Чтение 12–й страницы книги ~Кингсблад, потомок королей~

Нийл полагал, что причиной охлаждения между его матерью и ее родителями
была привычка бабушки Жюли Саксинар командовать всеми, кто оказывался
достаточно близко, чтобы услышать ее бодрое кудахтанье. Открытой ссоры
между ними не было, но установившиеся в семье прохладные отношения мешали
Нийлу ближе познакомиться с дедом и бабкой.

Однако во время своей четырехдневной деловой поездки в Миннеаполис он
выбрал свободный вечер и отправился на озеро Миннетонка навестить
стариков. В шестьдесят пять лет (сейчас ему было восемьдесят пять),
удалившись на покой после долгой службы в телефонной компании, Эдгар
Саксинар купил себе очень неплохой одноэтажный домик. Он превосходно
описал его в одном из своих писем:

"Мы поселились в каменном бунгало на берегу романтичных вод озера
Миннетонка, с прекрасным видом. Ни один такой большой город, как
Миннеаполис, не расположен так близко от такого большого и красивого
озера, как Миннетонка. Мы с миссис Саксинар часто беседуем о романтичных
индейцах, которые некогда плавали в своих челнах по этим романтичным
водам".

Дом, в сущности, был построен не из камня, а из бетонных плит под
камень, и вид из окон открывался не на прославленное своей красотой
огромное озеро, от которого его отделяло три квартала, а всего лишь на
стандартный восьмиквартирный дом, часовню Адвентистов седьмого дня да
кучку тополей. Но для двух стариков, с утра до ночи развлекающихся
ссорами, это было удобное и уютное жилище, и Нийл с удовольствием уселся в
желтое плюшевое кресло в маленькой гостиной, оклеенной желтыми обоями с
рисунком из камышей и водяных лилий.

Он сытно пообедал в отеле "Суонсон-Гранд", но бабушка Жюли насильно
увела его в кухню и до отвала накормила шоколадным печеньем с орехами. Ее
кухня отнюдь не была стеклянно-эмалевым чудом из тех, какие рекламируются
в журналах. Она стряпала на заслуженной, не слишком усердно начищенной
плите, которую топила углем, свои запасы хранила в синих треснутых
чайниках и жестянках от печенья, а тарелки и чашки покупала в магазинах
подержанных вещей, где для них было самое подходящее место. Нийл вспомнил,
что его мать и дедушка Эдгар всегда гордились своей аккуратностью, в то
время как веселая пичуга Жюли была безалаберна, как цыганка.

Но он заметил, что в этом хаосе битой посуды бабушка Жюли с легкостью
находит все, что ей нужно, тогда как мать и дед, считавшие своим долгом
ставить каждый стул на заранее определенное ему место и методично
раскладывать по ящичкам адреса, письма, счета из прачечной и старые, но
еще годные к употреблению шнурки для ботинок, постоянно забывали, где что
лежит.

Они вернулись в гостиную, и Нийл, как почтительный внук, вступил в
беседу с коренастым, лысым, веселым, ворчливым янки - дедушкой Эдгаром.

Он добросовестно расспросил, какого мнения Эдгар о подоходном налоге, о
бейсбольной команде, игравшей за Миннеаполис в истекшем сезоне, и о
телефонных аппаратах нового образца. (Обо всем этом Эдгар был невысокого
мнения.) А потом Нийл коснулся той единственной темы, которая
действительно занимала его.

- Бабушка Жюли, я тут после одного разговора с папой заинтересовался
своими предками. Расскажите мне о вашей семье и о дедушкиной.

Маленькая, смешная старушка - восемьдесят три года, если верить
календарю, сорок три, если судить по ее гладкой, стройной шее и живым
глазам, не требующим очков, - смесь цыганки и ирландской феи, настоянная
на пуританстве Новой Англии, - примостясь со своим вязаньем в ветхой
камышовой качалке, всегда выводившей из терпения ее мужа, который сидел
тут же, круглолицый и краснощекий, в старомодном пенсне с полукруглыми
стеклами, курил длинную сигару и вторил ей недоверчивым сопеньем, -
бабушка Жюли клохтала, как курица, снесшая яйцо:

- Твой дедушка Саксинар - вот этот чурбан, что дымит нам в нос, -
родился в Висконсине, работал бухгалтером на лесопилке, потом служил в
Милуоки счетоводом и телеграфистом Чикагской компании, а уже потом
поступил на телефон. И родичи его - те, которых он знал, - были люди как
люди, сыровары да мелочные торговцы, все славный, глупый народ.

Эдгар брызнул слюной, как миниатюрный кит:

- Уж будет тебе! Саксинары - крепкая порода, и с отцовской стороны у
Нийла такая же родня. Мои предки, благодарение богу, почти все до единого
были добрыми просвитерианами и членами республиканской партии.

Жюли хихикнула:

- Вот и я говорю. Славный, глупый народ. А мои предки - те были
французы. Женщины ходили все в бантиках, а мужчины их развязывали.

Нийл попробовал подольститься к ней:

- А знаете, бабушка, в армии я слышал, что французы совсем не такие
легкомысленные, какими их изображают юмористические журналы. Это самые
трудолюбивые крестьяне во всей Европе и самые прижимистые торговцы.

- Может, есть и такие французы. Но мои-то предки были непоседы, они
ускакали из Европы, потому что Европа была уж больно смирная, и поселились
в Квебеке, а потом и оттуда ускакали, потому что там все были больно
набожные, а они любили крепкие вина и со смирными людьми вовсе не
водились, - им подавай волков, да рысей, да индейцев!

Вперив мысленный взор в свою бурную юность, она вспоминала вслух:

- Я тоже родилась в Висконсине, в Гайавате, - ох и бойкое это было
место, - и плясала с лесорубами да с плотовщиками, очень я была легка на
ногу, а они ходили в красных шапках.

Эдгар буркнул:

- Ну и мешанина, а?

- Что ж, и была мешанина, да такая, в какой тебе век не разобраться.
Вы, Саксинары, читали свои "Воскресные тексты для маленьких христиан", еще
когда в Америке леса вырубали и жили в картонных хибарках. А мои предки...
Мой отец, Александр Пезо, умер, когда мне было десять лет, и мама тоже, -
тогда была эпидемия оспы.

Нийл подумал, как бы отнеслась к такому колоритному лесному прошлому
Вестл, потомок первых эмигрантов из Дорсетшира, а Жюли все кудахтала,
постукивая спицами:

- Да, Александр Пезо. Я его не очень хорошо помню, только помню, что он
был высокий, статный, с большущей черной бородой - всегда щекотно было,
когда он поцелует, - и песни любил петь. Он возил почту, и в лесу одно
время работал, и был кучером на первом дилижансе; хоть по-английски он
говорил хорошо, это я помню, но на лошадей всегда орал по-французски.
Когда он и мама умерли, мне было всего десять лет, и меня взял к себе
мамин брат, дядя Эмиль Обэр. Он торговал мехами. Об отцовской семье, о
Пезо, он говорил мало.

Но я знаю, что папин отец, Луи Пезо, был и фермером и охотником и
работал в медных рудниках на Верхнем озере, а женился он на девушке,
которую звали Сидони Пик, а ее отцом был Ксавье Пик, - вот и считай:
Ксавье, значит, был твой пра-пра-прадед.

О Ксавье дядя Эмиль кое-что слышал, потому что Ксавье был замечательный
человек и знал каждую пядь земли на границе. В истории про него, наверно,
ничего нет, - богачом он не стал, а в такой глуши газет, понятно, не
издавали и записей никаких не вели. Помнится, дядя Эмиль говорил мне - о
господи, ведь семьдесят лет прошло с тех пор! - что Ксавье был одним из
лучших французских voyageurs [здесь: служащий компании по торговле
пушниной, водивший караваны на отдаленные фактории и посты (фр.)]. Может,
про него и что плохое было известно, да не стал бы дядя Эмиль рассказывать
об этом маленькой девочке.

- Брось ты говорить про Ксавье, - вмешался дедушка Эдгар.

- А я буду! Я им горжусь. Так вот, Ксавье Пик родился, должно быть,
году в тысяча семьсот девяностом. Дядя Эмиль рассказывал, что иные
уверяли, будто он родился на острове Макинак, а другие - что на озере
Пепин, или в Новом Орлеане, или даже на старой родине, во Франции, но все
сходились на том, что Ксавье был не очень высок ростом, но страшно сильный
и храбрый, и пел на удивление, и пил больше меры, а сколько языков знал!
Он, говорят, знал все языки, какие только есть, - и французский, и
английский, и испанский, и чиппева, и сиу, и кри, на всех языках говорил,
мне дядя Эмиль рассказывал, а дядя Эмиль никогда не обманывал, кроме как в
торговле. Вот Эдгар, тот возненавидел бы Ксавье Пика!

- Я и так его ненавижу, если только ты его не выдумала, - подтвердил
дедушка Эдгар.

- Вот-вот. Да, так, значит, Ксавье - сначала он был voyageur на службе
Компании Гудзонова залива, а потом стал coureur de bois [траппер, охотник
(фр.)] вольным купцом, скупщиком пушнины. Мастер был проводить лодки через
пороги. В молодости он, наверно, носил шелковый кушак, как все voyageurs,
и пел...

Постой-ка, Нийл, да я тебе, наверно, рассказывала про Ксавье, когда ты
еще под стол пешком ходил. Теперь-то ты, должно быть, забыл, а помнишь, -
я тебя учила петь песенку про voyageurs - "Dans mon chemin"? ["В пути"
(фр.)]

- И верно, бабушка, что-то припоминаю.

Из школьных учебников истории Миннесоты, из полузабытых рассказов
матери и бабушки Жюли перед Нийлом возник его предок Ксавье Пик.

Бабушка Жюли молчала, задумчиво покачивая головой, а Нийл мысленно
дорисовывал портрет этого французского авантюриста, крепкого и
жизнерадостного.

Ксавье не ходил за плугом по бурым английским полям, как почтенные
предки доктора Кеннета, которые, хоть и мнили себя королями, вернее всего
были землепашцами. Ксавье вызывал в сознании не туманный вечер и мирное
стадо с колокольчиками, а свежее утро на пенистых порогах неведомых рек.
Нийл представлял себе, как весенним утром он выступает из Монреаля, чтобы
доставить караван челнов в далекий форт, затерявшийся среди соснового бора
в устье реки Каминистиквиа.