желание и Галину повидать вне плана, ну он ей позвонит с работы, так как у
него не было домашнего телефона, и скажет, что к Марине сегодня пойдет, а
она тоже тогда созвонится с Мариной и тоже к ней в гости попросится. И они
все втроем в таких случаях вечер отдыхали. И Салов после этого у Марины не
оставался, а, наоборот, шел с ее, Марининого, согласия и, уступая ее
убедительным просьбам, Галину провожать, чтоб не страшно ей было поздно
домой возвращаться. И оставался у Галины. И с ней ночевал.
положение в отношениях с Митей, но она придерживалась того мнения, что лучше
иметь хоть какую-нибудь свою личную жизнь, чем не иметь вообще никакой
совсем, тем более что он, Митя, обещал ей связь с Мариной прекратить, но
как-нибудь постепенно, чтоб не причинять ей чрезмерной душевной боли и
излишних мук и страданий. А Марине Салов никаких обещаний не давал, так как
она про их с Галей тайную близость и связь не догадывалась и находилась в
полном неведении. Но и прекращать с ней отношения в соответствии с
обещанием, данным Гале, Салову не улыбалось и не хотелось. Ему же хорошо
было и с Мариной, и с Галей. С Мариной, например, ему более интересно было в
общении, потому что она и книжек много прочитала и вообще, а с Галей Салову
лучше было в интимном смысле слова. И готовить она умела разные вкусные
блюда восточной кухни. Ну, короче, они как бы дополняли в его глазах одна
другую, и без любой из них ему было бы намного хуже и скучнее жить на свете.
И им без него тоже было бы хуже. А так все-таки всем им троим вместе взятым
было вполне более-менее. Только с праздниками проблемы перед Саловым
вставали, так как праздники же и Марина хотела праздновать в компании с
Митей, и Галина хотела быть с ним, а не в полном одиночестве. А Салов, как
всегда, и Марине не мог отказать, и Галине. И поэтому он совсем падал духом
от безвыходности обстановки и соглашался дежурить на своем производственном
предприятии по двенадцать часов за оплату в двойном размере. А они - Марина
и Галя - звонили ему в дежурку по телефону и разговаривали с ним. И обе
жалели, что он вынужден нести праздничные дежурства в то время, когда все
люди всей страны празднуют и отдыхают в свое удовольствие, и высказывали ему
справедливые нарекания и упреки за то, что он дает согласие на эти
дежурства, хотя мог бы и не давать. А Салов говорил им обеим одно и то же -
что не может он не давать согласия, если хочет, чтоб ему не мотали нервы и
давали спокойно работать и жить. Говорил он им так, а сам про себя думал,
что вот же и Новый год уже не за горами, а на Новый год этот спасительный
вариант с дежурством никак не пройдет, ни под каким соусом и видом. И не
надо бы им, Марине то есть и Гале, портить праздничное настроение и кровь.
Он же, Салов, наоборот, хотел, чтоб и им, и ему хорошо всегда было, а
получалось, что выходило прямо противоположное. И надо было с этим
что-нибудь срочно делать, а что - неясно и неизвестно. И Салов не делал
вообще ничего. Он пустил все на самотек, чтоб, значит, само собой что-нибудь
произошло и разрешило весь этот гамлетовский вопрос. И в конце концов,
конечно, произошло то, что всегда происходит в результате тесных половых
контактов между мужчиной и женщиной. А именно, произошла у Гали
беременность. Салов как-то пришел к ней по своему графику и говорит, что
пошли, сходим куда угодно, в кафе, что ли, мороженого съедим мягкого дли
вина выпьем в дегустационном зале "Нектар". А Галя говорит ему:
Не лезет мне, говорит, внутрь никакая пища. А Салов ей тогда говорит:
состояние здоровья обследовать?
пределах нормы, если принимать во внимание мое положение.
говорит:
Собралась, значит, и спрашивает:
навсегда.
что, мол, желают создать еще одну новую семью и быть мужем и женой. А
оттуда, из Дворца, Салов решил ехать непосредственно к Марине. Чтоб не
откладывать эту тему в долгий ящик.
скорого возвращения.
почувствовал, да? И пришел.
спрашивает, - мог такого почувствовать?".
лице изменилось. Или отразилось, может быть. Потому что Марина глянула на
его лицо и спросила:
говорит:
денусь?
обратно надо бежать. Назад. А завтра я позвоню и, это, приду. И женюсь. На
тебе.
троллейбус и поехал. А в троллейбусе в этом, куда он сел, в нем ехали
следующие люди: сзади ехали двое парней подросткового возраста с такого же
близкого возраста девушкой, и девушка эта сидела на руках у одного парня и
целовалась с другим парнем. Потом там ехала группа женщин, находящихся в
алкогольном опьянении высокой степени, а одеты они были в натуральные
меховые изделия, и на пальцах у них блестело по многу колец с камнями и без
камней, и все они ругали матерными словами и выражениями сучка Геру Мухина.
Еще в троллейбусе ехал старый дед с костылем и без левой ноги. Он лежал,
обняв свой костыль, в проходе на полу и спал, и от него пахло свежей мочой.
А на сиденье впереди, которое развернуто против хода троллейбуса, ехал
плоский человек с зеленой гармошкой. Человек был вроде как не в себе. Он
таскал гармошку туда и сюда и дурным голосом на одной ноте орал украинскую
народную песню:
приехал на конечную остановку и остановился, и открыл все двери, из них
никто не вышел. Ни один человек не вышел. И Митя Салов не вышел. И водитель
троллейбуса включил микрофон и сказал в него по типу того, как, слышал он,
говорят в метрополитене города Москвы:
большая просьба освободить салон.
из-за звуков гармошки и голоса плоского человека, который все громче и
громче орал свою жуткую песню, и песня эта не имела в его исполнении ни
конца, ни смысла.