Чтение 12–й страницы книги ~Этюд в багровых тонах~

-- Вот уж никак не думал, что вы это заметили, -- сказал
он. -- Вы были в магазине?

-- Нет.

-- Ха! -- с облегчением усмехнулся Грегсон. -- В нашем
деле нельзя упускать ни единой возможности, хоть и самой малой.

-- Для великого ума мелочей не существует, -- сентенциозно
произнес Холмс.

-- Само собой, я пошел к Ундервуду и спросил, не случилось
ли ему продать такой-то цилиндр такого-то размера. Он заглянул
в свою книгу и сразу же нашел запись. Он послал цилиндр мистеру
Дребберу в пансион Шарпантье на Торки-Террас. Вот таким образом
я узнал его адрес.

-- Ловко, ничего не скажешь, -- пробормотал Шерлок Холмс.

-- Затем я отправился к миссис Шарпантье, -- продолжал
детектив. -- Она была бледна и, очевидно, очень расстроена. При
ней находилась дочь -- на редкость хорошенькая, между прочим;
глаза у нее были красные, а когда я с ней заговорил, губы ее
задрожали. Я, конечно, сразу почуял, что дело тут нечисто. Вам
знакомо это ощущение какого-то особого холодка внутри, когда
нападаешь на верный след, мистер Холмс? Я спросил:

-- Вам известно о загадочной смерти вашего бывшего
квартиранта, мистера Еноха Дреббера из Кливленда?

Мать кивнула. У нее, видно, не было силы вымолвить хоть
слово. Дочь вдруг расплакалась. Тут мне уже стало ясно: эти
женщины что-то знают.

-- В котором часу мистер Дреббер уехал на вокзал? --
спрашиваю я.

Мать, стараясь побороть волнение, судорожно глотнула
воздух.

-- В восемь, -- ответила она. -- Его секретарь, мистер
Стэнджерсон, сказал, что есть два поезда: один -- в девять
пятнадцать, другой -- в одиннадцать. Он собирался ехать первым.

-- И больше вы его не видели?

Женщина вдруг сильно изменилась в лице. Она стала белой,
как мел, и хрипло, через силу произнесла "нет".

Наступило молчание; вдруг дочь сказала ясным, спокойным
голосом:

-- Ложь никогда не приводит к добру, мама. Давайте скажем
все откровенно. Да, мы видели мистера Дреббера еще раз.

-- Да простит тебя Бог! -- крикнула мадам Шарпантье,
всплеснув руками, и упала в кресло. -- Ты погубила своего
брата!

-- Артур сам велел бы нам говорить только правду, --
твердо сказала девушка.

-- Советую вам рассказать все без утайки, -- сказал я. --
Полупризнание хуже, чем запирательство. Кроме того, мы сами уже
кое-что знаем.

-- Пусть же это будет на твоей совести, Алиса! --
воскликнула мать и повернулась ко мне. -- Я вам расскажу все,
сэр. Не подумайте, что я волнуюсь потому, что мои сын причастен
к этому ужасному убийству. Он ни в чем не виновен. Я боюсь
только, что в ваших глазах и, может быть, в глазах других он
будет невольно скомпрометирован. Впрочем, этого тоже быть не
может. Порукой тому его кристальная честность, его убеждения,
вся его жизнь!

-- Вы лучше расскажите все начистоту, -- сказал я. -- И
можете поверить, если ваш сын тут ни при чем, ничего плохого с
ним не случится.

-- Алиса, пожалуйста, оставь нас вдвоем, -- сказала мать,
и девушка вышла из комнаты. -- Я решила молчать, но раз уж моя
бедняжка дочь заговорила об этом, то делать нечего. И поскольку
я решилась, то расскажу все подробно.

-- Вот это разумно! -- согласился я.

-- Мистер Дреббер жил у нас почти три недели. Он и его
секретарь, мистер Стэнджерсон, путешествовали по Европе. На
каждом чемодане была наклейка "Копенгаген" -- стало быть, они
прибыли прямо оттуда. Стэнджерсон -- человек спокойный,
сдержанный, но хозяин его, к сожалению, был совсем другого
склада. У него были дурные привычки, и вел он себя довольно
грубо. Когда они приехали, он в первый же вечер сильно напился,
и если уж говорить правду, после полудня вообще не бывал
трезвым. Он заигрывал с горничными и позволял себе с ними
недопустимые вольности. Самое ужасное, что он вскоре повел себя
так и с моей дочерью Алисой и не раз говорил ей такое, чего
она, к счастью, по своей невинности даже не могла понять.
Однажды он дошел до крайней наглости -- схватил ее и стал
целовать; даже его собственный секретарь не вытерпел и упрекнул
его за столь неприличное поведение.

-- Но вы-то почему это терпели? -- спросил я. -- Вы ведь
могли выставить вон ваших жильцов в любую минуту.

Вопрос, как видите, вполне естественный, однако миссис
Шарпантье сильно смешалась.

-- Видит Бог, я отказала бы им на другой же день, --
сказала она, -- но слишком велико было искушение -- ведь каждый
платил по фунту в день -- значит, четырнадцать фунтов в неделю,
а в это время года так трудно найти жильцов! Я вдова, сын мой
служит во флоте, и это стоит немалых денег. Не хотелось
лишаться дохода, ну я и терпела, сколько могла. Но последняя
его выходка меня совсем уж возмутила, и я сейчас же попросила
его освободить комнаты. Потому-то он и уехал.

-- А дальше?

-- У меня отлегло от сердца, когда они уехали. Сын мой
сейчас дома, он в отпуску, но я побоялась рассказать ему -- он
очень уж вспыльчивый и нежно любит сестру. Когда я заперла за
ними дверь, у меня словно камень с души свалился. Но, увы, не
прошло и часа, как раздался звонок и мне сказали, что мистер
Дреббер вернулся. Он вел себя очень развязно, очевидно, успел
порядком напиться. Он вломился в комнату, где сидели мы с
дочерью, и буркнул мне что-то невразумительное насчет того, что
он-де опоздал на поезд. Потом повернулся к Алисе и прямо при
мне предложил ей уехать с ним. "Вы уже взрослая, -- сказал он,
-- и по закону никто вам запретить не может. Денег у меня куча.
Не обращайте внимания на свою старуху, едемте вместе сейчас же!
Вы будете жить, как герцогиня!" Бедная Алиса перепугалась и
бросилась прочь, но он схватил ее за руку и потащил к двери. Я
закричала, и тут вошел мой сын, Артур. Что было потом, я не
знаю. Я слышала только злобные проклятия и шумную возню. Я была
так напугана, что не смела открыть глаза. Наконец я подняла
голову и увидела, что Артур стоит на пороге с палкой в руках и
смеется. "Думаю, что наш прекрасный жилец сюда больше не
покажется, -- сказал он. -- Пойду на улику, погляжу, что он там
делает". Артур взял шляпу и вышел. А наутро мы узнали, что
мистер Дреббер убит неизвестно кем.

Рассказывая, миссис Шарпантье то вздыхала, то всхлипывала.
Временами она даже не говорила, а шептала так тихо, что я еле
разбирал слова. Но все, что она сказала, я записал
стенографически, чтобы потом не было недоразумений.

-- Очень любопытно, -- сказал Холмс, зевая. -- Ну, и что
же дальше?

-- Миссис Шарпантье замолчала, -- продолжал сыщик, -- и
тут я понял, что все зависит от одного-единственного
обстоятельства. Я посмотрел на нее пристальным взглядом -- я не
раз убеждался, как сильно он действует на женщин, -- и спросил,
когда ее сын вернулся домой.

-- Не знаю, -- ответила она.

-- Не знаете?

-- Нет, у него есть ключ, он сам отпирает дверь.

-- Но вы уже спали, когда он пришел?

-- Да.

-- А когда вы легли спать?

-- Около одиннадцати.

-- Значит, ваш сын отсутствовал часа два, не меньше?

-- Да.

-- А может, четыре или пять часов?

-- Может быть.

-- Что же он делал все это время?

-- Не знаю, -- сказала она, так побледнев, что даже губы у
нее побелели.

Конечно, после этого уже не о чем было говорить.

Я разузнал, где находится лейтенант Шарпантье, взял с
собой двух полицейских и арестовал его. Когда я тронул его за
плечо и велел спокойно идти с нами, он нагло спросил: "Вы,
наверное, подозреваете, что я убил этого негодяя Дреббера?" А
поскольку об убийстве и речи пока не было, то все это весьма
подозрительно.

-- Очень, -- подтвердил Холмс.

-- При нем была палка, с которой он, по словам матери,
бросился вслед за Дреббером. Толстая, тяжелая дубинка, сэр.

-- Как же, по-вашему, произошло убийство?

-- А вот как. Он шел за Дреббером до самой Брикстон-роуд.