Чтение 12–й страницы книги ~Семеро праведных в раю Хозяина~

- Почему вы ополчились на него, сударь мой? Ребенок-то чем вам не
угодил?

- Я... Черт побери, я не ополчался! - разозлился офицер. - Я хочу
забрать беспризорного мальчишку в приют, вот и все. Нечего ему шляться где
попало.

- Я и сам мог бы воспитать ребенка, - холодно произнес Пастырь. - И
получше, чем вы и подобные вам. По крайней мере, здесь не богохульствуют.

- Еб твою... - начал офицер и споткнулся.

Пастырь взял мальчика за руку.

- Пойдем со мной, дитя мое.

Но подросток присел и выдернул руку.

- Нет, - сказал он тихо. - Пожалуйста, отпустите меня.

- Он пойдет со мной, - сказал офицер. - Я и спрашивать никого не
стану. Я лучше вас знаю, где его место.

- Какое место лучше храма? - вызывающе спросил Пастырь.

- Рай, - сказал офицер.

- Вы уверены, что мальчику будет там хорошо?

- Меня не интересует, будет ли ему хорошо. Он должен находиться там,
где его место.

- Кто определяет, где чье место?

- Сам человек. Как правило.

- В таком случае, давайте спросим его, - предложил Пастырь. - Может
быть, он выберет меня.

- Еще чего! - возмутился офицер. - Я и спрашивать не стану. Я сказал
- "как правило". К тому же, и не человек он вовсе...

- Вы противоречите сами себе, господин офицер.

- Я представитель закона и не могу противоречить сам себе. Я логичен,
милосерден и справедлив, - заявил офицер.

Пастор воздел руки.

- Милосердие не бывает справедливым, - сказал он. - Милосердие не
бывает логичным...

- Хватит болтать, - проворчал офицер, снимая с пояса наручники. Но
худые запястья подростка выскользнули из них, и офицер бросил наручники
себе под ноги, выругавшись последними словами.

- Хотели заковать в железо свободную волю? - осведомился Пастырь.

- Иди ты в жопу со своей свободной волей, - посоветовал офицер. - Я
здесь для того, чтобы соблюдался закон. Будешь много болтать - я и тебя
арестую.

- Мальчик пойдет со мной.

- Мальчик будет препровожден туда, где ему место.

....................................

Так стояли у открытых ворот стеклянного храма и спорили о душе Мирры
смертный Пастырь, погибший в авиакатастрофе, и бессмертный
ангел-хранитель, и никак не могли договориться между собой.

Это был рай. Полный аромата цветущих кустов и деревьев, полный
благоухания трав и пения птиц. Это был рай, где все любили друг друга и
были прекрасны и молоды. Это был рай, где не угасало солнце, где
блаженство порой становилось нестерпимым.

И все чаще Аглая плакала по ночам от страха, и все мрачнее становился
Комедиант, и все тише играла шарманка Карусельщика, и все яростнее звал
"сестрицу" Упрямец с кровавой раной на животе, и все сильнее сжималось
сердце у Пиф, которая теперь любила и жалела всех...

Мирра бродила по саду и звала свою душу. Но она не знала, какое имя
носит ее душа, и потому кричала только:

- Эй ты! Где тебя носит, ты?

А Беренгарий, листавший свою черную книгу, поднимал голову, слушая ее
крик, и говорил вполголоса:

- Ах, Мирра. Что есть человек, как не слепец на краю обрыва,
потерявший проводника и надежду?

И все же они были счастливы - семь праведных в раю Хозяина.

Ангел-хранитель забыл о них, и они стали процветать. Пиф поняла это
однажды, и тогда она сказала:

- Сдается мне, мы потому и создали рай, что позабыл нас наш ангел.

Но всем остальным тотчас же показалось, что именно их посетила та же
мысль, и они стали ожесточенно спорить: кто первым подумал о том, что без
ангела гораздо лучше.

Они сидели кружком на полу в полуразрушенном доме с выбитыми стеклами
и поносили своего ангела. И у каждого нашлась своя обида.

- Он издевался надо мной, - сказала Пиф, - в тот час, когда я так
нуждалась в поддержке, - в час моей смерти.

- Он превратил мой Голос в животное, - прошептал Комедиант, а Голос
завопил не своим голосом.

- Он не сказал мне ни одного слова, как будто я не человек, -
обиженно пробубнил Карусельщик. - Алкоголики - они тоже чувствуют. У них
тоже душа есть.

И шарманка прохрипела несколько тактов, прежде чем замолчать навеки.

А Беренгарий сказал:

- Он посмеялся надо мной, отправив сюда книгу, которую я не могу
прочесть.

- Я думала, он мой отец, - сказала Аглая, - а он мне никто. Он лжец.

- Его попросту не существует, - заявил Упрямец.

- Я покажу вам, подонки, как меня не существует! - заревел страшный
голос откуда-то сверху.

Затрещал и обвалился потолок, жалобно звякнули последние еще не
выбитые стекла, и в потоке солнечного света, в фонтанах пыли, щепок,
осколков ввалился в дом ангел. Был он крылат и прекрасен, и эта красота
вызывала странное ощущение: как будто пронзает тонкой иглой, смешивая ужас
и наслаждение.

- Разбаловались! Праведники, мать вашу!..

Ангел топнул ногой, и стены рухнули.

Подняв голову, Пиф увидела, что лежит в неловкой позе посреди
развалин, на пустыре, где полно мусорных куч, где к небу возносят
бессильные пальцы разломанные железобетонные конструкции с
когтями-арматурой. Безумная музыка пронеслась над свалкой, как вихрь, и
мгновенно стихла. "Все симфонии мира", - смятенно подумала Пиф.

Под развалинами шевелились люди. Ее товарищи. Ее близкие, с которыми
она прожила все эти годы. И только дочь лежала как мертвая.

Но ангел не дал ей времени оправиться от потрясения.

- Пизденыш, - проговорил он с отвращением.

Она увидела его ноги в сапогах. В хороших офицерских сапогах,
начищенных до блеска. И увидела свое лицо, отраженное от их почти
зеркальной поверхности. Впервые за все эти годы она посмотрела на себя, и
от красоты собственного лица у нее захватило дыхание.

А потом ее лицо исказилось, взмыло в воздух, и ангел изо всех сил
пнул Пиф ногой.

- Ах ты, ленивая скотина!..

Ослепительный свет.

Детский крик.

В это мгновение Пиф успела подумать: кричит новорожденная Аглая. Но
тут же вспомнила: дочь ее уже выросла.

И тотчас навсегда забыла об этом.