Чтение 12–й страницы книги ~Архипелаг ГУЛАГ~

-- и всегда -- отказавшиеся стать осведомителями НКВД. (Тут попадали и
священники, хранившие тайну исповеди -- ОРГАНЫ быстро сообразили, как им
полезно знать содержание исповедей, единственная польза от религии.)

-- а сектантов берут всё шире;

-- а Большой Пасьянс социалистов всё перекладывается.

И наконец, еще ни разу не названный, но всё время текущий поток [Десятого
Пункта], он же КРА (Контр-революционная Агитация), он же АСА (АнтиСоветская
Агитация). Поток Десятого Пункта -- пожалуй, самый устойчивый из всех -- не
пресекался вообще никогда, а во времена других потоков, как 37-го, 45-го или
49-го годов, набухал особенно полноводно. *(25)

Парадоксально: всей многолетней деятельности всепроникающих и вечно
бодрствующих [Органов] дала силу всего навсего ОДНА статья из ста сорока
восьми статей не-общего раздела Уголовного Кодекса 1926 года. Но в похвалу
этой статье можно найти еще больше эпитетов, чем когда-то Тургенев подобрал
для русского языка или Некрасов для Матушки-Руси: великая, могучая,
обильная, разветвленная, разнообразная, всеподметающая Пятьдесят Восьмая,
исчерпывающая мир не так даже в формулировках своих пунктов, сколько в их
диалектическом и широчайшем истолковании.

Кто из нас не изведал на себе её всеохватывающих объятий? Воистину, нет
такого проступка, помысла, действия или бездействия под небесами, которые не
могли бы быть покараны дланью Пятьдесят Восьмой статьи.

Сформулировать её так широко было невозможно, но оказалось возможно так
широко её истолковать.

58-я статья не составила в кодексе главы о политических преступлениях, и
нигде не написано, что она "политическая". Нет, вместе с преступлениями
против порядка управления и бандитизмом она сведена в главу "преступлений
государственных". Так Уголовный кодекс открывается с того, что отказывается
признать кого-либо на своей территории преступником политическим -- а только
уголовным.

58-я статья состояла из четырнадцати пунктов.

Из первого пункта мы узнаём, что контр-революционным признаётся всякое
действие (по ст. 6-УК -- и бездействие) направленное... на ослабление
власти...

При широком истолковании оказалось: отказ в лагере пойти на работу, когда
ты голоден и изнеможен -- есть ослабление власти. И влечёт за собой --
расстрел. (Расстрелы [отказчиков] во время войны).

С 1934 года, когда нам возвращен был термин Родина, были и сюда вставлены
подпункты [измены Родине] -- 1-а, 1-б, 1-г. По этим пунктам действия,
совершенные в ущерб военной мощи СССР, караются расстрелом (1-б) и лишь в
смягчающих обстоятельствах и только для гражданских лиц (1-а) -- десятью
годами.

Широко читая: когда нашим солдатам за сдачу в плен (ущерб военной мощи!)
давалось всего лишь десять лет, это было гуманно до противозаконности.
Согласно сталинскому кодексу они по мере возврата на родину должны были быть
все расстреливаемы.

(Или вот еще образец широкого чтения. Хорошо помню одну встречу в
Бутырках летом 1946 года. Некий поляк родился в Лемберге, когда тот был в
составе Австро-Венгерской империи. До второй мировой войны жил в своем
родном городе в Польше, потом переехал в Австрию, там служил, там в 1945
году и арестован нашими. Он получил десятку по статье 54-1-а украинского
кодекса, то есть за измену своей родине [Украине]! -- так как ведь город
Лемберг стал к тому времени украинским Львовом! И бедняга не мог доказать на
следствии, что уехал в Вену не с целью изменить Украине! Так он иссобачился
стать предателем).

Еще важным расширением пункта об измене было применение его "через статью
19-ю УК" -- "через намерение ". То есть, никакой измены не было, но
следователь усматривал [намерение] изменить -- и этого было достаточно,
чтобы дать полный срок, как и за фактическую измену. Правда, статья 19-я
предлагает карать не за намерение, а за [подготовку], но при диалектическом
чтении можно и намерение понять как подготовку. А "приготовление наказуемого
так же (т. е. равным наказанием), как и само преступление" (УК). В общем мы
не отличаем [намерения] от самого [преступления] и в этом [превосходство]
советского законодательства перед буржуазным! *(26).

Пункт второй говорит о вооруженном восстании, захвате власти в центре и
на местах и в частности для того, чтобы насильственно отторгнуть какую-либо
часть Союза Республик. За это -- вплоть до расстрела (как и в КАЖДОМ
следующем пункте).

Расширительно (как нельзя было бы написать в статье, но как подсказывает
революционное правосознание): сюда относиться всякая попытка осуществить
право любой республики на выход из Союза. Ведь "насильственно" -- не
сказано, по отношению к [кому]. Даже если все население республики захотело
бы отделиться, а в Москве этого бы не хотели, отделение уже будет
насильственное. Итак, все эстонские, латышские, литовские, украинские и
туркестанские националисты легко получали по этому пункту свои [десять] и
[двадцать пять].

Третий пункт -- "способствование каким бы то ни было способом
иностранному государству, находящемуся с СССР в состоянии войны".

Этот пункт давал возможность осудить ЛЮБОГО гражданина, бывшего под
оккупацией, прибил ли он каблук немецкому военнослужащему, продал ли пучок
редиски, или гражданку, повысившую боевой дух оккупанта тем, что танцевала с
ним и провела ночь. Не всякий БЫЛ осуждён по этому пункту (из-за обилия
оккупированных), но МОГ быть осуждён всякий.

Четвертый пункт говорил о (фантастической) помощи, оказываемой
международной буржуазии.

Казалось бы: кто может сюда относиться? Но, широко читая с помощью
революционной совести, легко нашли разряд: все эмигранты, покинувшие страну
до 1920-го года, то есть за несколько лет до написания самого этого кодекса,
и настигнутые нашими войсками в Европе через четверть столетия (1944-1945
гг.), получали 58-4: десять лет или расстрел. Ибо что ж делали они за
границей, как не способствовали мировой буржуазии? (На примере музыкального
общества мы уже видели, что способствовать можно было и изнутри СССР.) Ей же
способствовали все эсеры, все меньшевики (для них и статья задумана), а
потом инженеры Госплана и ВСНХ.

Пятый пункт: склонение иностранного государства к объявлению войны СССР.

Упущенный случай: распространить этот пункт на Сталина и его
дипломатическое и военное окружение в 1940-41 годах. Их слепота и безумие к
тому и вели. Кто ж, как не они, ввергли Россию в позорные невиданные
поражения, несравненные с поражениями царской России в 1904 или 1915 году?
поражения, каких Россия не знала с XIII века?

Шестой пункт -- шпионаж

был прочтен настолько широко, что если бы подсчитать всех осуждённых по
нему, то можно было бы заключить, что ни земледелием, ни промышленностью, ни
чем-либо другим не поддерживал жизнь наш народ в сталинское время, а только
иностранным шпионажем и жил на деньги разведок. Шпионаж -- это было нечто
очень удобное по своей простоте, понятное и неразвитому преступнику и
ученому юристу и газетчику, и общественному мнению. *(27)

Широта прочтения еще была здесь в том, что осуждали не прямо за шпионаж,
а за

ПШ -- подозрение в шпионаже (или -- НШ -- Недоказанный Шпионаж, и за него
всю катушку!)

и даже за

СВПШ -- связи, ведущие (!) к подозрению в шпионаже.

То есть, например, знакомая знакомой вашей жены шила платье у той же
портнихи (конечно, сотрудницы НКВД), что и жена иностранного дипломата.

И эти 58-6, ПШ и СВПШ были прилипчивые пункты, они требовали строгого
содержания, неусыпного наблюдения (ведь разведка может протянуть щупальцы к
своему любимцу и в лагерь) и запрещали расконвоирование. Вообще всякие
[литерные статьи], то есть не статьи вовсе, а вот эти пугающие сочетания
больших букв (мы в этой главе еще встретим другие) постоянно носили на себе
налёт загадочности, всегда было непонятно, отростки ли они 58-й статьи или
что-то самостоятельное и очень опасное. Заключенные с литерными статьями во
многих лагерях были притеснены даже по сравнению с 58-й.

Седьмой пункт: подрыв промышленности, транспорта, торговли, денежного
обращения и кооперации.

В 30-е годы этот пункт сильно пошел в ход и захватил массы под упрощенной
и всем понятной кличкой [вредительство]. Действительно, все перечисленное в
пункте Седьмом с каждым днем наглядно и явно подрывалось -- и должны же были
быть тому виновники?.. Столетиями народ строил создавал и всегда честно,
даже на бар. Ни о каком [вредительстве] не слыхано было от самых Рюриков. И
вот когда впервые достояние стало народным, -- сотни тысяч лучших сынов
народа необъяснимо кинулись [вредить]. (Вредительство пунктом не
предусматривалось, но так как без него нельзя было разумно объяснить, почему
поля зарастают сорняками, урожаи падают, машины ломаются, то диалектическое
чутьё ввело и его.)

Восьмой пункт -- террор (не тот террор, который "обосновать и узаконить"
должен был советский уголовный кодекс *(28), а террор [снизу]).

Террор понимался очень и очень расширительно: не то считалось террором,
чтобы подкладывать бомбы под кареты губернаторов, но например набить морду
своему личному врагу, если он был партийным, комсомольским или милицейским
активистом, уже значило террор. Тем более [убийство] активиста никогда не
приравнивалось к убийству рядового человека, (как это было, впрочем, еще в
кодексе Хаммурапи в 18 столетии до нашей эры). Если муж убил любовника жены
и тот оказался беспартийным -- это было счастье мужа, он получал 136-ю
статью, был бытовик, социально-близкий и мог быть бесконвойным. Если же
любовник оказывался партийным -- муж становился врагом народа с 58-8.

Еще более важное расширение понятия достигалось применением 8-го пункта
через ту же статью 19-ю, то есть через [подготовку] в смысле намерения. Не
только прямая угроза около пивной "ну, погоди!", обращенная к активисту, но