Чтение 12–й страницы книги ~В тупике~

Письмо было написано по-русски, бледными чернилами.

"Я не мог встретиться с тобой до отъезда, но я бы хотел с тобой
объясниться. Ты прекрасно знаешь, что я не крал кольца. Ты непременно должен
сказать мне, не ты ли подбросил его в мои вещи. Это очень важно, гораздо
важнее, чем ты можешь подумать. Я не стану сердиться на тебя за это, просто
я должен знать.

Пиши мне в Тулон, до востребования. Я уехал, потому что Элен не поверила
мне. И все-таки напиши мне обо всем, что она делает, что говорит, как живет.

Жду твоего письма, но не надеюсь, что могу еще подписаться: твой друг
Жорж".

Он подписался своим настоящим именем. Письмо было похоже на него,
наивное, быть может, но полное скрытого смысла. Почему он подчеркнул, что
ему так важно знать?

"И все-таки напиши мне обо всем, что она делает..."

- Подать вам буйябес? - спросила Лили с улыбкой. Он пожал плечами. Элен
только что вернулась с покупками на яхту. Когда он, в свою очередь,
поднимется на борт "Электры", он почувствует запах жаркого и овощей.

Да, что же хотел сказать Блини? И что он делает в Тулоне? Это слишком
близко отсюда. Владимиру почудилось, что Блини еще здесь, бродит где-то
вокруг него. Как раз в это мгновение рядом остановился тулонский автобус. Он
вздрогнул. Конечно, Блини не вышел из этого автобуса, но ведь он мог
приехать с минуты на минуту. А главное, он сам-то, Владимир, мог туда
поехать. На какой-то миг ему действительно пришло в голову это сделать.
Через полчаса автобус, заехав в Антиб, вернется сюда. Найти Блини в городе
не составит особого труда.

Машинально он продолжал есть и нечаянно капнул буйябесом на бумагу. Тогда
он разорвал письмо на мелкие клочки и бросил их в тарелку. Он был так
озабочен своими мыслями, что даже не узнал машину Дезирэ, остановившуюся
перед дверью; шофер поискал его глазами, а потом уселся за его столик.

- Как дела?

- Ничего.

- Меня хозяйка прислала.

- Уже поднялась?

- Да, сейчас, должно быть, одевается... Прямо скажу, встала она с левой
ноги.

Владимир знал причину. На них обоих одинаково действовал праздничный
перезвон колоколов, потому что праздники, как и воскресные дни, созданы
преимущественно для толпы. А они оба не могли смешаться с толпой. У обоих с
толпой не было ничего общего. Или, верней, остались только какие-то
воспоминания...

- Что ей надо?

- Мы через час едем в Марсель.

- Элен тоже?

- У меня с собой письмо к ней.

- Дай сюда! И выпей чего-нибудь... Сейчас вернусь. У них в доме все были
друг с другом то на "ты", то на "вы". Он поднялся на яхту и постучался в
дверь салона, чего Блини не делал никогда.

- Вам письмо от матери... - сказал он.

Девушка готовила не жаркое, а котлету, перед прибором лежала раскрытая
книга. На картонных тарелочках была разложена закуска.

- Передайте моей матери...

Она остановилась, посмотрела на часы.

- Вы тоже туда едете? - спросила она.

- Куда?

- В Марсель, с матерью и ее подругой...

- Да, она просила, чтобы я поехал.

- Так вот, скажите ей, что я не поеду.

- Но если мы к вечеру не вернемся, вы будете на борту одна.

- Ну и что?

- Вы не боитесь?

- Передайте моей матери, что мне не хочется ехать в Марсель.

Она села за стол; воздух в салоне был пропитан запахом поджаренной
котлеты и солнечным зноем; залитая ослепительным светом, раскрытая книга
лежала перед ней.

- Вы думаете, что... - осмелился он возразить.

- Значит, вы передадите моей матери то, что я сказала, не так ли?

Отвечать было нечего. В такие минуты она была высокомерна, как знатная
дама эпохи французских королей. Но величие ее состояло из одиночества, из
раскрытой книги и котлеты, из неприкосновенности маленького салона, где она
будет жить, час за часом, будто за его стенами ничего более не существует.

- До свидания, мадмуазель!

- До свидания, Владимир!

Он сошел по трапу. Ждать было нечего, день неизбежно должен был кончиться
именно так. Владимир выпил два больших стакана местной виноградной водки, и
веки его тотчас же покраснели.

Глава 5

Был ли это в самом деле Коголэн? Во всяком случае, проехав известное
количество километров, можно было увидеть такое название на придорожных
столбах. К тому же это не имело никакого значения: просто то, что увидел
Владимир, осталось у него в памяти под полюбившимся ему названием "Коголэн".

Машина шла в течение долгого времени вдоль сосновой рощи. Дезирэ
неподвижно сидел за рулем, Жанна Папелье, как всегда, с ним рядом, а
Владимир и Жожо - в глубине. От переднего сиденья их отделяло желтоватое
стекло. Иногда они видели, как Жанна наклоняется к шоферу, губы ее
шевелятся, но звука не было слышно.

Дорога пошла вверх. На одном из поворотов, неподалеку от фермы, они
увидели странную процессию - люди шли, держась небольшими кучками. Это была
свадьба. Мужчины были в черном, отчего их крестьянские лица казались
особенно загорелыми. Девушки - в шелковых, голубых или розовых, платьях.
Отцы семейств курили сигары, мамаши отличались внушительными размерами
бюста.

Пиршество, очевидно, только что состоялось на ферме, и все вышли на шоссе
подышать воздухом. Женщины держали мужчин под руку. Может быть, по вине
заходящего солнца, а может быть, из-за темных рядов сосен, рыжеватого
оттенка скал и необычайно чистого, совершенно прозрачного воздуха все это
праздничное шествие казалось искусной деревянной резьбой, словно умелые
нюрнбергские мастера вырезали и раскрасили этих мужичков и баб.

Все они отошли в сторону, все рассматривали машину. Среди них - маленький
мальчик, чей восхищенный взгляд на мгновение коснулся Владимира, сидевшего в
глубине машины.

Открывшаяся за поворотом деревня, еще более игрушечная, навевала ощущение
детской чистоты. На площади мужчины играли в шары. Они сняли пиджаки, и
белые рукава их рубашек, казалось, притягивали к себе все солнечные лучи.

Воскресенье, Пасха были повсюду, на всем пути. Проехав к морю ближе,
можно было увидеть рыболова с удочкой в руке то на одной, то на другой
скале. Перед каждой дорожкой стояла машина, а пассажиры ее наперегонки
забирались наверх, в подлесок.

Принарядились даже старики, сидящие у себя на пороге. И все головы
поворачивались вслед за синей машиной, непохожей на все встречные, за синей
машиной, ехавшей своим путем, чуждой и Пасхе, и всей окружающей природе. Она
была совсем другой породы, чем другие воскресные машины. И люди это
чувствовали. Какой-то миг они с тревогой провожали ее глазами, но тут же
спокойствие вновь возвращалось к ним, и они с наслаждением, медленно
смаковали, как вкусный напиток, этот пасхальный вечер.

То здесь, то там по дороге попадались виллы, такие же большие, как
"Мимозы", окруженные цветущими садами. И все же достаточно было бросить на
них беглый взгляд, чтобы почувствовать, что виллы эти - одной породы с
машинами, стоящими вдоль шоссе, одной породы с рыболовами и гостями на
свадьбе, вышедшими на дорогу передохнуть между двумя пиршествами.

Владимир глядел на короткую шею Жанны Папелье, на ее квадратные плечи, на
короткие бесцветные, редкие волосы на затылке.

- В сущности, она ведь не злая, - произнес голос рядом с ним.

Они молчали вот уже два часа, каждый смотрел, как мир пробегает мимо них
за стеклами машины, и когда наконец Жожо пробормотала эти слова, Владимир
взглянул на нее. Она казалась более задумчивой, чем обычно, может быть,
просто от скуки. Его больше всего раздражало ее дряблое тело, какая-то общая
несобранность.

Однажды, открыв дверь в маленькую гостиную, он увидел, как она предается
любви с графом де Ламоттом.

- Уж не знаю, что на нее нашло сегодня утром, - вздохнула Жожо опять.

- Устроила вам сцену?

- Я ей только показала письмо моего сына, как раз тогда получила...

Они подъезжали к Ту лону, уже миновали Гийэр и его пальмовые рощи.
Владимира охватывала дрожь при одной мысли, что Жанне может прийти в голову
остановиться в Тулоне. Ему было не по себе от ощущения, что Блини где-то
здесь, близко, сидит в отчаянии в каком-нибудь бистро.

Однако он вздрогнул при слове "сын". Он и не знал, что у Жожо есть
ребенок. В доме у Жанны так уж повелось - никто друг о друге не знал почти
что ничего. Владимир видел, как Жожо занимается любовью. Не раз она плакала
в его присутствии. Он возился с ней, когда она напивалась до беспамятства, -
но он не знал, что у нее есть ребенок!

- Сколько ему лет?

- Семь. Я вам не показывала фотографию? Она вытащила ее из сумочки. На
снимке был красивый мальчик с правильными чертами и уверенным взглядом.
Единственным его недостатком была та же бледность, что у матери.

- Где он живет?

- В Швейцарии, в пансионе. Я все боюсь за его легкие. Утром я читала его
письмо при Жанне, и она так грубо на меня набросилась, попрекала меня за то,