что тебе говорят, держи свой дурацкий рот на защелке, и он тебя не уволит.
консервной фабрике.
всего семь кварталов, но поскольку я ехал на работу, то решил, что
длинными пешими прогулками лучше себя не утомлять. Рыбная компания "Сойо"
выпирала из канала, будто черный дохлый кит. Из окон и труб валил пар.
столом, на котором не лежало ни бумаг, ни карандашей. Страшная, с
крючковатым носом, в очках и желтой юбке. За столом она сидела, не делая
абсолютно ничего - и ни телефона, ни хотя бы ручки перед ней.
для него записка. Ей захотелось узнать, о чем записка. Я отдал бумажку ей,
и она прочла.
подождать. Встала и вышла. В дверях она обернулась и сказала:
трогать-то нечего. В углу на полу стояла банка с сардинами - неоткрытая.
Вот и все, что можно было увидеть в комнате, если не считать стола со
стулом. Она маньячка, подумал я; у нее дементия прекокс.
желудок.
сосет меня. Мне стало страшно. Как в лифте, который слишком быстро
спускается.
невидимый, пока она не шагнула в сторону, стоял маленький человечек. Это и
был Коротышка Нэйлор. Гораздо меньше меня. Очень худой. Аж ключицы
выпирали. О зубах его вообще не стоило упоминать: во рту торчали один-два
- хуже, чем ничего. Глаза - как лежалые устрицы на газетном листе. В
уголках рта шоколадной коркой засохла табачная жвачка. Походил он, в
общем, на выжидающую крысу. Лицо у него было таким серым, словно он
никогда не видел солнечного света. Он смотрел мне не в лицо, а на живот.
Интересно, что на там увидел? Я опустил глаза. Ничего там не было, просто
живот, не толще обычного и не заслуживает пристального наблюдения.
корней. Он озлобленно прочел записку, сильно раздосадованный, смял ее и
засунул в карман.
улыбалась. Как будто он удачно сострил. Ничего смешного. Я пожал плечами.
Коротышка уже собирался исчезнуть там, откуда возник.
ситуацию. Я - писатель. Я интерпретирую американскую сцену. Цель моя
здесь - собирать не денежные знаки, а материал для моей грядущей книги о
рыболовстве Калифорнии. Доход мой, разумеется, гораздо больше, чем я смогу
получить здесь.
совершенно не имеет.
это не играет ни малейшей роли. Никакой. Я, как я уже сказал, - писатель.
Я интерпретирую американскую сцену. Я здесь для того, чтобы собрать
материал для своей новой работы.
- - Ради всего святого, убери его отсюда.
Они работают не так хорошо, как другие парни.
универсален.
могло. Уж слишком она уродлива.
набьют себе брюхо - сразу бросают.
носка на пятку. - Крайне интересно то, что вы тут говорите. Чарующий
социологический аспект ситуации в консервной промышленности. Моя книга
осветит это с большими подробностями и примечаниями. Да, в самом деле.
отложений от плитки табака и откусил шмат. Хорошенько откусил, весь рот
забил. Он едва меня слушал - это было заметно по тому, с каким тщанием
жевал он свой табак. Девица уселась за стол, сложив перед собою руки. Мы
оба повернулись и посмотрели друг на друга. Она поднесла пальцы к носу и
сжала их. Но жест ее меня совершенно не расстроил. Она была слищком
уродлива.
жди. Если б не твой дядя, я б тебя и брать не стал, но это - всё, на что
я согласился. Вы, американцы, мне не нравитесь. Вы лодыри. Когда устаёте
- - бросаете. И слишком много дурака валяете.
полностью. Леность, если мне будет позволено бросить реплику, леность -
выдающаяся характеристика американской сцены. Вы следите за ходом моей
мысли?
зовут.
сказал, - какое колоритное прозвище, типичный американизм. Мы, писатели,
постоянно с ним сталкиваемся.
скривилась.
церемонной чуши.
страхолюдины. Они меня развлекали. Ну у нее и рожа! Чересчур забавная,
чтобы описать словами. Я рассмеялся и похлопал Коротышку по спине. Я и сам
небольшого роста, но просто нависал над этим малявкой. Я чувствовал себя
великолепно - будто великан.
юмора. Весьма забавно. В самом деле, весьма и весьма забавно. - И я снова
рассмеялся. - Очень забавно. Хо хо хо. Очень и очень забавно.
Я поставлю тебя в этикеточную бригаду.
совершенно никакого внимания. Уж очень она была страшна.
изнутри напоминало темное жаркое подземелье. С балок капало. В воздухе,
вздуваясь, висели глыбы белого и бурого пара. Зеленый пол был весь
скользкий от рыбьего жира. Мы шли через длинный цех, где мексиканки и
японки, стоя перед столами, потрошили рыбными ножами скумбрию. Все они
были обернуты в тяжелую клеенку, ноги утоплены в резиновые сапоги по
щиколотку в потрохах.
напьешься горячей воды с горчицей. Еще десяток шагов - и я почувствовал,
как он вздымается, мой завтрак, согнулся пополам и выпустил его наружу.
Кишки мои вывалились одним куском. Коротышка захохотал. Он колотил меня
кулаком по спине и ржал. Потом закатились остальные. Босс над чем-то ржет
- значит, и нам можно. Я их возненавидел. Тетки отрывались от работы
поглядеть и ржали. Как весело! Да еще и за счет компании! Смотрите, как
начальник смеется! Должно быть, тут что-то происходит. Вот и мы посмеемся.
В разделочном цеху работа замерла. Все гоготали.
Я ненавидел каждую из них, я клялся отомстить, пытался куда-нибудь
уковылять, скрыться где подальше. Коротышка взял меня за руку и повел к
другой двери. Я прислонился к стене и перевел дыхание. Но вонь накатила
снова. Стены кружились, тетки ржали, и сам Коротышка ржал, а Артуро
Бандини, великий писатель, снова травил. Как же он травил! Тетки вечером
разойдутся по домам и будут рассказывать своим домашним. Этот новый
парень! Надо было его видеть! И я ненавидел их, и даже прекратил на
минутку блевать, чтобы насладиться тем фактом, что это - величайшая