грохотом распахнул увесистую дверь приемной. И вышел прочь уже таким
разогнутым, будто отправился на богатую прогулку.
наглого прапорщика, потому что злость из него так и брызгала. Однако догнал
он обидчика в совершенно обратной стороне, то есть ворвавшись в кабинет к
полковнику, к Федору Федоровичу, где с ним и случился нервный срыв: "Опять
Скрипицыну все с рук сошло, я это понимать отказываюсь! Он входит грязнее
свиньи, а вы, вы опять не обращаете вниманья. Что он тут разгуливает по
штабу, свинья, где же наша офицерская честь?!" - "Закрой дверь, закрой
дверь..." - изнывал Победов, которому в упор выстреливали пустые проемы, так
что его взгляд падал будто в могилу, кончаясь в самом штабном коридоре шагов
за двадцать, у глухой далекой стены. "Нет, не закрою и не уйду, - храбрился
Хрулев. - Сначала ответьте, откуда у него такие права, что он может
оскорблять офицеров, что в приемную заваливается, как к себе в сарай". - "Ну
остынь, брат, чего ты взъелся? Служба у него такая... Да закрой дверь, кому
говорю!" - "Федор Федорович, как вы не замечаете, что Скрипицын сознательно
вам вредит, какую он паутину вокруг вас сплетает, а глядит... как он на вас
глядит? Вы замечали? Нагло, без уважения..." - "Ишь, сам наплел, хоть
закусываешь? Ты закусывай, брат, а то со страху и наблюешь мне тут,
привидится чего". - "Федор Федорович! - выкрикнул Хрулев. - Я понимаю, вам
смешно... А вы вспомните: где Скрипицын - там после него пожар. Он же все
поджигает, именно вредит. Он же всех ненавидит, этот уголовник, он и за
копейку убьет". - "Ну и я чуть под суд не попал. Да мы все под судом ходим.
А хочешь знать: когда Скрипицына судили, я его и зауважал, - усмехнулся
Победов. - Да и ты не простак! Я гляжу, зависть гложет, что начальником у
меня не стал? А ты погоди, еще станешь. Не задирайся, тут я всеми командую,
мне и видней. Смершевич, знаешь, матерый был волк, а он Скрипицыну одни
примерные аттестаты давал, я сам читал, так что ты пожаром своим подавись. И
будет Скрипицын, пока он мне нужный. И ты будешь... Закрой же дверь, говно
такое, простудишь всего! И ты будешь, это, служить... - Запутавшись,
измученный, старый полковник ударил в сердцах по столу, выпалив: - Если
чего... я сделал, я и разберу".
вперед выпученными глазами, взгляд его как бы столкнулся с мешковатой,
скривленной портфелем фигурой, которая вдруг вроде бы выросла в тусклом
штабном коридоре наподобие пугающей тени... "Во-о-он!" - взревел дико
полковник, отчего Хрулев, так и стоявший подле порога, остолбенел в
наиплачевнейшем виде. Однако тень уже растворилась, точно и не было никаких
теней. "Тьфу ты, померещилось мне... С вами сам чокнутым станешь. Прости,
сынок, завари мне чайку погорячей..." - произнес, отпыхиваясь, полковник. И,
пятясь, боясь ослушаться, точно бы вправленный, Хрулев выскочил из кабинета
- заваривать Федору Федоровичу чай.
Отправившись из приемной, он не покинул штаба, а задал кругаля. Он пошагал
по коридору в тупик, будто намеревался с того конца хорошенько разбежаться.
Однако, дойдя до стены, он очутился как раз против незаметной, в самом
закуте штаба, двери с фанерной табличкой "П. В. Дегтярь". В ту дверь он и
постучался. Начальник штаба подкреплялся, когда раздался этот украдкий стук.
Он устроился за казенным столом в своей фуражке, скрывавшей залысину, держа
в одной руке смоченное в сгущенном молоке печенье, а в другой - простой
граненый стакан с еще дымящейся жидкостью. Кабинет Дегтяря был скромней, чем
у полковника, без приемной, без орехового шкафа и продолговатого стола, без
зеркала. Среди скудных предметов в нем присутствовал строгий порядок; было
видно, что предметы служат так же исправно, как и их начальник. Когда
раздался стук, Дегтярь застеснялся, убирая печенье в стол. "Петр
Валерьянович, можно к вам?.. - просунулась голова. - Простите, я не знал,
что вы кушали, приятного аппетита, я тогда потом загляну..."
скрылся, оставляя Петра Валерьяновича в одинокой тиши. Ничего не поняв,
Дегтярь тяжело вздохнул и пригорюнился, без особой причины переживая
непонятную вину. Скрипицын же подался в обратную сторону, будто ошибся и
крылом, и дверью в поисках выхода из штаба, где больше ему нечего было
делать. А попавшись на глаза Победову, он и сам вдруг так перепугался, что и
вышмыгнул из штаба будто мышь.
отделе, чтобы не ехать в общежитие, на другой конец Караганды. После того
как сгорел деревянный дом, особый отдел занимал пристройку на задах штаба,
прилеплявшуюся к зданию будто грибок и так плохо заштукатуренную поверху,
что штукатурка на боках осыпалась, отчего из трех ее стен торчали бревна
худыми ребрами. Свет в окнах не горел, и дверь была заперта. Санька еще не
воротился из гаража, куда должен был отогнать грузовик. Санька и жил в
особом отделе, как позволил ему Скрипицын, но сейчас он об этом совсем
позабыл. Скрипицын справился с замком своим ключом и вихрем пронесся по
отделу.
котором устроилась вешалка с умывальником, и походили они на вагонетки,
прицепленные к единственному кабинету будто к дизелю. Загружали их
несгораемые шкафы с тайными бумажными душами. В одной из этих комнаток за
шкафами и приютился калодинский закуток с кроватью. В нем-то Скрипицын и
разоблачился, скинув на пол похожую на кожух шинель, а затем и китель с
рубахой, оставшись по пояс голым. Потрясая рыхлым белым животом и грудями,
он пошагал по вагонеткам, распахнутым настежь, в холодный предбанник, чтобы
отмыться, но, когда пустил воду, в отделе вдруг застрекотал звонок
служебного телефона. Хоть он не подходил, звонок не умолкал. Скрипицын
съежился: откуда знают, что он еще на месте? Знать и требовать мог один
человек. Поплетясь в свой оживший кабинет, Скрипицын в том не ошибся.
звонил!" - "Кто, Федор Федорович?" - "Да Хабаров твой, вот кто!" - "Чего,
чего он говорил?!" - "Я с ним не разговаривал, говном таким. Я приказал не
соединять и чтобы связь, чтобы мне ее враз отключили... Ты что же, не
арестовал его? Это как, это почему он до сих пор на свободе?" Скрипицын
молчал, и полковник испереживался: "Анатолий, ты слышишь? Але, але...
Анатолий, я говорю, завтра же его за решетку!" Скрипицын отозвался,
выгадывая время: "А постановление на арест?" - "Ты поезжай пресеки, а я уж
выпишу". - "Хорошо, Федор Федорович, я зайду утром, обсудим". - "Нечего тут
обсуждать. Ты утром в шестую поезжай. Наделал делов, так давай обеспечь и
порядок".
вдруг смолк, а потом и потихоньку засмеялся тем сухим шуршащим смехом, будто
дышит, то есть задыхается, бегущий пес. Ухватившись за брошенную трубку,
надышавшись, он вызвал полковой коммутатор: "Это Скрипицын говорит.
Полковнику был звонок из шестой роты? А кто вызывал?.. Тогда быстро меня
соедини... Чего-чего?.. А я говорю - соединяй, особого отдела эти приказы не
касаются, давай Карабас".
сопением, будто бражная бочка, Скрипицын пролетал долго и от ожидания,
казалось, опьянел. Но послышался голос, пробился, и он тут же схлестнулся с
ним, затянул узел: "Шестая? Ты что, языка не вяжешь? Где Хабаров?.. Что ты
сказал?.. Пьяная морда, поговори мне еще... Слушай и запоминай, Хабарова ты
выпустишь! Выпускай! И скажи, что командир полка его делом займется, когда
дойдут руки. Роты ему не давать, считается с этого дня отстраненным, чтоб и
рядом не было с караулом. Слышишь меня? И чтоб никаких звонков, в полку и
без него дураков хватает. Так и скажи - дураков".
Скрипицын, я переговорил... Если сам полковник позвонит в шестую, доложите
мне... Чего? В особый отдел захотелось попасть?! А если из шестой позвонят,
переключайте звонок в отдел, разберемся, чего они там". Тем временем, когда
Скрипицын с легкостью ворочал звонками, в пристройку особого отдела заявился
Санька. Он и не думал, что застанет начальника, но, услышав его голос,
понял, что Скрипицын решил заночевать. Это и прежде случалось, хотя,
наученный прошлогодним пожаром, Скрипицын опасался оставаться в отделе по
ночам, но если все же оставался, то Санька освобождал ему койку за
несгораемыми шкафами, а сам уходил скрючиваться в гараж. Вот и теперь,
переминаясь, Калодин дожидался такого приказа.
чего, ты почему у меня за спиной?" - "Так я пойду в гараж..." - попятился
тот, но Скрипицын опомнился, передумал: "Погоди... Дрыхнуть потом будешь,
сначала отмой грузовик". - "Так точно, я и отмыл". Калодин отвернул темное,
кожевенное лицо и шагнул к выходу, но Скрипицын все не мог выпустить его из
отдела. "Постой, Калодин, послушай меня... Я на нервах был, понимаешь? Всю
дорогу на нервах, как еще выехали из Караганды. Да, я сам получил этот
приказ, откуда - язык не повернется выговорить. Я никому не имею права
разглашать, но запутал тебя, поэтому будет надежней, если узнаешь...
Картошка была опасной, поступил приказ ее уничтожить. Это все, что я сам
знаю, тут государственное дело, видать сразу. В известность были поставлены
я и командир полка, вот еще ты, но с этой минуты забудь об этом деле".
увидав, как слепо поверил Санька, как заныл с накопленным мученьем: "Я знал,
я знал... Я за вами, куда хотите... Я хоть убью..." - "Ты это, молчи, чего
еще придумываешь? - одеревенел Скрипицын. - Оставайся в отделе, слышишь,
утром вычисти мою шинель и ни шагу чтобы отсюда". - "А как же вы, если я
остануся?" - спохватился с преданностью Санька. "Пойду в лазарет, мне дадут
место, а ты выспись хорошенько".
объяснений потребовал себе койку в офицерской палате на одну ночь. Саньку
Калодина в ту самую минуту он вычеркнул. Сначала из состава особого отдела,
почуяв, что этого солдата больше не должно быть рядом. А потом, долго
засыпая в пустой палате, точно натощак, и раздумывая о том, как бы
сподручней избавиться от этого лишнего ему теперь свидетеля, Скрипицын
Мичурин Артем
Сертаков Виталий
Земляной Андрей
Посняков Андрей
Майер Стефани
Каргалов Вадим