда запрос из другого
отдела, мы, конечно, совсем забыли) ; тогда Сордини поставил вопрос: почему
я только сейчас упомянул о том первом запросе из канцелярии? А я ему: потому
что только сейчас о нем вспомнил; Сордини: это чрезвычайно странно; а я:
вовсе это не странно в таком затянувшемся деле; Сордини: все же это странно,
потому что запрос, о котором я упоминаю, вообще не существует; я: конечно,
не существует, потому что документ утерян; Сордини: но должна же
существовать какая-то отметка о том, что такой запрос был послан, а ее нигде
нет. И тут я опешил, потому что я не осмеливался ни утверждать, ни даже
предполагать, что в отделе Сордини произошла ошибка. Может быть, вы,
господин землемер, мысленно упрекаете Сордини за то, что он мог бы из
внимания к моим утверждениям хотя бы справиться в других отделах об этом
запросе. Но как раз это было бы неправильно, и я не хочу, чтобы вы, хотя бы
мысленно, очернили имя этого человека. Вся работа главной канцелярии
построена так, что возможность ошибок вообще исключена. Этот порядок
обеспечивается превосходной организацией службы в целом, и он необходим для
наибольшей скорости исполнения. Поэтому Сордини не мог наводить справки в
других отделах; впрочем, они не стали бы ему отвечать, потому что там сразу
поняли бы, что дело идет о поисках возможной ошибки".
кажется, вы раньше упомянули о каком-то отделе контроля? Хозяйство тут, как
видно, такое, что при одной только мысли, что контроль отсутствует, человеку
становится жутко".
строже, и то вам не сравняться с той строгостью, с какой само управление
относится к себе. Только совсем чужой человек может задать такой вопрос.
Существует ли отдел контроля? Да, тут повсюду одни отделы контроля. Правда,
они не для того предназначены, чтобы обнаруживать ошибки в грубом смысле
этого слова, потому что ошибок тут не бывает, а если и бывает, как в вашем
случае, то кто может окончательно сказать, что это -- ошибка?"
убежден, что произошла ошибка, и Сордини из-за этого заболел от отчаяния, и
первые контрольные инстанции, которым мы обязаны тем, что они обнаружили
источник ошибки, тоже признали, что ошибка есть. Но кто может ручаться, что
и вторая контрольная инстанция будет судить так же, а за ней третья и все
последующие?"
вдаваться, да и, кстати, о контрольных отделах я слышу впервые и, конечно,
понять их еще не могу. Но, по-моему, тут надо разграничить две стороны дела:
с одной стороны, то, что происходит внутри отделов и что они могут
официально толковать так или иначе, а с другой стороны, существует живой
человек -- я, который стоит вне всех этих служб и которому со стороны именно
этих служб угрожает решение настолько бессмысленное, что я еще никак не могу
всерьез поверить в эту угрозу. С первой стороной вопроса дело, очевидно, и
обстоит так, как вы, господин староста, сейчас изложили с поразительным и
необычайным знанием дела, но теперь я хотел бы услышать хоть слово о себе".
я предварительно не объясню еще кое-что. Я слишком преждевременно заговорил
об отделах контроля. Вернемся к переписке с Сордини. Постепенно, как я вам
уже говорил, я стал противиться ему все меньше и меньше. Но когда в руках у
Сордини есть хоть малейшее преимущество перед кем-то, он уже победил; тут
еще больше повышается его внимание, энергия, присутствие духа, и это зрелище
приводит противников в трепет, а врагов этих противников -- в восторг. И со
мной иногда так бывало, потому я имею право говорить об этом. Вообще-то мне
еще ни разу не удавалось видеть его в глаза, он сюда спускаться не может --
слишком загружен работой; мне рассказывали, что в его кабинете даже стен не
видно -- везде громоздятся огромные груды папок с делами, и только с теми
делами, которые сейчас в работе у Сордини, а так как все время оттуда то
вытаскивают папки, то их туда подкладывают, и притом все делается в страшной
спешке, эти груды все время обрушиваются, поэтому непрерывный грохот
отличает кабинет Сордини от всех других. Да, Сордини работает по-настоящему,
он и самым мелким делам уделяет столько же внимания, как и самым крупным".
сказал К., -- а ведь оно занимало время у многих чиновников, и если даже в
той груде дел оно и было совсем мелким, так от усердия чиновников вроде
господина Сордини оно уже давно переросло в большое дело. К сожалению, это
так, причем совершенно против моей воли, -- честолюбие мое не в том, чтобы
ради меня вырастали и рушились огромные груды папок с моим делом, а в том,
чтобы мне дали спокойно заниматься своей мелкой землемерной работой за
маленьким чертежным столиком".
Шилова Юлия
Земляной Андрей
Браун Дэн
Доставалов Александр
Посняков Андрей
Шилова Юлия