получив сдачу, я заметила, что у меня осталось много денег, на них,
наверное, можно прожить несколько дней. Жить в эту минуту для меня
означало только одно: получить Возможность улечься на постель и поспать. А
еще не плохо было бы помыться, надеть свежее платье, свежие перчатки.
вокзала. Там спросили, если у меня с собой багаж, хочу ли я номер с
ванной, и дали заполнить какой-то бланк. Я заплатила вперед.
конторки раздался голос управляющего гостиницы:
похолодев и чувствуя, что мой мозг точно скован ужасом, потому что я же
знала это раньше, знала давно, знала всегда.
себе издавна знакомый страх. Это не может быть правдой, это просто -
"столкновение поездов", из-за того, что я два часа говорила о До, из-за
моей усталости.
Доменика-Лелла-Мария, родилась 4 июля 1939 года в Ницце (Приморские
Альпы), француженка, банковская служащая".
обведены овалом, неровно и наспех.
надела, так как мысль о том, что я должна буду касаться своего тела такими
руками, была мне неприятна.
полной подавленности, отупение мало чем отличается от спокойствия.
в то же время приятно в теплой воде. Я забыла завести свои часы, и когда
взглянула на них, выйдя из ванной, они показывали три часа пополудни.
руками в мокрых перчатках, руки у меня горели. В зеркальном шкафу
отражалась фигура автомата с узкими бедрами, топающего босиком по комнате,
в чертах которого не осталось и подобия прежнего человека. Подойдя ближе к
зеркалу, я обнаружила, что после ванны мерзкие швы у меня под бровями, под
крыльями носа, под подбородком и за ушами стали особенно заметны. А рубцы
на голове отчетливо просвечивали под редкими волосами, набухшие и
кирпично-красные.
локтя, преследуемая одной неотвязной мыслью: зачем могла девушка
добровольно окунуться в пламя, сжигая голову и руки? Кто был бы способен
на такое мужество? Вдруг я заметила лежавшую возле меня папку.
них совпадало с рассказом Жанны. При повторном чтении я открыла такие
подробности, которые раньше казались мне незначительными, а теперь
поражали.
крещении, нигде в газетах не упоминались. Сказано было только, что ей
двадцать один год. Но, так как пожар произошел ночью 4 июля, то репортеры
добавляли, что несчастная погибла в день своего рождения. Несколько секунд
я уже склонялась к тому, что могла знать не хуже самой До, какими еще
именами ее нарекли, равно как и дату ее рождения, что я могла написать
"Лои" вместо "Изоля": все это объясняется моей усталостью, тем, что я все
время думала о До. Но нельзя же этим объяснить такое полное
перевоплощение, когда я так точно заполняю все пункты учетной карточки,
даже воспроизвожу эту дурацкую школярскую подпись.
помогала мне мыться, начиная с первого же вечера, она знала меня много
лет, как знает своего ребенка приемная мать. Если изменилось мое лицо, то
мое тело, мои манеры, голос остались прежними. До могла быть одного роста
со мной: может статься, у нее были глаза того же цвета, что у меня, и
такие же темные волосы, но ошибка Жанны - вещь невозможная. Я выдала бы
себя каким-нибудь изгибом спины или плеча, формой ноги.
будто моя мысль помимо моей воли уже привела меня к объяснению, которого я
не хотела принимать.
я могла восстановить прошлое кого-то, кем я не была?
неизвестные мне мои способности ее поражали, тревожили и постепенно меня
отдаляли.
перестала спать". "Как можешь ты до такой степени быть на нее похожей?".
Да, я, черт подери, была похожа на До! Жанна не хотела этого признать, как
и я, но каждый мой жест раздирал ей сердце, каждая ночь сомнений добавляла
синевы под ее глазами...
Жанна была там. Она подобрала меня под лестницей, она, конечно,
сопровождала меня в Ля-Сьота, в Ниццу. Ее просили также опознать труп
погибшей до того, как явятся родители. И не до такой же степени я была
неузнаваема, даже обгоревшая. Ошибиться могли чужие люди, только не Жанна.
меня. Не потому, что я все больше походила на До, А ПОТОМУ, ЧТО ОНА ЗНАЛА,
что я - До!
- разгадывать это мне было омерзительно. Омерзительно было представлять
себе Жанну, намеренно выдающей живую за мертвую, чтобы вопреки и наперекор
всему сохранить законную наследницу до того момента, когда вскроют
завещание.
почему Жанна перестала спать. Она прятала от людей свидетельницу, которая,
может быть, играла комедию, а может быть, и нет. Жанна сама теперь не
очень была уверена ни в том, что ошиблась, ни в своей собственной памяти,
да и вообще сомневалась во всем. Легко ли после трех месяцев разлуки, а
потом после этих трех дней нового знакомства с воскресшей узнать, тот ли
это смех и та ли это родинка? Жанне приходилось всего бояться. В первую
очередь - людей, которые хорошо знали умершую и могли бы раскрыть подлог.
А особенно она боялась меня, если так старательно прятала меня от людей.
Она не знала, как я отнесусь ко всему этому, когда память ко мне вернется.
Жанна могла найти тогда некую девушку без лица и без рук, но у нее не
могло быть никаких сомнений в том, что эта девушка окажется всего лишь
идеально сконструированным автоматом, у которого вместо прошлого и
будущего - зияющая пустота. Поэтому маловероятно, чтобы Жанна пошла на
такой риск. Если только...
молчании (да почему бы и нет, раз уж я сама пришла к таким чудовищным и
нелепым предположениям), а Жанна, поняв это, решила, что это дает ей
власть надо мной. Вот тут-то вступали в силу подозрения Франсуа по поводу
газовой трубы. Мне, как и ему, казалось бесспорным, что такой грубый
дефект нового оборудования, способный вызвать пожар, не мог ускользнуть от
внимания Жанны. Значит, труба была в исправности. Значит, кто-то,
конечно-же, должен был испортить ее потом.
несчастного случая, значит, повредить трубу нельзя было с одного раза,
попросту сделав на ней насечку. Я нашла во многих газетах подробности
расследования: прокладку в течение нескольких недель разъедала сырость,
края одной из труб проржавели. Это требовало подготовки, длительной
работы. Подготовки к тому, что называется убийством.
нисколько не была заинтересована в такой подмене, следовательно, живая и
есть До. Я - жива.
газовой колонки, замкнулась в кольцо, точь-в-точь как этот манерный овал
вокруг подписи "ДоЛои".
умывальником своего гостиничного номера. Я была в одной комбинации, мне
снова стало очень холодно. Я надела юбку и свой разорванный пуловер. Чулки
же мне так и не удалось натянуть. Я свернула их в комок и сунула в карман
пальто. И, поскольку все мои мысли сводились к одному, я истолковала свой
собственный жест как лишнее доказательство моей гипотезы: Ми, конечно,
такого жеста не сделала бы. Пара чулок не имела для нее никакой цены. Она
швырнула бы ее куда попало, на другой конец комнаты.
это была третья по счету милость, дарованная мне жизнью в тот день. Второй
милостью был поцелуй, полученный до той минуты, когда я услышала вопрос:
"Теперь ты мне веришь?" А первой милостью был взгляд Жанны когда я
попросила выписать мне чек и она вышла из машины: усталый, чуть-чуть
сердитый взгляд, но я прочла в нем, что Жанна любит меня всеми силами
души, - и едва я об этом вспомнила здесь, в гостиничном номере, как снова
стала верить, что все это мне только приснилось, что все это неправда.
фамилией Рафферми. Мой указательный палец, обтянутый мокрой тканью
перчатки, пропустил пятьдесят четыре номера в столбце, пока не остановился
Акунин Борис
Маркелов Олег
Василенко Иван
Глуховский Дмитрий
Березин Федор
Сертаков Виталий