прижалась к нему, и шептала:
спрашивал он. - ...За что мне вас прощать?.. Это вы меня... Да вы меня
никогда и не простите - не достоин я прощения...
Это же не правда - ведь мы одолеем тьму, правда ведь?.. Как же я могла
усомниться!.. Простите, простите меня, пожалуйста!..
чувствуя как хрустят обмороженные ноги смог подняться - идти дальше было
мучительно тяжело, ноги почти не работали, но он все-таки старался не
отставать от Эльги, виду о своей слабости не подавать - ему было так
мучительно стыдно! Он сейчас же, в это же мгновенье жаждал совершить
какой-либо подвиг, чтобы хоть сколько ту вину, которую чувствовал.
Расскажи-ка про ту, которая живет у вашего волшебника...
нас, ничего толком не может рассказать. Ходят только разные слухи, но ведь -
это всего лишь слухи... Ведь откуда кто может знать про Ваалада, когда в его
замке никто, кроме Иртвина не бывал. То есть... бывали конечно, но уже не
возвращались... Но почему-то все уверены, что в самом темном сердце его
замка томится красавица, и когда она будет освобождена... Да никто толком и
не знает, что будет, когда Она получит свободу - только в одном никто не
сомневается - тогда будет несказанно лучше нежели сейчас. И... никто не
смеет на это надеяться - не то что вслух об этом бояться говорить - даже и
думать не смеют; и я то сейчас расхабрилась, потому что Вы рядом... Ну, вот
мы и пришли...
была распахнута, и болталась, хлопала в исступленных порывах ветра - за
дверью застыла непроницаемая, плотная стена тьмы - Эльге не легко было
побороть привычный, с такой силой нахлынувший тут страх - она чувствовала,
что там, в этой темени стоит никогда ей невиданный, не представимый, и
оттого особенно жуткий Ваалад - но вот она вспомнила, что рядом Михаил;
вспомнила, какие на него возлагались надежды, и плотнее обхватила его за
руку; прошептала еще:
- в такую ледяную ночь... Пойдем, пойдем скорее...
способности - осветит их дорогу светом, или же по воздуху вверх вознесет;
однако, ей самой пришлось вести вперед Михаила, так как он совсем ничего не
видел, да и подъем по лестнице, когда обмороженные ноги почти отказали ему,
превратился в настоящее мученье. И в этом непроницаемом мраке и Эльга, и
Михаил несколько раз почувствовали прикосновения чьих-то ледяных пальцев;
раз их обдала волна жаркого, смрадного воздуха, и где-то совсем рядом
раздался такой грохот, какой могло вызвать только падение массивного тела -
однако никаких звуков, кроме неустанного, пронзительными волнами
надвигающегося воя ветра не было.
Михаил понял, что вступает в жилище - здесь царил такой же непроницаемый,
прямо-таки въедающийся в глаза мрак, что и на лестнице. Эльга провела его
вперед, а затем захлопнула дверь, закрыла на массивный, старинный замок,
который щелкнул во мраке, словно исполинская мышеловка... Глаза не могли
привыкнуть к этому мраку, но Михаил чувствовал, что его окружают узкие
стены, и еще он знал, что, если бы не теплое, прерывистое, совсем рядом
раздающееся дыхание Эльги, то он бы сошел с ума... Просто зашелся бы диким,
беспрерывным воплем, от осознания собственной беспомощности, от этого мрака
беспросветного...
некоторое время; дыхание ее сделалось еще более прерывистым, и когда она
позвала в следующий раз, то едва уже не кричала. - Мама! Мама! Ты спишь?!
Мама, скажи хоть что-нибудь!..
которых пронзали все эти истерзанные, готовые обратится в прах стены.
Никакого ответа... и тогда Михаил почувствовал, что они единственные живые,
кто есть в этом месте.
Эльга. - ...Должно быть, она не дождалась меня и... заснула... сейчас я
познакомлю вас...
чтобы передвигаться по ней и в полном мраке. Таким образом она провела
Михаила в большую комнату и, не выпуская его руки, подошла к столику, и
нашла там свечу, которая оказалась сгоревшей только до половины, теперь
оставалось взять огниво, но она так и не взяла его - Михаил прошептал
дрогнувшим голосом:
когда только она входила в эту комнату, то заметило некое слабое, призрачное
свечение, в том углу, где стояла кровать матери - и тогда она уже знала, что
там увидит, и только хотела сделать хоть при свечи, так, ей думалось, будет
хоть немного полегче. Но она не могла не повиноваться голосу Михаила - она
глубоко вздохнула, и увидела призрачную, почти совсем прозрачную тень своей
матери. И хотя через это, испускающее блеклый свет пятно проступали
очертания кровати - не было видно каких-либо внутренних органов; их вообще
не было - ее мама уже превратилась в блеклый, готовый распасться в ничто
свет. Она медленно, с горестными стенаниями, поползала к ней, и тут увидела
слабое, слабое движение - губы матери пошевелились, и Эльге даже послышался
стон. И какую же радость тогда она испытала! Ведь она по-прежнему верила в
могущество Михаила; верила, что раз мама еще жива, так он сможет остановить
болезнь, которая снедала ее тело. Она влекла его за руку, а сама ползла на
коленях, вот остановилась, и все же не смогла сдержать новых рыданий - как
страшно было смотреть на родного человека, который столь долгое время был
единственным, кто спасал ее от невыносимого, к безумию ведущего одиночества
- видеть, что отдельных черт уже не различить, что пышные некогда волосы
обратились в блеклое, постепенно сливающееся с мраком пятно, что само лицо и
тело обратились в почти бесформенные облачка - и от всего этого некогда
бывшего живым человеком пятна веяло таким нестерпимым холодом, что страшно
было приближаться, целовать ее - казалось, прикоснешься, и сам обратишься в
такой же безвольный ледяной сгусток. Но она, как могла крепко держалась за
Михаила, и склонилась над мамой так низко, что касалась верхней части дымки,
в которую расплывалось ее лицо. Волосы же ее ниспадали прямо в эту дымку, и
там покрывались инеем, словно бы седели...
пожалуйста взгляни, кто пришел...
представлялись двумя ледышками что-то хранящими в себе.
тончайшими вуалями и сливаться с окружающим мраком.
Миша, пожалуйста, скажи что-нибудь...
столь сильное, подобное которому никогда еще не испытывал - сердце так часто
билось в груди, что, казалось, вот сейчас разорвется. Он чувствовал возле
сердце какую-то, жгущую его тяжесть; поборов оцепенение, протянул туда руку,
и обнаружил, что там лежат принесенные ему листки со стихами - тогда,
вспоминая свою первую любовь, он пребывал в такой прострации, что и забыл,
как эти листы туда положил. Теперь достал эту кипу - достал резким
движением, забыв, в каком ветхом состоянии они были... А листы уже
изменились - теперь от них исходил тот сильный солнечный свет, который
озарял их в те весенние дни - сотканные из этого света, они были почти
прозрачными, но каждое из слов выделялось особенно плотной световой вязью -
каждое слово жило, двигалось - в их свечении стали проступать контуры бывших
в этой комнате предметов; а когда веко умирающей дрогнуло, то все эти листы
затрепетали, взметнулись словно крылья чудесной птицы; вот уже оставили руки
Михаила, вот закружились, наполняя воздух счастливым весенним сиянием.
обернулся к Эльге и прошептал. - Ведь здесь прошло совсем немного времени -
лишь час, а то и меньше - а в том, моем мире, целый год. Впрочем - ведь я же
и не жил весь тот год... Да и когда, право, я жил! Разве что в детстве...
разве что в детстве...
светом, что, казалось, они, малые и беззаботные дети, лежат на пляже, на
берегу сладкоголосой речки, а вокруг - благодатный, солнцем да птичьим
пением наполненный день. И тогда, глаза той, что лежала, что почти уже
слилась со тьмою раскрылись, и Михаил сразу же узнал ее - именно по этим
глазам и узнал- эти нежные, к нему обращенные очи ни с чьими нельзя было
спутать - это была та, которой он посвящал все эти, птицами сейчас летающие
по комнате стихи. И она тоже его узнала - слабо-слабо, улыбнулась - он же,
забыв обо всем, в исступлении бросился к ней, припал, лицом погрузился в ее
леденящую плоть, зашептал, зарыдал, взмолился:
своими невыразимо прекрасными, печальными очами, и он видел эти очи перед
собою - в великом страдании, шептал он:
снах - ты, любимая - ты была предназначена мне невестой! И не важно, что в
том мире тебя не было - ты же самим небом была мне предназначена!.. Ах, да
какое имеет значение, где это место - на другом ли уголке вселенной, за
пределами ли мироздания, или в самом мне - я же чувствовал тогда, что ты
единственная, кто может дать мне счастье; и что только с тобой,
Махров Алексей
Лондон Джек
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Глуховский Дмитрий
Никитин Юрий