ее. Вернее, ее и Говарда - они смеялись и болтали. Еще что-нибудь?
рядом со мной на диван, она так взмахнула руками, что расплескала половину
на пол. Заметив это, Гуля хихикнула и бросила в лужу какую-то тряпку. А
секундой спустя помрачнела и выпалила:
сукин сын пытался переехать меня "Ланью".
великолепно!
потом испугался, ударился в панику и тогда бросил круг. Но пока
разворачивался и шел обратно ко мне, видно, набрался решимости все же
переехать меня, по крайней мере, ободрал мне корпусом колено. А потом
опять испугался в последний момент и бросил мне обрывок каната. Как
подачку.
мне сама, если захочешь.
отец - обороняться от акул, на всякий случай. Она хранилась в аллюминиевом
ящике сбоку от всех инструментов. Там было еще несколько запасных обойм.
Он научил меня обращаться с ней еще когда мы вышли в первый раз, на
"Телепне". Это "Ремингтон-700". Вот только калибр я не помню.
с оружием, особенно если вы не в порту, где каждый даст за это по шее, а
на собственной яхте в открытом море. Нам была еще примерно неделя пути до
Гонолуну, стоял мертвый штиль, мы делали около шести узлов - самый
экономный режим в смысле горючего, - на автопилоте. Я сидела на крыше,
спиной к корме, сушила волосы на солнышке. БА-А-БАХ! Прямо из ниоткуда! Я
подскочила, обернулась - что ты думаешь, он стоял у меня за спиной, футах
в восьми от меня! В одной руке у него была винтовка, а в другой пара
каких-то пустых жестянок. Физиономия у него была самая ошеломленная. Он
сказал, что просто хотел разрядить ее. Он, мол, не знал, как вытащить
патроны. Во всяком случае, стреляя, он направил ствол вверх, сказал он. Но
я очень хорошо знаю звук выстрела вверх. Да еще при шумящих двигателях. Он
скорее похож на бамм. Или на бух. Но никак не на БА-БАХ. Я до сих пор
плохо слышу этим ухом. Трэв, я уверена, что пуля прошла в нескольких
дюймах от моей головы.
размахивал руками. Он только собирался попросить меня кинуть эти жестянки
за борт, ничего больше. Я сидела наверху, я бросила бы их дальше, чем он.
Я бы кинула их с носа, а он поймал на корме, их не надо было бы мыть, вот
и все...
решила еще раньше, до винтовки. А может, еще раньше этого моего дурацкого
падения и голосов, и девчонки, которой не было на яхте...
знаю, что несу. У меня в глазах двоится. Ты напоил меня.
свадьбы?
к себе, ладно?
сделать вместе.
час меня паришь.
в одном только коротком халате в неимоверно ярких огромных букетах. Видно
было, что она очень устала - и от выпивки, и от затянувшегося вечера, и от
моего допроса. Плюхнувшись на табуретку, она сгорбилась, зажала ладони
между колен, зевнула и проговорила:
заметила ты у нее каких-нибудь особых примет, когда разглядывала ее в
видоискатель?
Можно даже сказать, более чем все в порядке. Куда это вдруг тебя понесло?
равнодушно отнесся к смерти ее отца.
содержимое. Лед уже растаял, но крепости от этого почти не убавилось. Гуля
сделала большой глоток и скривилась. Потом начала рассказывать - сначала
медленно, запинаясь, а потом все увереннее. Доброму старому Дяде Трэвису.
Говард был всегда стпанным существом. Трэв, ты же сам пытался раскусить
его, ты знаешь. Он был похож на маленький домик с большой парадной дверью
и маленьким черным ходом. С единственной комнатой. Он впускал в дом, и все
казалось прекрасным. Смешки и игры. Никакого давления. Затем ты хотел
узнать его лучше, и шел через черный ход, полагая, что за ним находится
его личная комната, куда пускают не всех. А на самом деле ты вдруг
оказываешся на заднем дворе, и со двора домик выглядел совершенно так же,
как и с фасада. Комната была одна.
допила бокал. Она раскачивалась на табурете, упираясь круглыми коленками в
край дивана, я видел, как шевелились тени под ее резче обозначенными
скулами. Порой ее лицо оказывалось так близко от моего, что я ощущал кожей
ее дыхание. Мы были сейчас по-настоящему близки.
такого глубокого серого цвета, что казались голубыми, с агатово-черными
зрачками. Гуля сморгнула, но в следующую секунду снова смортела прямо в
мои глаза. Сейчас для меня весь мир сфокусировался в глазах этой женщины,
так странно и неотрывно глядящей на меня. Сердце мое гулко отстучало
десять раз. Между нами было какое-то особое родство, к которому не
подходило определение "родство душ". Линда Левеллен Бриндль? Перед мной
когда-то уже были эти глаза, и это были глаза ребенка по имени Гуля,
пережившего ужастную катастрофу. Или невесты в белом, стоящей у аналоя,
что-то отвечающей человеку с Библией в руках. А тому существу, что сейчас
сидело передо мной, я не мог подобрать имени. "Гуля" здесь уже не
подходила. По крайней мере теперь.
Эллен. - Да, это, пожалуй, подходило.
и уставилась на меня. Затем встряхнула головой, откидывая волосы и
поинтересовалась:
слишком громоздко. И что нельзя каждый раз, подзывая ребенка, выкрикивать
такое странное имя. Лу Эллен Левеллен. Я даже не знала обо всем этом,
пока, кажется, лет в десять, не потребовала назвать меня другим именем -
мне осточертела и Линда, и Гуля, и меня называли Лу Эллен... да, года два
по меньшей мере. Я теперь и забыла об этом.
не исчезла, несмотря на то, что Гуля от удивления даже слегка отодвинулась
от меня.
чтобы ты увидела это. И ты этого хотел. Я действительно "вещь в себе". Все
то, что я тебе тут наговорила насчет Говарда... Ты можешь смотреть в его
глаза восемь часов в день, хоть весемь дней в неделю, и они всегда будут
просто карими глазами, словно из стекла. Тебя просто отбрасывает, как
мячик. Он смотрел на меня так, как смотрели в детстве на мои куклы.