втором этаже, в небольшом и уютном зале, отделанном светлым деревом и
украшенном удивительными картинами - фресками местного художника-умельца,
состоялся скромный ужин в честь победителей. Меня тоже пригласили, но я
отказался - без Наташки не мог сделать ни шагу, два последних дня даже на
гору не поднимался с лыжами...
дивана, где лежала, уставившись в телевизор, схватила костыль, что стоял у
стены, и с такой неистовой силой запустила им в Валерку... Его счастье,
что она не попала. От удара отвалился здоровенный кусок штукатурки.
она, - купите мне на завтра, пожалуйста, билет до Москвы. Деньги я вам
сейчас дам!
извинится.
расплачется.
действительно глупо.
стороны. Тень, а не человек. Даже говоришь так, словно у тебя перехватило
горло.
Петровичу, начальнику станции, попроси на завтра один билет... Нет,
впрочем, два, да, да - два до Москвы, на чоповский, забронировать. Пусть
разобьется, но достанет!
добрая и бесхитростная душа, снова впал в уныние.
скажешь Мартыну, чтоб он не отдавал номер никому. Договорились?
чашечку с дымящимся кофе, а в другой на салфетке - два бутерброда с черной
икрой.
к чему - и без того лишних килограммов предостаточно, а ты ведь с
дороги...
разок-другой с Уайтфейс. Быть на олимпиаде и не прокатить по трассе -
согласись, непростительно.
осаде. Но все образовалось само собой.
нормальной длины?
так то было дома, а здесь мне нельзя рисковать.
промерзнуть, как подошел автобус и из него вывалилась компания
журналистов.
фильм о марсианах, что-то писал между делом в блокнот. Словом, проводил
время в сладкой праздности, которая через день-другой закончится, и
начнутся сумасшедшие будни, когда не то что в телевизор, в зеркало
заглянуть - побрит ты или нет - будет некогда. Во всяком случае когда
перед сном я вышел на веранду, небо было чистое, мохнатые сверкающие
звезды висели над уснувшим Лейк-Плэсидом, черные сосны тихо нашептывали
друг другу, и ни единый посторонний звук не тревожил чуткую горную тишину.
Морозец пощипывал кожу, но уходить не хотелось, и я подумал о Наташке и
еще о том, как было бы хорошо, если б она приехала ко мне. Но тут же
отбросил эту мысль. Ибо когда начнется бешеная гонка, в сравнении с
которой состязания на пятьдесят километров, называемые лыжным марафоном,
могут показаться развлечением, так как он кончается в тот же день, а наш
журналистский марафон растянут на все тринадцать, каждый день придется
выкладываться полностью. Одни только расстояния между местами состязаний,
скажем, от бобслейной трассы до Уайтфейс или от Уайтфейс до "Овала",
вытягивались в десятки километров, а автобусы, судя по первым признакам,
будут ходить далеко не так, чтобы можно точно рассчитать время, и ты
будешь опаздывать к телефону, а потом ждать, ждать и ждать нового
вызова... Впрочем, сейчас думать об этом не хотелось.
разбудил меня. Открыв глаза, я понял, что в природе произошли чудесные,
давно и нетерпеливо ожидаемые перемены: в окно лились потоки солнца, они
расчертили комнату длинными тонкими лучами, высветили темные уголки и
вливались в сердце бурлящей радостью.
фирменный спортивный магазин "Адидас". Нужно зайти купить очки последней,
олимпийской марки. Наскоро перекусив банкой паштета и двумя ломтиками
упоительно пахнущего черного бородинского хлеба, оделся по форме, взвалил
на плечо лыжи с пристегнутыми ботинками и вышел на воздух.
выпавший ночью снег преобразили облик скучного и убогого поселка.
Принарядились и похорошели одноэтажные (редко двухзтажные) домишки,
выпукло приблизились сосны на противоположном берегу озера, где
таинственно поблескивали окна вилл и дач; стало оживленнее на главной
улице - появились толпы праздношатающихся людей в длинных шубах и легких
джинсовых костюмах, в полушубках и нейлоновых куртках, на ногах у
большинства были разноцветные неуклюжие, на первый взгляд, пластиковые
"лунники" - зимние сапоги, скопированные с тех, в которых американские
астронавты бродили по Луне. Оживились торговцы сувенирами: еще не бойко,
но уже уверенно торговали они олимпийскими брелоками, наклейками,
зажигалками, шапочками и майками, очками, марками, тарелками и кружками -
словом, всей той дребеденью, что в принципе не имеет ценности, но чье
существование освящено пятью переплетенными кольцами и олимпийскими
символами вроде симпатичного, чем-то напоминающего известного с детства
Кота в сапогах, Бобра, ставшего шуточным символом зимней олимпиады. И уж
совсем неожиданно - я даже глазам своим не поверил! - появилась длинная
череда красочных, ярких плакатов Московской олимпиады, которые уличный
торговец развесил прямо на стене ресторана.
наблюдал, как покупали плакаты, как бережно торговец скручивал их в
трубочку и заклеивал скотчем и как подходили все новые и новые люди...
пожилую туристку в оранжевом стеганом нейлоновом пальто, здорово
напоминавшем ночные халаты, не так давно распространенные у нас, да и не
только у нас.
улыбался.
вами зустричаемося, пане Романько, якщо хочете...
удачным был для вашей братии, если вы докатились до того, что били стекла
в представительстве "Аэрофлота". От бессильной злобы, не так ли? - Я
рассмеялся в лицо человеку, потому что на Играх в Монреале Ричард
Лозинский, или как там его в действительности звали, подкатывался ко мне
несколько раз, и однажды в пресс-центре (диву даюсь, как такие типы
прорываются в целом здоровое общество аккредитованных на Играх
журналистов) у нас вышел с ним диспут не диспут, а школа политграмоты для
человека, выдававшего себя за украинца и практически ничего не знавшего о
земле предков.
видя, что я упорно отказываюсь разговаривать с ним на моем родном языке. -
Я и тогда и теперь говорю, что битье стекол - отнюдь не метод политической
борьбы. Но мы не контролируем свободное волеизъявление наших людей.
это время говорите, что не контролируете их. Где же логика, господин
Лозинский?
объяснению, как хотелось бы. Впрочем, если вы не возражаете, мы можем
продолжить нашу монреальскую беседу...
поставил я вопрос напрямик, хотя заранее знал, что дождаться от него
правды - все равно, что увидеть, как гаснет солнце.
глядя прямо в глаза, сказал Лозинский. - Мы сделаем все, чтобы она не