Чтение 12–й страницы книги ~Из жизни фруктов~

-- Ну, давай, -- решается Васькин и старательно берет несколько
аккордов:

"Надежда -- мой компас земной..."

Малахов тихонько мелодично подтягивает. На лице Васькина напряжение, он
сбивается и фальшивит.

-- Как-то ты ее не так, Котя... не так держишь. Ты не дави, ты играй!
Вот, -- Малахов забирает гитару, привычно наигрывает мотив. -- Эту руку так,
эту так. И ласково, понимаешь, ласково.

-- Глядеть-то оно просто...

Васькин в поте лица одолевает несколько музыкальных фраз и снова
фальшивит.

-- Ну, никак! -- горестно удивляется он.

-- Ничего, Котя. Сегодня не в настроении... -- Малахов утешает,
понимая, что сейчас Васькину очень нужна песня. Душа просит.

* * *

Квартира Чугунниковой обставлена мебелью послевоенных лет. Ковры,
люстра, вазы -- все очень добротное, но старомодное. А из современных вещей
-- только большой цветной телевизор. На стене увеличенная фотография, где
Чугунникова в молодости снята под руку со статным мужчиной лет сорока, в
мундире с генеральскими погонами.

На диване лежит дочь Чугунниковой -- Лена. Услышав, что хлопнула
входная дверь, она отворачивается к стене.

-- Как приятно видеть тебя дома, -- заглянув в комнату, говорит
Чугунникова. -- Если не заболела.

-- Нет.

Чугунникова скидывает плащ, снимает туфли.

-- Поругалась со своим мальчиком? -- спрашивает она из коридора.

-- У "моего мальчика" есть имя, и ты его знаешь.

-- Да, -- легко улыбается Чугунникова. -- Я помню имена всех мальчиков,
с которыми ты поругалась.

-- С ним я не поругаюсь никогда.

Убежденный тон дочери заставляет Чугунникову на секунду замереть в
тревоге.

-- Леночка... -- осторожно начинает она. -- Я не стесняю твоей
свободы... Но только, пожалуйста, не увязни раньше времени! Ты такая у меня
красивая, умная. А Саша приятный парень, но... не нашего круга, согласись.

-- Наш круг -- разряженная публика в Торговом центре? -- не
поворачиваясь от стены, спрашивает Лена.

-- Дочка, зачем тебе надо со мной поссориться? -- спрашивает
Чугунникова, присаживаясь на диван рядом с Леной. -- Не передергивай! Ты же
знаешь, что я имею в виду. Моя работа связана только с тем, какой вуз я
кончила. Будь жив твой отец...

Лена резко поворачивается на диване.

-- Молчи об отце!.. Не могу больше! Молчи!

-- Почему? -- поднимается с дивана Чугунникова.

-- Как ты гордишься, что умеешь выглядеть спокойной! А ты на всякий
случай сядь!

-- Не хочется. После бассейна всегда такая бодрость... -- Чугунникова
старается заглушить нарастающую тревогу. -- Жаль, что ты не...

-- Мама, хватит! Хватит врать! Не был мой отец генералом! И не погиб,
когда мне был годик. И не было у нас громадной дачи в Барвихе!

Удар сокрушительный -- ноги у Чугунниковой действительно подламываются,
однако она все еще цепляется за старую легенду.

-- Но вот его фотография, -- мертвым голосом произносит она. -- Вокруг
его вещи. Он не писал писем, потому что по роду службы...

-- Мама, очнись! Ты слышишь, что тебе говорят?! Я была вчера в Барвихе
у одной девочки. Ляпнула про дачу. Меня подняли насмех! При Саше, при всех!
Дачу построила знаменитая писательница, потом купил знаменитый артист.
Назвать фамилии? -- Ленку корчит от воспоминания о пережитом унижении. --
"Наш дивный дом в Барвихе"!..

Мать сидит оглушенная, молчит.

-- Остальное мне объяснила вкратце тетя Вера.

-- Мерзавка... -- без выражения произносит Чугунникова.

-- А ты маньячка, сумасшедшая. Ты же плакала, когда мы туда ездили!
Привезла показывать: "Вот здесь ты училась ходить...", смотрела на чужой
дом... До сих пор помню, как ты горько плакала. О чем? Ну скажи мне, о чем?!
Мама!

Чугунникова отзывается не сразу.

-- О том, что ничего... ничего этого не было... -- скрывая слезы,
Чугунникова разбитой походкой идет к серванту, наливает рюмку коньяку, но,
не выпив, ставит обратно. Спрашивает с мучением: -- Тебе нужна правда?

-- Да. Что с отцом? Кто он?

-- Кто? Студент. За ним следом я и пошла в Плехановский... Мы должны
были расписаться. И тут... тут он дал задний ход. Мы, говорит, молоды, зачем
связывать себя ребенком... то есть тобой. А у меня, слава богу, не поднялась
рука. -- Она выпивает рюмку, и в ее тоне появляются вульгарные нотки. -- Мой
красавчик захотел в аспирантуру, подкатился к деканской дочке. Меня побоку с
моим пузом.

-- Ты так специально? Чтобы стало больнее?

-- Хочешь, чтобы я билась об стенку? Этим, доченька, я долго
занималась. Ты представляешь, что такое мать-одиночка?..

-- Неужели ты не могла выйти замуж? Одну тебя, что ли, бросили! До того
банальная история! -- в голосе Лены и жалость и презрение.

-- Банально то, что случается с кем-то другим. А когда с тобой, это
трагедия... Мне не встретился человек, за которого хотелось бы замуж. А
кроме того, дать тебе отчима...

-- Ну ладно, ну не вышла. Но зачем такой-то, бутафорский?! --
показывает Лена на фотографию.

-- Нет, ты не понимаешь. Когда ты была маленькая, смотрели по-другому,
стыдились. Вам выдавали позорную метрику с прочерком в графе "отец". Все
про таких детей знали, и в садике и в школе, это было пятно... Никогда не
скажу, чего мне стоило, но ты стала законной генеральской дочкой. И выросла
гордая, без комплексов.

-- И ты год за годом, год за годом... Материнский подвиг, да? А каково
мне теперь? "Папин письменный стол", "папино кресло", "папина фуражка",
"папин стакан", "папин день рождения", "наша фамилия", "традиции семьи", --
она останавливается, задохнувшись. -- Да здесь каждый стул лжет! Видеть не
могу!

-- Давай все сменим? Хочешь? Все до последней кнопки! -- Чугунникова
зажигается надеждой увлечь дочь. -- Эту рухлядь -- вон. Самой надоело. Все
по-новому. Сюда -- стенку... Сюда -- угловой диван... Медвежьи шкуры.
Декоративный камин сложим. Хочешь?

-- Где ты наберешься денег...

-- Не твоя печаль! Все сделаю! -- на лице Чугунниковой уже пробивается
улыбка, она не замечает, что потеряла осторожность и переборщила, "покупая"
дочь.

-- Мама, а на какие вообще доходы мы шикуем? -- медленно спрашивает
Лена. -- Раз не было генеральского наследства... раз ты не продавала
громадную дачу... а мы все живем и живем, восемнадцать лет на нее живем...
шубы покупаем... за бешеные деньги встречаем Новый год...

-- Разве это бешеные, дочурка? Бешеные -- когда совсем другое число
нулей.

Но Лена не слышит, смотрит широко открытыми глазами.

-- Я даже не задумывалась, какая у тебя зарплата... Мама?!

* * *

Время поджимает друзей. Сколько еще рискнет Саковин удерживать
материал в рамках служебного расследования?

-- Как у тебя, Зиночка? Много оказалось Старухиных? -- спрашивает Пал
Палыч.

-- Нет. Росчерк отработанный. Выполняется от начала до конца единым
штрихом. Во всех элементах идентичность. Так что фальшивок я не нашла.

-- А еще что? -- Пал Палыч чувствует, что она не договорила.

-- Да есть попутное наблюдение... -- Кибрит берется за подшивки,
лежащие на столе. -- Акты оформлены аккуратно. Подпись Старухина обычно
строго в линеечку. Вот: "Лобов -- Старухин", "Лобов -- Старухин". Но в
некоторых случаях, погляди: здесь выше строки полезла, а тут ниже... или вот
-- косо...

-- Нетрезвый?

-- Тогда при увеличении было бы видно, что нарушена координация
движений. Я сидела и думала... По-моему он не всегда подписывает с
остальными. Где-то в другом месте, где не очень удобно или плоховато с
освещением.

Носят на подпись? -- прикидывает Пал Палыч. Правдоподобно. Наспех
подмахнул на лестнице или в подъезде... Он связывается с оперативным
отделом, просит спешно выяснить, что и где Старухин.

А пока решает прибегнуть к помощи зампреда Комитета народного
контроля. Зная положение Пал Палыча, тот держится подчеркнуто внимательно.

-- Петр Никифорович, я встречаю на базе упорное сопротивление. Вплоть
до провокаций против меня. Вы, вероятно...

-- Да-да, мне известно, -- мягко подтверждает зампред.

-- Отчасти потому я в цейтноте. Факт разгрузки злополучных вагонов с
помидорами подтвержден. И есть еще подозрительный случай с черешней. Но
чтобы проследить, куда сбыли, нужны люди.

Раздается телефонный звонок.

-- Извините... -- зампред берет трубку и, не интересуясь кто, говорит:
-- Попрошу через пять минут... -- и снова Знаменскому: -- Слушаю вас.