парк?
наблюдению, заметила проем в частоколе, и теперь этот проем всплыл у меня в
памяти - я отчетливо увидела тесный узкий проход, загороженный стволами лип,
стоящих стройной колоннадой. В проход не мог бы пролезть мужчина, ни
дородная женщина наподобие мадам Бек; но я, наверное, могла через него
протиснуться; во всяком случае, следовало попробовать. Зато, если я одолею
его, весь парк будет мой - ночной, лунный парк!
всем доме какая воцарилась тишина! Который теперь час? Мне вдруг
понадобилось непременно это узнать. Внизу в классе стояли часы; отчего бы
мне на них не взглянуть? При таком светлом месяце белый циферблат и черные
цифры видны отчетливо.
петель, ни стук задвижки. В жаркие июльские ночи не допускали духоты и
дверей спальни не затворяли. Не выдадут ли меня половицы предательским
стоном? Нет. Я знала, где отстает доска, и могла ее обойти! Дубовые
ступеньки покряхтели под моими шагами, но чуть-чуть - и вот уже я внизу.
представляются моему воображению огромными мрачными застенками, упрятанными
подальше от глаз людских, и призрачные, нестерпимые воспоминания томятся там
взаперти, в оковах. Коридор весело бежит в вестибюль, а оттуда дверь
открывается прямо на улицу.
монастырская тишина, сейчас только одиннадцать. В ушах моих еще не отзвенел
последний удар, а я уже смутно улавливаю вдалеке гул не то колоколов, не то
труб - звуки, в которых мешаются торжество, печаль и нежность. Как бы
подойти поближе и послушать эту музыку подле каменной чаши водоема? Скорее,
скорее туда! Что может мне помешать?
тяжелых воротах нет замка; и ключа искать не надобно. Ворота заперты на
засов, и снаружи их не открыть, зато изнутри засов можно снять беззвучно.
Справлюсь ли я с ним? Засов, словно добрый друг, тотчас безропотно поддается
моим рукам. Я дивлюсь тому, как почти тотчас же отворяются ворота; я миную
их, ступаю на мостовую и все еще дивлюсь тому, как просто я спаслась из
тюрьмы. Словно какие-то благие силы укрыли меня, взяли под опеку и сами
вытолкали за порог; я почти не прикладывала усилий к своему избавлению.
заранее рисовалась моему воображению; над головой у меня плывет ясный месяц;
и воздух полон росой. Но здесь мне нельзя остановиться; мне надо бежать
подальше отсюда; здесь бродят старые тени; слишком близко подземелье, откуда
несутся стоны узников. Да и не того торжественного покоя я искала; лик этого
неба для меня - лик смерти мира. Но в парке тоже тишина, я знаю, всюду
теперь царит смертный покой, и все же - скорее в парк.
городу, отсюда-то и неслась та музыка, теперь она затихла, но вот-вот
загремит вновь. Я пошла дальше; ни трубы, ни колокола не зазвучали мне
навстречу; их заменил иной звук, как бы грохот волн могучего прибоя. И вдруг
- яркие огни, людские толпы, россыпь перезвона - что это? Войдя на
Гран-Плас, я словно по волшебству очутилась среди веселой, праздничной
толчеи.
домов; не видно ни месяца, ни неба; город затмил их своим блеском - нарядные
платья, пышные экипажи, выхоленные кони и стройные всадники заполонили
улицы. А вот и маски, сотни масок. Как это все странно, удивительней всякого
сна. Но где же парк? Я ведь, кажется, шла к парку, он должен быть совсем
рядом. В соседстве шума и огней парк лежит тенистый и тихий, там-то, надо
думать, нет ни факелов, ни людей, ни фонариков?
карета, везя знакомых седоков. Она медленно пробиралась в густой толпе;
нервно били копытами норовистые кони; я хорошо разглядела всех, кто был в
карете; они же меня не заметили, во всяком случае, не узнали под складками
шали и полями соломенной шляпы (в этой пестрой толпе никакая одежда не
кидалась в глаза своей странностью). Я увидела графа де Бассомпьера; я
увидела свою крестную, красиво одетую, миловидную и веселую; я увидела и
Полину Мэри, увенчанную тройным нимбом - красоты, юности и счастья. Тому,
кто видел ее сверкающее лицо и торжествующий взор, было уже не до блеска ее
наряда; помню только, что вокруг нее развевалось что-то белое и легкое,
словно брачные одежды; напротив нее сидел Грэм Бреттон; это его присутствие
сообщало сияние ее чертам - свет в ее глазах был от него отраженным светом.
мне казалось, до самого парка. Они вышли из кареты (дальше экипажи не
пропускали), и уже их ждало новое великолепное зрелище. Что это? Над
чугунными воротами высилась сверкающая, увитая гирляндами арка; я
проследовала за ними под этой аркой - и где же мы оказались?
леса, как драгоценными каменьями разубранные золотыми и красными огоньками;
не сень дерев, но дивные чертоги, храмы, замки, пирамиды, обелиски и
сфинксы; слыханное ли дело - чудеса Египта вдруг заполонили виллетский парк.
тайне и вновь обрела трезвость взгляда, не важно, что очень скоро мрамор
оказался крашеным картоном - эти неизбежные открытия не вовсе разрушили
чары, не вовсе перечеркнули чудеса необыкновенной ночи. Не важно, что я
вскоре поняла причину всего этого праздника, который не нарушил монастырской
тиши улицы Фоссет, но начался еще на рассвете и к полночи достиг наибольшего
размаха.
поворот, и бог знает что грозило правам и свободам доблестного его
населения. Слухи о войнах (хоть и не самые войны) лишили страну покоя;
уличные беспорядки ее сотрясали; строились баррикады; созывались войска;
летели булыжники и даже пули. Предание уверяет, что тогда сложил голову не
один патриот; в старом Нижнем городе почтительно сберегается могила, где
покоятся священные останки героев. Словом, как бы там ни было, а память
возможно и впрямь существовавших мучеников отмечается и поныне каждый год,
причем утром в храме Иоанна Крестителя служат по ним панихиду, а вечер
посвящается зрелищам, иллюминации и гуляньям, какие и открылись сейчас моему
взору.
пока прикидывала длину озаренной факелами аллеи, в конце которой покоился
сфинкс, общество, привлекшее мое внимание, вдруг скрылось, верней растаяло,
словно видение. Да и все происходило будто во сне; очертания расплывались,
движения порхали, голоса звучали эхом, смутно и будто дразнясь. Вот Полина с
друзьями исчезла, и я уже не знала, точно ли я видела их; и я не жалела, что
теперь мне больше не за кем пробираться в толпе; я не горевала о том, что
теперь мне не у кого искать защиты.
окрестностей Виллета съехались чуть не все крестьяне, и достойные горожане,
разодетые в пух и прах, высыпали на улицы. Моя соломенная шляпа мелькала
незамеченная среди капоров и жакетов, легоньких юбочек и миткалевых
мантилек; правда, я, предосторожности ради, хитро пригнула поля с помощью
лишней ленты и чувствовала себя безопасно, как под маской.
толпы. Не в моей власти было удержаться на месте и спокойно наблюдать; общий
стих веселого буйства мне передался; я глотала ночной воздух, полнившийся
внезапными вспышками света и взрывами звуков. Что до Надежды и Счастья - я с
ними уже распростилась, но нынче я презрела Отчаяние.
зеленым тростником; эта зелень и прохлада манили меня, как родник манит
путника, изнывающего от жажды. Посреди грохота, блеска, толчеи и спешки я
тайно мечтала приблизиться к круглому зеркалу, в которое смотрится тихая
бледная луна.
меня, и я все время сворачивала то в одну, то в другую аллею. Вот я уже
увидела густые деревья, окаймляющие зыбкую гладь, как вдруг над поляною
справа грянул такой звук, словно разверзлись небеса, - верно, такой же точно
звук грянул над Вифлеемом{438} в ночь благих известий.
стремительных крылах, неся сквозь ночные тени гармонию, столь мощную и
сокрушительную, что, не будь у меня под боком дерева, я бы, верно, свалилась
на землю. Голосов было без счета; пели разные и многие инструменты - я
различила только рог. Словно само море завело дружную песнь волн.
постройке в византийском духе, вроде беседки, почти в самом центре парка.
Вокруг стояла тысячная толпа, собравшаяся слушать музыку под открытым небом.
Кажется, то был "Хор охотников"; ночь, парк, луна и собственное мое
настроение удесятеряли силу звуков и впечатление от них.
очень красивыми; на одних были одежды из газа, на других из сверкающего
атласа. Дрожали цветы и блонды и колыхались вуали, когда раскаты могучего
хора сотрясали воздух. Большинство дам сидело в легких креслах, а у них за
спиной и рядом стояли их спутники. Остальную толпу составляли горожане,
простонародье и блюстители порядка. Среди них-то я и встала. Я с радостью
поместилась рядом с коротенькой юбчонкой и сабо, не будучи знакома с их
владелицей, а потому не рискуя разделить ее шумные впечатления; я могла
спокойно издали поглядывать на шелковые платья, бархатные мантильи и перья
на шляпах. Мне нравилось быть одной, совсем одной посреди всего этого
оживления и гама. Не имея ни сил, ни желания проталкиваться сквозь плотную
людскую массу, я осталась в самом заднем ряду, откуда мне все было слышно,
но видно немногое.