лещиной, живописных деревень и не столь живописных городков. Перекусить
остановились в придорожном кафе, на которое жестом Ильича указывал стоящий у
дороги деревянный леший.
растопырена, большой и указательный пальцы, вытянутые параллельно,
показывали, очевидно, ту дозу, которую рекомендовалось в данном кафе принять
в свое удовольствие. Доза получалась умеренная.
большой палец вверх и оттопырив мизинец.
пьяниц хватает.
весело.
Дубкевич. Голос у него оказался чистый, приятный. - Подхватывайте, мадам.
аллеей, широченной лужайкой перед домом, портиком с двумя деревянными
колоннами, внешней галереей во весь второй этаж и желтым резным фронтоном,
на котором был изображен стоящий на задних лапах медведь на фоне солнца с
лучами. По обе стороны тянулись боковые пристройки - потом Таня с Павлом
узнали, что в левой, примыкавшей к дому, располагалось жилище "экономок",
некое подобие музейной горницы, заставленной разного рода традиционной
утварью, от прялок до колыбелек, и вполне современные жилые комнаты со всеми
удобствами. В пристройках справа, расположенных чуть в отдалении, находились
действующие маслобойня, пивоварня и коптильня. Позади них виднелись
деревенские домики. Покупая в свое время "хутор", Дубкевич купил и эти давно
заброшенные постройки, отремонтировал их и теперь сдавал крестьянам в
аренду, которую они платили произведенными продуктами. За домиком "экономок"
раскинулся фруктовый сад.
платьях с цветными поясами - поджидали гостей на широком крыльце. Они
поклонились в пояс сначала Дубкевичу, а потом Тане с Павлом и поднесли
каравай на расшитом рушнике. Каждый отломил по кусочку.
рано утром я уеду, но через три дня буду обязательно.
Мирдза и Валда - так звали "экономок" - быстренько затопили баню и от души
напарили их, сначала Таню, а потом и Дубкевича с Павлом.
поливают водой почти незнакомые и совершенно обнаженные красавицы. Дубкевич
же, привычный к таким процедурам, только покрякивал довольно и размягченным
голосом давал короткие указания по-латышски.
Павлу. - Хорошо, да?
Мирдза, почти касаясь его своей пышной розовой грудью. Дубкевич хохотнул и
шлепнул Мирдзу пониже спины.
внутри, несмотря на весь банный жар, какой-то холодок.
сами себе. Утром Таня договаривалась с кем-нибудь из "экономок", к какому
времени подавать обед, а потом они шли купаться, кататься на лодочке, гуляли
по лесам, собирая щавель и первую землянику. Побывали они и в деревне,
жители которой приветливо им улыбались, с радостью показывали свое
хозяйство, норовили угостить чем-нибудь вкусненьким. По-русски все они,
включая и молодежь, почти не говорили. Даже Мирдза и Валда понимали
сказанное Таней и Павлом с трудом. Поначалу он даже принял их странную
русскую речь за латышскую. Исключение составлял только Гирт, сын пасечника,
с которым они побывали на ночной рыбалке.
именно здесь и именно так надо жить, как живут эти люди, - бесхитростно,
благостно, в чистых трудах, среди чистой природы... Эх, бросить бы все к
чертовой матери, купить домик в этой деревеньке, поселиться здесь с Таней,
завести корову, лодку, несколько ульев. Язык выучить".
делился - она не любила пустых мечтаний, а он прекрасно отдавал себе отчет,
что в реальность претворять эти мечты не станет. И не хочет. Через три дня,
как и обещал, вернулся Дубкевич.
купальская.
ночной сон. Бежит это она сквозь заросли кустарника, лес гудит, хвощом по
бедрам лапает. Только бы не свернуть с дороги, но и дороги-то нет. Все
залито лунным сиянием. Где-то впереди заросли осоки, а за ними - прохладная
вода: нырни, умойся - и вернешь себе потерянное. Что потерянное - неясно, но
так сладко и свободно Тане, что не замечает, как вышла на поляну: словно
перевернутый блин луны. Надо быть там в самой середине. Затаив дыхание и
мягко ступая босыми ногами по травам, Таня пошла к центру поляны, подняла
голову к небу. Огромное белое светило, улыбаясь, оглядывало Таню. Одна щека
луны подернулась красноватым бликом, как румянцем, и Таниной щеки коснулось
дыхание ветра. Вдруг в зарослях ослиным ревом раздался голос Дубкевича. Он
гнался за Таней. "Рви и беги", - что-то сказало ей, и луна превратилась в
тоненький серп, да и Таня уже совсем другая - на лице маска ужаса, за
плечами хвосты, козлиные рога. Убегая от Дубкевича, Таня срывает с себя
вонючие шкуры и ныряет. Но смотрит на нее похотливый взгляд, тревожит ее
обнаженную девственность. Таня хватает отражение лунного серпа в воде и
спокойно идет к Дубкевичу. Убить или яйца отрезать? Так и не решив, она
проснулась...
устроил Таню и Павла в моторке, и они покатили через озеро на какой-то
островок далеко за устьем впадающей в озеро реки. Островок порос обильными
травами, тростником и перелесками. Там их ожидала компания в меру шумная,
сдержанная балтийским немногословием. Мужчины по-деловому направились за
хворостом для купальского костра. Женщины с бесцветными холодными глазами
вовлекли Таню в собирание цветов.
специально приехавшая сегодня из Резекне.
этот желтенький пятилистник, и она решила вплести его в свой венок, никому
не показывая.
Гирт рассказывал про цвет папоротника, который, по легенде, надо найти в
грядущую ночь. Если найдется счастливчик и выпадет удача, это еще полдела.
не оглянуться. В дороге все черти и злые духи будут звать да останавливать.
Нельзя. Даже если голосом ребенка родного позовут или бабушки. Не обернись.
задумчиво и пристально глядя в глаза собеседнице, сказал Дубкевич.
заметно поднялось возбуждение. Прыгали через костер. Павел, перепрыгнув, тут
же вспоминал, что не успел загадать желание, а Таня умудрилась на лету
подпалить край юбки, даже не обжегшись. Казалось, что она могла бы и на
углях танцевать голыми ногами. В золотистых глазах светились искры костра,
вспыхивая и зажигаясь снова и снова. Она хохотала как безумная, и когда
изрядно подвыпившие мужчины начали обливать женщин и друг друга водой из
котелка, фляг, ладоней, она первой скинула начисто одежку и под
одобрительные вопли, будто всю жизнь знала обряд, кинулась нагая в воду.
двинулась кружка. Руки тянулись за вяленой рыбехой.
давно известно, что папоротник не цветет.
выделяя лохматый хвощ и ушастый папоротник. Вдруг она задохнулась от
открывшейся ей залитой лунным светом мерцающей и бьющей горькими пряными
запахами поляны. Она вошла в тот лунный круг, медленно легла и вдохнула
полной грудью. Ее томило. Слабый ветерок закрыл ее травами и запахами.
Томительная боль, сладкая как эти ароматы, сдавила где-то в животе.
серебристо-белая волна. Таня пошла туда. И тут, на стыке травного цветения и
лесочка, она увидела папоротниковые заросли. Вдруг колыхнулась лапа, и Таня