рукав жакета, оголив левую руку, и Мануэль увидел ее обнаженное плечо,
гладкую загорелую кожу, скрытую кружевным лифчиком упругую, высокую и
довольно большую для такой худенькой женщины грудь. Он отвел глаза, не
решаясь ни смотреть на даму, ни отойти от двери, ни даже сглотнуть слю-
ну, он чувствовал себя глупо, и в тоже время - почему это? - его вдруг
охватила глубокая грусть, да, да, глубокая грусть.
вердил, что перелома нет. Сделав обезболивающий укол, он наложил на
опухшую ладонь лубок и начал бинтовать, сначала пропуская бинт между
пальцами, а потом туго обмотав им всю кисть, до самого запястья. Проце-
дура длилась минут пятнадцать, и за это время никто из троих не произнес
ни слова. Возможно, даме и было больно, но она этого не показывала. Она
смотрела то на свою покалеченную руку, то на стену. Несколько раз она
указательным пальцем правой руки поправляла за дужку сползавшие на нос
очки. В общем, она выглядела не более ненормальной, чем кто-либо другой,
скорее даже - менее, и Мануэль решил, что лучше и не пытаться понять ее.
конце, - и, пока доктор собирал свои инструменты, Мануэль помог ей, под-
поров шов. На него пахнуло нежными, воздушными, как ее волосы, духами и
еще чем-то горячим - это был аромат ее кожи.
в сумочке, достала расческу и правой рукой пригладила волосы. Вынула она
и деньги, но Мануэль сказал, что рассчитается с доктором сам. Она пожала
плечами - не от раздражения, а от усталости, это он понял, - и сунула в
сумку деньги и рецепт.
лодую женщину так, словно только сейчас увидел ее.
сказала она, подняв забинтованную руку.
Гара, удержав Мануэля за рукав, вопросительно посмотрел на него. Мануэль
беспомощно развел руками.
ем подумал, что же она теперь будет делать. Пожалуй, она могла бы вер-
нуться домой поездом и прислать кого-нибудь за машиной. Темнело. Перед
глазами Мануэля все еще стояло ее обнаженное загорелое плечо.
уже знал - так ему и надо! - что она скажет.
с рукой у меня было то же самое, не правда ли? В таком случае, что же
изменилось?
Миэтта уже зажгла фонари. Она стояла на пороге конторы и смотрела, как
они вылезают из "фрегата".
рону от бензоколонки, бросила на сиденье сумочку и села за руль. Мануэль
увидел, что из-за дома выбежала его дочка и внезапно остановилась, глядя
на них. Он подошел к "тендерберду", мотор которого уже был включен.
протянула ему пятидесятифранковую бумажку. Он не мог отпустить ее так,
тем более при девочке, но слова не шли ему на ум. Дама повязала голову
косынкой, включила габаритные огни. Ее била дрожь. Не глядя на него, она
сказала:
ее он видел сегодня на рассвете. Но какое это имело значение теперь? И
он ответил:
ворит. За его спиной Миэтта крикнула по-баскски, что его уже три раза
вызывали по телефону на место какой-то аварии.
говоркой сказал:
ведь она смотрит на нас.
шагах от них, под фонарями, в своем фартучке в красную клетку, с грязны-
ми коленками. Мануэль был потрясен тем, как быстро эта женщина все поня-
ла и вложила свою правую руку в его. Но еще больше его потрясла внезап-
ная, впервые увиденная им на ее лице улыбка. Она ему улыбалась. Улыба-
лась, хотя ее бил озноб. Мануэлю очень захотелось сказать ей в благодар-
ность что-то необыкновенное, что-нибудь очень хорошее, чтобы снять неп-
риятный осадок от этой нелепой истории, но он не смог ничего придумать,
кроме одного:
Солье. Мануэль сделал несколько шагов к шоссе, чтобы подольше не терять
из виду два удаляющихся слепящих красных огня. Морин подошла к нему, он
взял ее на руки и сказал:
починил Мануэль, твой папа!
пенело. Ей было холодно, очень холодно в машине с откинутым верхом, и от
этого она тоже цепенела. Она смотрела прямо перед собой, на самый яркий
участок освещенного фарами пространства, чуть впереди той мглистой поло-
сы, где сами фары уже тонули во мраке ночи. Когда появлялись встречные
машины, ей приходилось тратить полсекунды на то, чтобы переключиться на
ближний свет, и эти полсекунды она удерживала руль только тяжестью своей
забинтованной левой руки. Она ехала осторожно, но упорно не снижала ско-
рости. Стрелка спидометра все время держалась около сорока миль, во вся-
ком случае, она касалась большой металлической цифры "четыре". Пока она
не замедлила ход, еще ничего не потеряно. Руль не поворачивался ни на
йоту. Париж понемногу уходил все дальше и дальше, и вообще было слишком
холодно, чтобы раздумывать, и это хорошо.
или дорожите чем-то, и вот в одно мгновение, когда едва успеваешь по-
чувствовать, что стрелка отклонилась от "четверки", ощутить усталость,
вздохнуть, сказать себе: "Я не способна ни к кому привязаться, не спо-
собна по-настоящему увлечься кем-то", - как дверь вдруг захлопывается,
вы мечетесь по улицам, и, сколько бы вы потом ни обливались горючими
слезами, как бы долгими месяцами ни пытались вычеркнуть это из своей па-
мяти, вы потеряли, потеряли, потеряли.
вающаяся на фоне неба церковь-это и есть Солье. Она проехала по одной
улице, по другой, потом внезапно остановила машину меньше чем в метре от
серой стены церкви. Выключив зажигание, она положила голову на руль и
наконец дала себе волю. Глаза у нее оставались сухими, но в груди клоко-
тали рыдания, и, хотя она не пыталась удержать их, они никак не могли
вырваться наружу и лишь вызвали у нее какую-то странную икоту. Посмотри
на себя: губы прижаты к повязке, волосы спадают на эти проклятые совиные
очки... Вот теперь ты такая, какая есть на самом деле, в твоем распоря-
жении только правая рука и измученное сердце, но ты не отступай, не за-
давай себе лишних вопросов, не отступай.
жет, и меньше, - потом решительно откинулась на спинку сиденья и сказала
себе, что мир велик, жизнь вся впереди и вообще она хочет есть, пить и
курить. Над ее головой было ясное ночное небо. На карте, которую она в
любую минуту могла достать здоровой рукой, по-прежнему красовались такие
названия, как Салон-деПрованс, Марсель, Сен-Рафаэль. Бедная моя девочка,
ты типичная шизофреничка. Да, я шизофреничка. Шизофреничка, которая дро-
жит от холода.
ней, закрыв небо и звезды, отгородив ее, Дани Лонго, от всего мира. Вот
так в детстве, в приютской спальне, они сооружали из простынь шалашики,
создавая свой маленький мирок. Она закурила сигарету, с удовольствием
затянулась, у нее защипало в горле, как тогда, когда в пятнадцать лет
она в этих шалашиках курила свои первые сигареты - затянувшись по разу,
они передавали их друг другу, а потом надрывались от кашля, в то время
как подлизы-любимчики надзирательницы шипели: "Тише, тише! ". Вспыхивал
свет, влетала надзирательница в рубахе из грубого полотна, нахлобучив
что попало - лишь бы прикрыть! - на свою бритую голову, и принималась
направо и налево раздавать тумаки, но больно от этого было только ей са-
мой, потому что все подтягивали колени к подбородку и выставляли вперед
локти...
товой, - потом она услышала бой часов: половина. Половина чего? Если ве-
рить часам на щитке "тендерберда - половина девятого. Дани зажгла свет -
Аникина Наталья
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Плотников Александр
Сертаков Виталий