достал привязанное под кабиной ведро, открыл крышку бака, посмотрел на нашу
"Волгу". - Здорово приложился ты, паря!
Несколько капель упало на дорогу. Они сразу закипели, расплылись радужными
веселыми пятнами. Потом ведро наполнилось, я взял его аккуратно за дужку и
пошел к машине. Володька, положив голову на спинку сиденья, дремал. Я
поставил ведро на землю, открыл лючок бензобака, вставил шланг. Потом
выпрямился. И увидел, что прямо против нас, с другой стороны шоссе, стоит
"Волга"...
Старший инспектор дорожного надзора Иван Турин
на город, как туча, - тяжелыми плотными клубами. В дежурке прямо дышать
было нечем, хотя время только подползало к восьми. Я из-за этого прослушал
начало ориентировки.
Вячеслав. - Ты слушай, наверное, скоро всех бросят на патрулирование...
стол, достал пистолет, разобрал его и смазал. Масла в бутылочке совсем на
донышке - надо будет взять еще, а то как раз с нечищеным оружием попадешь
под строевую проверку, сраму не оберешься.
и вставил в магазин. И тут позвонил телефон - на выезд. Это Сабанцев уже
передал радиограмму. Я поехал с Калининым на горотдельской "Волге" - она
без опознавательных цветов милиции. Калинин Вячеслав сидел за рулем в форме,
а я - в штатском. За три минуты мы проскочили весь Дзержинск и выехали на
Игумновскую дорогу. Дорога эта, конечно, неважная, булыжник с битым
асфальтом, но так мы срезали большой кусок и выходили сразу на Московское
шоссе. У села Дворики пересекли магистраль и потихоньку двинулись в сторону
Москвы. Убийцы должны были ехать нам навстречу. Мы их проглядеть никак не
должны - движение небольшое. Так, не спеша, и проехали километров пять.
Здесь Калинин говорит - зрение у него как у кошки:
ним - "Волга". И люди рядом копошатся. Калинин выключил двигатель, и мы
тихо, по инерции, подъезжаем вплотную. Вижу - высокий парень с длинной
челкой собирается заливать бензин в бак. А "Волга"-то - такси. Такси с
московским номером - ММТ 52-51. Я почему-то шепотом - сердчишко тоже
колотнуло - говорю Калинину: - Стой! Это они.
Владимир Лакс
теряет вокруг свою обычную четкость, законченность, и сон все смягчает и
будто закрашивает серым, но все равно сознание бодрствует, и ты отчетливо
слышишь, что происходит рядом. Поэтому я сразу подскочил, услышав тонкий,
будто задавленный, крик Альбинки:
Человек в штатском уже вылез из машины, и я увидел у него в правой руке
пистолет. Этот пистолет - он как заворожил меня. Потому что. я впервые в
жизни понял, что пистолет - это не только забавная штука, которой можно
хвастаться, играть или пугать. Из пистолета можно стрелять, понял я в это
мгновение. И сейчас из него будут стрелять в меня. Я почему-то был уверен,
что он нас сейчас застрелит. Я оглянулся и увидел, что Альбинка уже
перепрыгнул через кювет и бросился бежать по полю. Я рванулся, уже не помня
о пистолете, вылетел из машины пробкой и припустил за Альбинкой,
перепрыгивая с удивительной легкостью через кочки и ямины. И где-то, далеко
за спиной, раздался крик, злой, громкий, вроде щелчка бичом:
остановиться и бежал, бормоча себе под нос:
имеет права стрелять, не имеет...
тяжелый топот сзади, а передо мной бежал, вжимая голову в плечи и нелепо
взбрыкивая ногами, Альбинка. Топот смолк, и я всей кожей почувствовал толчок
воздуха, и только потом прилетел звук: пу-о-ах! Боже мой, он стрелял. Он
стрелял в нас! Он стре... Пу-о-ах!!
ночью: вз-и-ить, вз-и-ить!..
Рапорт
поле. Я перебежал через дорогу и крикнул им, чтобы остановились, но они
продолжали убегать. Тогда я сделал два предупредительных выстрела и навел
пистолет в цель..."
Альбинас Юронис
застрелит. Мне и в голову не приходило, что он может стрелять в нас. Я
просто озверел от страха, поняв, что мы попались. И одна-единственная
надежда оставалась у меня - убежать. Он не сможет догнать. Он уже старый,
ему ведь не меньше тридцати. Я бежал так, как никогда еще не бегал в жизни.
Я бежал, не обращая внимания на его крик: "Стреляю!" Потому что он не имеет
права в нас стрелять. Стрелять можно только в тех, кто нападает на него. А
мы на него не нападали. Мы убегали от него. Он не мог в нас стрелять. Мы
ведь никакой опасности для него не представляли! Он не будет стрелять, что
он, зверь, что ли?
нелепо, неуместно прозвучал он в этой кромешной тишине. Но где-то высоко над
головой взвизгнула пуля. И этот тонкий злой визг будто под колени ударил.
Ноги сразу сбились с ритма, стали ватными, тяжелыми, непослушными. Сердце
провалилось куда-то вниз, в живот, и замерло там. "Он сейчас убьет меня", -
подумал я вяло. Снова бабахнул выстрел. Я почувствовал, что сейчас пуля
вопьется мне в спину. Она продырявит меня насквозь, вылетев впереди вместе с
куском мяса. Горячая дымящаяся кровь хлынет из меня двумя струями. Я буду
валяться здесь на поле, пока вся кровь не вытечет из меня, медленно
впитываясь в сухую серую землю. Некому будет мне даже помочь. Я умру один,
совсем один. "Все кончено, все, совсем все", - подумал я. Нет, нет, это
невозможно, я хочу жить! Он не имеет права! И я остановился...
Владимир Лакс
поворачиваться назад. Тогда остановился и я, но повернуться назад боялся.
Милиционер подбежал, тяжело дыша, и крикнул:
покончено навсегда. Так поднимают руки вверх только пленные фашисты и шпионы
в кино. А меня брал в плен свой, советский. Как фашиста. Свело плечи, и я
чуть не завыл в голос от ужаса, но не было сил, во мне будто все умерло.
Слабо шевельнулась мысль, что они про таксиста не знают, а задержали нас за
угон машины. И сразу исчезла.
брюк, пощупал за поясом, слегка подтолкнул меня дулом пистолета и сказал:
этот милиционер бормотал сквозь зубы:
мотоцикла, который взревел и смолк.
ней стоял милицейский мотоцикл, и запыленный потный инспектор сказал:
бежал за нами. Он кивнул на меня мотоциклисту. - Сними с него брючный
ремень и свяжи ему руки...
собираемся убегать.
добавил: - Чтобы ножами было махать несподручно.
голосом. - Мы только взяли машину покататься...
Сейчас приедем в город, вы там все расскажете, как и что было.
сторон милицейские офицеры, они о чем-то оживленно переговаривались. Один
смеялся, тот, что задержал нас, негромко разговаривал с молодым
подполковником, и я старался изо всех сил что-нибудь уловить в этом гомоне,
разобрать какие-нибудь слова, но все слова вдруг потеряли для меня смысл и
форму, будто очень быстро завертелась патефонная пластинка или они говорили