Чтение 12–й страницы книги ~Ватага~

шивались на Зыкова. Он глотал пельмени быстро, обжигался, хмуро молчал.

В левое ухо говорил ему Срамных. Пред ним на столе каракулями испи-
санный лист бумаги. Здесь перечислены все, которых завтра ждет расправа.
Зыков слушает молча, но брови его хмурятся, и на глаза набегает тень.

- Эй, услужающий!.. Ослеп? Наливай, чорт, рыжа маковка! - кричат то
здесь, то там.

Приказчик кожилится, штопором вытаскивая пробки. Свету много. В золо-
ченой раме "Король-Жених". В простенке - овальное зеркало. Зыков поднял
голову и, прищурившись, долго смотрит на себя.

В горке, за стеклом блестит хрусталь и серебро. Пьяные глаза гуляк
блестят, косясь на горку. Круглые часы пробили два. Зыков мрачен. Он вы-
пил всего лишь два стакана вина, поднялся, внушительно сказал Наперстку:

- Наточи топор, - и вышел в другую комнату, закрыв за собой дверь.

Ему хотелось уснуть, забыться. Разделся и лег на диван, покрывшись
лисьим своим кафтаном. Но сон не шел. Думы, как бегучая вода в камнях,
плескались в голове, сменяя одна другую и переплетаясь. Вот бы кликнуть
клич, набрать милльоны войска и завладеть, очистить всю страну. А
большевики? Во что они веруют, за что идут? За народ? А вот ужо посмот-
рим... Друзья или враги?.. Еще отец...

"Отец, неужели и ты враг мне?"

Вот Зыкова призвали сюда. Надо начинать большое дело. А с чего начи-
нать? И как укрепиться? Известно, страхом, кровью. А дальше? Где такие
еще есть, Зыковы? Эй, вы, старатели!.. Подходи сюда, соединяйся!

Нет, надо спать, спать.

Но там шумят, ругаются. Громче всех орет Наперсток. А в окно бьет
своим светом луна.

Череп и все скуластое лицо Федора Петровича под луной, как у покойни-
ка. Он еще не раздевался и не зажигал огня. Сидит у окна, нещадно курит.
За окном луна и тишь.

- Федя, - в третий раз спускается по внутренней лестнице матушка.

- Ах, это слишком, - раздражается Федор Петрович. - Пожалуйста, прошу
вас подняться вверх.

- Я беспокоюсь за отца Петра.

- А я беспокоюсь о судьбе города. Знаете, в чьей он власти?

За рыжебородым Павлухой к Настасье прошел Лука, за Лукой - едва не
лопнувший от страсти Куприян. Настасья ничего. В Настасьино окно тоже
бьет луна, и кустик герани на окне тихо дремлет. Гараська весь изворо-
чался, испыхтелся, притворяясь спящим, как и те, а сам клял Куприяна:
"вот, дьявол, долго как". Гараська новичек, надо же старшим уваженье
оказать.

Когда пробило на купеческих часах три, гуляки помаленьку-помаленьку
распоясались, сначала песни завели, потом и пляс.

Наперсток, сидя, подбоченился, тряхнул горбом и гнусавым своим голо-
сом крикнул плясунам:

- А что мне Зыков? Тьфу!..

В это время и Гараська, сменив Куприяна, самохвально заявил Настасье:

- А что мне Зыков? Тьфу!..

И до самого до утра забрался под ее ситцевое одеяло. Настасья ничего.
Настасья целый год жила, как монашка.

От пляса, грохотанья в пол пятками дрожала печь, и бутылки на столе
качались.

- Ух-ух-ух-ух!!

Все были на ногах, хлопали в ладони, орали кто во что горазд. Только
Наперсток сидел на топоре, как припаялся:

- А Зыков эвот у меня где!.. Попробуй-ка, убей меня... Я те убью. Эй
вы, кержацки морды! - гнусил пьяный Наперсток. - Все вы анафемы... Все
вы прокляты, кобелье!.. Эй, сволочи! Идите ко мне в шайку. Я - атаман...
Топор эвот! Грабить, ребята, будем. Девок портить, вино пить... - он
схватил бутылку и, ухнув, пустил ее в зазвеневшие стекла горки. - Нна!..
Забирай, ребята, по карманам серебро да золото. Зыков жаднюга, сволочь.
Не даст... Эй, бери в мою голову!.. А на Зыкова гостинец - вво! - он вы-
тащил из-под сиденья топор и вдруг, взвизгнув, высоко повис в воздухе.

Мимо смолкших, застывших плясунов, как корабль мимо ладей, прошел в
одной рубахе и портах, грузный Зыков. В вытянутой вперед его руке дрыгал
пятками, крутился и хрипел горбун. Зыков, скосив к переносице глаза, не-
торопливо прошел в крайнюю комнату, сорвал с разбитого окна ковер и выб-
росил горбуна на улицу.

Когда возвращался, в столовой и соседних комнатах притворно похрапы-
вали, валяясь на полу, гуляки.

Глава VIII.

- Кутью сюда, долгогривых, - низким, твердым голосом бросил Зыков,
входя в собор.

За ним шла ватага. На его голове новая лисья, с бархатным верхом,
шапка. На лоб, из-под шапки, свешивались черные, подрубленные волосы.

- Надеть шапки! - сказал он, обернувшись. - Чего сняли? Нешто это
Господня церковь? Это так себе... Обман.

Постороннего народу никого, одни мальчишки. Поповский Васютка тоже
здесь.

Весь народ у лавок, у магазинов, у лабазов. Еще утром трубари трубили
во всех концах: именем Зыкова, его веленьем будет раздаваться народу ку-
пецкое добро.

В городе никакой власти нет, кроме власти Зыкова, единой, страшной.
На высокой качели, вчера приспособленной поляками для казни, висят с ут-
ра четверо мещан, две бабы и мальчишка. Толпа вздумала громить лавченку.
Этих поймали. Зыков отдал приказ - вздернуть.

Все приказчики мобилизованы, но главная раздача идет через руки пар-
тизан. Мелькают аршины, крепким кряком рвется каленый на морозе ситец,
ножницы стригут куски сукна.

- Эй, тетка! Сколько семьи? Получай... Пять аршин кумачу, десять ар-
шин ланкорту, три платка, восемь аршин твину. Пачпорт! - И карандаш рез-
кую делает кривуль-отметку. - Следующий!..

Снуют по площади, по улицам нагруженные мукой, горохом, кумачами,
обутками людишки. Румяная деваха радостно улыбается морозному солнечному
дню: поскрипывая новыми полусапожками, она тащит нежданную получку и под
мышкой банку с паточным вареньем.

Вылетел из лавки мальчик, бежит, машет связкой баранок, рад. Остано-
вился у виселицы, взглянул на трупы и, печальный, тихо поплелся домой.

В крепости партизаны принимают от солдат оружие. Деловито, не торо-
пясь и с толком. По богатым дворам забирают лошадей.

Зыков задал всем работу. Он в соборе, но он везде: и всякий из парти-
зан, на какой бы работе ни был, видит строгие глаза его, слышит его го-
лос. Зыков здесь.

А между тем солнце склонялось к закату, подрумяненными столбами валил
густой дым из труб, и в соборе зажгли паникадило.

Зыков сидел на амвоне перед открытыми царскими вратами. На кресле по-
ложена архиерейская подушка, а под ноги брошены орлецы. По обе стороны
его зажжены в высоких подсвечниках большие свечи - так распорядился для
торжественности Срамных. От двойного свету сверху и с боков на блед-
но-матовом лице Зыкова играют тени, и серебрятся редкие седины в густой
черной бороде. Лицо его незабываемо и страшно.

В церкви очень тихо, даже Наперсток присмирел, и его невиданной вели-
чины топор опущен вниз.

Тихо, все ждут знака. И по знаку выхватили с левого клироса старого
протопопа. Парализованная, на левом клиросе, стояла кучка духовенства,
начальства и чиновников, в кольце вооруженных партизан.

- Кто ты? - твердо спросил Зыков старика.

- Я Божий протоиерей. А ты кто, еретик? - также твердым, но тонким,
по-молодому, звенящим голосом ответил священник.

Зыков нахмурился, закинул нога на ногу, спросил:

- А знаешь про протопопа Аввакума, про лютую смерть его слыхал? От
чьей руки?

- Не от моей ли?

- От вашей, антихристовы дети, от вас, богоотступники, табашники, ни-
конианцы. Кто глава вашей распутной церкви был? Царь. Кому служили? Бо-
гатым, властным, мамоне своей. А на чернь, на бедноту вам наплевать. Так
ли, братаны, я говорю?

- Так, так...

- С кем идешь: с Колчаком или с народом? Отвечай!

- Сними шапку. Здесь храм Божий! - и седая голова протопопа затряс-
лась.

- На храме твоем не крест, а крыж.

Священник вскинул руку и, загрозив Зыкову перстом, крикнул:

- Слово мое будет судить тебя, злодей, в день Судный!

Зыков вскочил, в бешенстве потряс кулаками и снова сел:

- Отрубить попу руку, - кивнул он Наперстку. - Пусть напредки ведает,
как Зыкову грозить.

Наперсток распялил рот до ушей, и реденькая татарская бороденка его
на широких скулах расщеперилась.

- Стой, - остановил его Зыков и спросил сидевшего в кресле, напротив
от него Срамных: - Эй, судья! Одобряешь мое постановленье?

- Одобряю, одобряю, - захрипел, заперхал рыжий верзила. - Он, окаян-
ный, возлюбим друг дружку по первоначалу говорил... А опосля того,
кровь, говорит, за кровь... Вот он какая, язви его, кутья...

- Народ одобряет? - на всю церковь, и в купол, и в стены прогремел
Зыков.