что Атлантический и Тихий океан соединены между собой - quod erat
demonstrandum. 32
окончательно изобличен в плагиате, в присвоении открытия, сделанного до
него. Ведь, бесспорно, Магеллан был осведомлен о результатах той
предшествовавшей португальской экспедиции не хуже, чем неизвестный
представитель немецких судовладельцев и проживающий в Лиссабоне аугсбургский
географ; а в таком случае вся его заслуга перед мировой историей сводится к
тому, что он благодаря своей энергии сумел тщательно охраняемую тайну
сделать доступной всему человечеству. Итак, ловкость, стремительность,
беззастенчивое использование чужих достижений - вот, видимо, и вся тайна
Магеллана.
теперь нам известно то, что не было известно Магеллану: участники той
португальской экспедиции в действительности не достигли Магелланова пролива,
их сообщения, которым доверился Магеллан, так же как Мартин Бехайм и Иоганн
Шенер, на самом деле основывались на недоразумении, на легко понятной
ошибке. Что именно (здесь мы доходим до самой сути проблемы) видели те
мореплаватели на сороковом градусе южной широты? Что собственно сообщает,
нам
сороковом градусе южной широты открыли морской залив, по которому они плыли
двое суток, не видя ему конца, и что, прежде чем они достигли его предела,
буря прогнала их назад. Следовательно, то, что они видели, было началом
некоего водного пути, который они сочли, но сочли напрасно, тем проливом,
что соединяет два океана. Ведь настоящий пролив расположен - это известно со
времен Магеллана - на пятьдесят втором градусе южной широты. Что же видели
эти безвестные мореплаватели под сороковым градусом? Здесь существует
достаточно обоснованное предположение, ибо тому, кто впервые собственными
глазами изумленно созерцал необъятный, широкий, как море, простор Ла-Платы
при впадении ее в океан - только тому понятно, что не случайным, а подлинно
неизбежным заблуждением было счесть это исполинское речное устье заливом,
морем. Разве не более чем естественно, что мореходы, никогда не встречавшие
в Европе столь гигантского водного потока, увидев эту необозримую ширь,
преждевременно возликовали, решив, что это-то и есть вожделенный пролив,
соединяющий два океана? Лучшим доказательством, что кормчие, на которых
ссылается
начертанные в соответствии с их сообщениями. Ведь если бы они, эти
безвестные кормчие, пробравшись дальше на юг, нашли, кроме реки Ла-Платы, и
Магелланов пролив - то есть настоящий paso, они должны были бы на своих
портуланах, а Шенер - на своем глобусе обозначить также и Ла-Плату, этого
гиганта среди водных потоков земного шара. Однако на глобусе Шенера, как и
на других известных нам картах Ла-Плата не обозначена, а на ее месте, как
раз под тем же градусом широты, нанесен мифический пролив - paso. Тем самым
вопрос выяснен до конца. Осведомители
заблуждались. Они стали жертвами очевидной и понятной ошибки, да и Магеллан
поступил не менее честно, утверждая, что у него имеются достоверные данные о
существовании некоего paso. Когда он, руководствуясь этими картами и
сообщениями, создавал свой грандиозный проект кругосветного плавания, он
попросту был введен в обман самообманом других. Заблуждение, в которое он
честно уверовал - вот что в конечном счете составляло тайну Магеллана.
гений коснется его, если случай будет руководить им, может произрасти
величайшая истина. Сотнями, тысячами насчитываются во всех областях знания
великие открытия, возникшие из ложных гипотез. Никогда Колумб не отважился
бы выйти в океан, не будь на свете карты Тосканелли, до абсурда неверно
определявшей объем земного шара и обманчиво твердившей ему, что он в
кратчайший срок достигнет восточного побережья Индии. Никогда Магеллан не
сумел бы уговорить монарха предоставить ему флотилию, если бы не верил с
таким безрассудным упрямством ошибочной карте Бехайма и фантастическим
сообщениям португальских кормчих. Только веря, что он обладает знанием
тайны, Магеллан мог разгадать величайшую географическую тайну своего
времени. Только всем сердцем отдавшись преходящему заблуждению, он открыл
непреходящую истину.
равного которому по смелости не вынашивает в сердце ни один моряк его
времени, и вдобавок у него есть уверенность - или ему кажется, что она есть
- что благодаря имеющимся у него особым сведениям этот план неминуемо
приведет его к цели. Но как осуществить столь дорогостоящее и опасное
предприятие? Монарх его родной страны от него отвернулся; на поддержку
знакомых португальских судовладельцев вряд ли можно рассчитывать: они не
осмелятся доверить CBОИ
обратиться к Испании. Там, и только там может Магеллан рассчитывать на
поддержку, только при том дворе его личность может иметь некоторый вес, ибо
он не только привезет с собой драгоценные сведения из Лиссабонской
Tesoraria, но и представит Испании - что не менее важно для задуманного им
дела - доказательства моральной правоты ее претензий. Его компаньон Фалейру
вычислил (так же неправильно, как неправильно был информирован Магеллан),
что <Острова пряностей> находятся не в пределах португальского владычества,
а в области, отведенной папою Испании, и посему являются собственностью
испанской, а не португальской короны. Богатейшие в мире острова и кратчайший
путь к ним предлагает безвестный португальский капитан в дар императору
Карлу V. Вот почему скорее, чем где-либо, он может рассчитывать на успех при
испанском дворе. Там, и только там может он осуществить великое предприятие,
замысел всей своей жизни, хоть и знает, что жестоко за это расплатится. Ибо,
если Магеллан теперь обратится к Испании, ему придется, как собственную
кожу, содрать с себя благородное португальское имя Магельаеш. Португальский
король немедленно ввергнет его в опалу, и он веками будет слыть среди своих
соотечественников изменником -traidor, перебежчиком -transfuga; и в самом
деле, добровольный отказ Магеллана от португальского подданства и его
продиктованный отчаянием переход на службу другой державы несравнимы с
поведением Колумба, Кабота, Кадамосты или Веспуччи, также водивших флотилии
чужих монархов в заморские экспедиции. Ведь Магеллан не только покидает
родину, но - умолчать об этом нельзя - наносит ей ущерб, передавая в руки
злейшему сопернику своего короля <Острова пряностей>, уже занятые его
соотечественниками. Он поступает не только смело - поступает непатриотично,
сообщая другому государству морские тайны, овладеть которыми ему удалось
лишь благодаря доступу в Лиссабонскую Tesoraria. В переводе на современный
язык это означает, что Магеллан, португальский дворянин и бывший капитан
португальского флота, совершил преступление не менее тяжкое, нежели офицер
нашего времени, передавший мобилизационные планы и секретные карты
генерального штаба соседнему враждебному государству. И единственное
обстоятельство, которое придает его неприглядному поведению известный
оттенок величия, заключается в том, что он перешел границу не трусливо и
опасливо, как контрабандист, а предался противнику с поднятым забралом, в
сознании всех ожидающих его поношений.
закон простого долга. Для того, кто призван совершить великое деяние,
осуществить открытие или подвиг, двигающий вперед все человечество, для того
подлинной родиной является уже не его отечество, а его деяние. Он ощущает
себя ответственным в конечном счете только перед одной инстанцией - перед
той задачей, которую ему предназначено решить, и он скорее позволит себе
презреть государственные и временные интересы, чем то внутреннее
обязательство, которое возложили на него его особая судьба, особое
дарование. Магеллан осознал свое призвание на середине жизненного пути после
многих лет верного служения своему отечеству. И так как его отечество
отказало ему в возможности осуществления его замыслов, то он должен был
сделать своим отечеством свою идею. Он решительно уничтожает свое преходящее
имя и свою гражданскую честь, чтобы воскреснуть и раствориться в своей идее,
в своем бессмертном подвиге.
1517 года его дерзновенное решение претворяется в дело. Временно оставив в
Португалии своего менее отважного партнера - Фалейру, Магеллан переходит
Рубикон своей жизни - испанскую границу; 20 октября 1517 года вместе со
своим невольником Энрике, уже долгие годы сопровождающим его как тень, он
прибывает в Севилью. Правда, Севилья в этот момент не является резиденцией
нового короля Испании, Карлоса I, в качестве властелина Старого и Нового
Света именуемого нами Карлом V. Восемнадцатилетний монарх только что прибыл
из Фландрии в Сантандер и находится на пути в Вальядолид, где с середины
ноября намерен обосновать свой двор. И все же время ожидания Магеллану нигде
не провести лучше, чем в Севилье, ибо эта гавань - порог в новую Индию;
большинство кораблей отправляется на запад от берегов Гвадалквивира, и столь
велик там наплыв купцов, капитанов, маклеров и агентов, что король
приказывает учредить в Севилье особую торговую палату, знаменитую Casa de la
Contratacion, которую также называют Индийской палатой, Domus indica, или
Casa del Oceano. В ней хранятся все донесения, отчетные карты и записи
купцов и мореходов (
confluunt>) 33.
агентством, правильнее всего было бы назвать ее управлением морской
торговли, бюро справок и консультаций, где под контролем властей
договариваются, с одной стороны, дельцы, финансирующие морские экспедиции, с
другой - капитаны, желающие возглавить эти экспедиции. Так или иначе, но
Мережковский Дмитрий
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий